Страница 24 из 29
Не рано!
Из сборника «Праздничный отдых христианина»
Одна девочка спросила свою старшую подругу: какой самый благонадежный путь ко спасению? Та насмешливо ответила ей, что о подобных вещах думают только в старости. «Напрасно, – возразила девочка, – я бывала на кладбище и видала там много гробов покороче меня».
Часть вторая
Из жизни девиц
Великодушная русская девушка
М.Б. Чистяков
Наступила Пасха; она у русского народа называется Светлым днем, Великим днем. К этому празднику наши крестьяне приготовляются, можно сказать, в течение целого года; тут они с особенной заботливостью начинают убирать свои избы, большей частью неопрятные, моют всё: полы, стены, даже образá; приготовляют лучшее платье, собирают всё, что нужно для угощения, варят пиво, мед или покупают их. Этот праздник бывает в начале весны, когда и вся природа, так сказать, радуется вместе с человеком, возрождаясь от зимней смерти.
В деревне Ивановской было одно очень доброе семейство – мать и дочь, девушка лет восемнадцати или девятнадцати. Они так же, как и все, весело хлопотали, чтоб встретить, как следует православному человеку, наступающий праздник. Только дня за два или за три до него приходит один нищий и говорит, что в другой деревне подруга матери очень больна, ждет смерти и желала бы проститься с ней. Деревня эта, в которой жила подруга, находилась по ту сторону реки Волги. Добрая Марфа, не думая долго, сделав все нужные приготовления к празднику и посоветовав дочери своей, Марине, что и как делать, тотчас отправилась к больной. Больная едва могла узнать ее, поцеловала спокойно и сказала:
– Я умру. Жизнь моя была очень грустная, и я охотно расстаюсь с ней. Но ты не жалей обо мне. Мне жаль только вот этих бедняков, которые остаются без меня, – этого крошечного ребенка и эту слепую старуху, мою мать. Приюти их, если можешь. Бог тебя наградит, а я на том свете тебя не забуду и стану молиться о твоем счастье и спасении.
Сказав это, она умолкла, посмотрев на нее пристально, с выражением участия и любви, хотела перекреститься, но рука ее упала с постели, свет глаз забегал, как потухающая свечка, и потом угас. Марфа перекрестила ее и закрыла ей глаза. Слепая старуха, не видя, что тут происходит, спрашивает Марфу:
– Что, моя дочь, знать, заснула?
У Марфы так и повернулось сердце.
– Да, заснула, – сказала Марфа, – и больше не проснется: она умерла.
Бедная слепая старуха зарыдала, как дитя.
– Что со мной будет? – сказала она. – Куда мне деться с этим ребенком? Лучше бы Бог меня прибрал, а спас ее: тогда бы дитя ее не пропало.
– Не печалься, – отвечала ей Марфа, – я тебя не покину. Дай только схоронить покойницу, и потом отправимся ко мне; у нас места довольно, хлеб есть, я еще в силах; Марина моя – хорошая работница; за дитятей твоим мы будем смотреть, как за собственным ребенком; нам будет веселей, когда мы увидим, как он станет играть, забавляться и, вырастая, умнеть; а вырастет, так он не забудет, может быть, меня на старости лет, и мне придется искать у него помощи. Ведь Марина – девушка на выданье, ей не век вековать со мной; хорошо еще, если добрый человек захочет пристать к нашей семье и жить у нас, а то не портить же мне судьбу ее; придется когда-нибудь отдать, может быть, на край света, верст за десять.
Бедная слепая старуха несколько успокоилась от этих слов, замолчала, перестала плакать, но на лице ее выражалось глубочайшее страдание. Покойницу похоронили, собрали все необходимые пожитки, да их же было и немного, всё можно было уложить в какие-нибудь два-три узелка, а кое-какой скот решили продать впоследствии, а на эту пору поручили присмотреть за ним доброму соседу. Распорядившись таким образом, Марфа взяла ребенка на руки, слепую старуху под руку и отправилась к себе в дом, несколько беспокоясь о том, что она так надолго оставила Марину одну, а ведь та, вероятно, о ней также беспокоилась.
Между тем в это время вот что случилось: Марина, ожидая мать, каждый день, как только можно было оторваться от работы, прибегала на берег Волги и смотрела, не идет ли мать. Не видя ее, она начинала тревожиться и думать, что, может быть, она сама заболела. Вот однажды таким образом она стояла в раздумье и печали, между тем лед на Волге начал вздуваться больше и больше, трескаться и лопаться. В это время Марина видит, что две женщины с чем-то в руках сбегают с крутого берега на реку и торопятся через нее перейти. Лед между тем тронулся, льдины были огромные, правда, но между ними уже образовались большие промежутки, так что с одной льдины на другую можно было перескочить только сильному и проворному человеку, и то с большой опасностью и не иначе, как с шестом. Марина всматривается, кто эти женщины, сердце у нее бьется сильно: Боже мой, она узнаёт, что это ее мать! Лед между тем лопается больше и больше; женщины отстают от берега; она бежит за ними по течению реки и следит глазами за своей бедной матерью, которая уже дошла до половины реки и то бросится назад – вернуться нет возможности, то бросится вперед – и тут мало надежды. Народ между тем столпился, все смотрят, бегут, кричат: «Помогите, помогите», однако ж никто помогать не решается. Марина хватает багор[19], бросается с берега, перескакивает со льдины на льдину и добегает до своей матери.
– Возьми прежде всего ребенка, – кричит мать, – а я останусь с этой старухой; она, видишь, слепа, она пропадет, а я не хочу брать греха на свою душу, я обещалась ее дочери перед смертью о ней заботиться, я же ее ввела в беду, я привела ее сюда.
Разговаривать долго было нечего, Марина схватывает дитя, подбегает к берегу и бросает его на руки одному крестьянину, который тут находился, потом снова возвращается к матери. Мать говорит:
– Теперь, как хочешь, возьми и веди эту старушку.
Старуха, услышав это, говорит:
– Нет, если я утону, обо мне жалеть некому, я ни для кого не нужна, а ты пропадешь – горе твоей дочери на целую жизнь и, может быть, горе и ребенку. Ступай ты!
Между ними начинается великодушная борьба. Мать наконец уговаривает Марину взять старуху.
Они также благополучно доходят до берега; крестьяне сбрасывают веревку; Марина обертывает ею старуху, дает веревку ей в руки, и ее втаскивают. Между тем мать уже далеко отнесло; между нею и дочерью громадные полыньи, перескочить нет возможности. Дочь в отчаянии кричит матери, падает на колени, молится Богу и, перекрестившись, бросается в воду, доплывает до льдины; а лед всё больше и больше ломается; вот треснула эта самая льдина, на которой она находилась, и их разорвало. Они должны бросить друг друга, чтоб обеим не повалиться в воду. Девушка опять бросается вплавь к матери, снова они борются с опасностью, наконец они уже почти у самого берега или сажени две от него; но здесь река совсем очистилась. Что же им делать? Дочь умеет плавать, а мать нет; девушка схватывает ее себе на плечи и бросается со льдины в воду. В одно мгновение обе они исчезли в воде: надвинулась льдина и покрыла их.
Все с ужасом вскрикнули; несколько мужиков с баграми и топорами кинулись к берегу, разрубили и оттолкнули льдину; женщины вынырнули, их зацепили баграми и вытащили на берег. Скоро их удалось привести в чувство, они были спасены. Это происшествие сделалось известным по всем окрестным деревням, и в Светлый праздник после обедни в этот бедный домик прежде всех пришел священник и отслужил благодарственный молебен. Крестьяне на радостях нанесли праздничных подарков Марине и ее матери и по очереди из дома в дом приглашали их в продолжение целой недели к себе в гости. После праздника дом покойной подруги Марфы вместе со скотом и со всеми земледельческими орудиями был продан, правда, за маленькую цену, но всё же это дало им средство устроиться, и они употребляли все усилия, чтобы успокоить осиротевшую старуху и воспитать бедного мальчика.
19
Багор – шест с железным наконечником.