Тихий уголок

На задней двери ее дома стояли два замка «Шлейг»[9], лучшие из тех, что имелись в продаже. Ни один специалист не мог открыть их с помощью стандартного набора отмычек. Чтобы быстро и бесшумно разблокировать оба замка, мистер Друг должен был воспользоваться «Локейдом» – автоматической отмычкой, которая есть только у сотрудников правоохранительных органов. По понятным причинам «Локейды» хранились в надежных местах, и любой агент, имеющий право на пользование ими, должен был выписать устройство из хранилища, предъявив разрешение суда на применение отмычки по конкретному адресу.

Может быть, «они» не были ни правоохранителями, ни сотрудниками какого-либо государственного ведомства (скорее всего, именно так и обстояло дело), но все же располагали хорошими источниками в этих структурах.

Для такого предположения имелись еще два основания.

Они могли инсценировать угон автомобиля или кражу и убить ее выстрелом в голову. Могли устроить несчастный случай, пожар в доме или взрыв газа, и похитить обоих – ее и Трэвиса. Такие люди убивали не моргнув глазом. И уж конечно, без малейшего сожаления. Но они не стали ее убивать, а просто предупредили, и такое проявление жалости со стороны безжалостных людей, как она считала, могло объясняться только одним – признанием ее статуса агента ФБР. Они распространяли на нее профессиональную этику – либо согласно своим понятиям, либо по подсказке кого-то из Бюро или из правительства.

Кроме того, они вынесли предупреждение крайне злонамеренным образом, проявив пугающую уверенность в том, что могут выполнить угрозу и передать мальчика в руки убийц и растлителей детей, хуже которых нет никого во всем мире. Такие вещи часто проделывают персонажи современных романов, но обычный зловредный банкир или малоприятный бизнесмен вряд ли в состоянии совершить это. Мистер Друг дал понять, что у него есть знакомые – возможно, коррупционеры в секретных службах Государственного департамента, – которые могли увезти Трэвиса, чтобы у того началась новая жизнь вдали от дома, и без колебаний сделали бы это. Жизнь, полная грубого насилия и бесконечного унижения. И все это лишь для того, чтобы заставить Джейн замолчать или погубить ее, если она не пожелает молчать.

Но после этой гнусной угрозы Джейн была убеждена, что они представляют собой абсолютное зло. Нельзя заключить сделку с дьяволом, потому что у дьявола нет чести и он никогда не станет выполнять условия договора. Если бы предупреждение сработало и она перестала доискиваться до правды, поджав хвост от страха, ее все равно убили бы вместе с Трэвисом, когда она решила бы, что находится в безопасности и может расслабиться.

Ей оставалась всего одна роль: Давид против Голиафа. У нее не было иллюзий: одним камнем и пращой их не победить. Насколько она знала, ей противостоял не один гигант, а целая армия голиафов, так что шанс одержать победу и остаться в живых составлял десятые доли процента.

Как бы то ни было, приходилось играть картами, которые оказались на руках, и если все джокеры не собрались в чьем-нибудь рукаве, оставалась надежда, что до конца игры ей достанется хоть один.

Она вернулась в кресло, положила ноги на скамеечку и закуталась в одеяло.

Прикроватные часы показывали 11:36.

Веки ее наконец отяжелели, перед глазами появились едва видимые созвездия, которые вращались, вызывая приятное головокружение, навевая сон.

Посреди ночи она почти проснулась, услышав, что одна из собак принюхивается у порога полузакрытой двери спальни.

Гэвин говорил, что, когда они с Джесс отправляются в постель, собаки редко спят одновременно: они сменяют друг друга и по очереди патрулируют дом. Никто не учил их этому, но инстинкт несения сторожевой службы был у немецких овчарок в крови.

Собака – то ли Дьюк, то ли Куини – удовлетворилась тем, что Трэвис спит в своей кровати и все хорошо. Ее когти тихонько застучали по полу красного дерева – обход продолжился.

Джейн снова провалилась в сон и одновременно в прошлое: она уютно лежит под одеялом, за окном падает снег, собаки следят, чтобы никто не тронул ее. Не детские воспоминания, а лишь фантазии, потому что ни собак, ни чувства безопасности она не знала.

Джейн поставила кофе, поджарила хлеб и намазала его маслом. Гэвин разбил и перемешал яйца, затем вылил их на сковородку с жареной картошкой. Джесс зажарила тонко нарезанную ветчину с кусочками желтого перца и луком и уложила все это на блюдо с электроподогревом. Собак покормили в первую очередь, но они надеялись получить что-нибудь еще и сидели, навострив уши, хотя и не мешались под ногами.

Все трое занимались готовкой, притворяясь, что это очень серьезное занятие: надо было как-то отвлечься от мысли о скором отъезде Джейн. Точно так же они преувеличивали значение приема пищи, делая вид, будто проголодались. Разговор был слишком громким, слишком быстрым, а смех казался искусственным.

Трэвис говорил о том, чем можно заняться днем, так, словно его мать тоже собиралась в этом участвовать, включая обед и игры со светящейся тарелкой. Он предлагал имена для пони, говорил о том, как наконец оседлает ее, словно Джейн могла увидеть его первый выезд через несколько дней. Та не прерывала сына, называла свои клички – ведь он знал, что, невзирая на все их разговоры, мать уедет. Это были лишь приятные мечты – оба пока еще могли не думать о неизбежном, надеясь увидеть что-то совсем другое.

И вот она уже прощалась с Джесс и Гэвином; после этого Трэвис один проводил ее до «форда». Машина ему понравилась, он посидел в салоне вместе матерью. Оба вспоминали январскую поездку через всю страну в машине, которая была далеко не такой надежной.

Поняв, что время настало, он отвернулся к боковому окну и потер глаза кулачками, потом сунул соленую костяшку в рот и прикусил ее. Джейн видела, как крепко он сжимает зубы, чтобы остановить слезы, но не стала говорить «перестань плакать». Он скорее научится самообладанию, если дойдет до всего сам.

И еще Джейн не стала заверять его, что в конце концов все будет хорошо. Она не могла лгать ему. Трэвис сразу распознал бы ложь и испугался бы из-за того, что она считает нужным приукрашивать положение дел.

– Здесь ты в безопасности, – сказала она.

– Я знаю.

– Ты чувствуешь себя здесь в безопасности?

– Да.

– И ты всегда хотел собак.

– Они хорошие.

– Да. Особенные.

– А когда ты сможешь арестовать кого-нибудь?

– Я на пути к этому.

– Ты же ФБР. Ты можешь их арестовать.

– Сначала нужно собрать улики, – объяснила Джейн, думая о том, сумеет ли она когда-нибудь докопаться до сути. – Ты ведь знаешь, что такое улики?

– Доказательство, – ответил он.

– Правильно. Ты настоящий фэбээровец, знаешь всякие полицейские штуки.

Трэвис снова посмотрел на нее красными глазами. На ресницах больше не висели капельки слез. Он молодец, ее маленький мужчина.

Из кармана джинсов он достал обломок камеи в медальоне: профиль женщины, вырезанный на мыльном камне и помещенный в серебряный овал. Сбоку торчала половина петельки. Может быть, раньше в медальоне – когда он был целым и висел на серебряной цепочке – хранился локон любимого человека.

– Когда ты в прошлый раз приехала, а потом уехала, я нашел это в ручье. Его выбросило на камни. Она похожа на тебя.

Джейн не увидела никакого сходства, но сказала:

– Да, немного похожа.

– Я сразу понял, что это к удаче.

– Это все равно что найти новенький блестящий десятицентовик.

– Нет, лучше. Ты ведь вернулась, и вообще… – Трэвис с торжественным лицом протянул ей камею. – Это должно быть у тебя.

Джейн поняла, что не должна нарушать торжественность момента, и взяла амулет.

– Он всегда будет у меня в кармане.

– Тебе надо спать с ним.

– Непременно.

– Каждую ночь.

– Каждую ночь, – согласилась она.

9

«Шлейг» – американская компания, известная своими надежными замками.