Страница 14 из 15
Любящая Мелькарта Тиннит Пене Баалат.»
Гет Амон задал себе вопрос и ответил себе же.
– Важен ли мне этот союз?
И отвечал себе:
– Прежде всего я отправлю флот в Киммерийское море контролируемое раамонянами.
Он передвинула камешек счетной доски возле которой оказался. Это была доска с семью горизонтально натянутыми шнурами: первый обозначал тысячи, второй – пять сотен, третий – сотни, четвертый – пять десятков и так далее. Вычисления производились с помощью камешков, передвигаемых по этим шнурам. Он передвинул второй камешек.
– Мои действия получат развитие в направлении Пан Ти Капуи. Пан Ти Капище должно стать сферой моего влияния.
Амон Ра хлопнул в ладоши. Вошёл писец Алорк. Владыка Надзора диктовал:
«Владыка Белой Диадемы Амон Ра пишет Тейе Инь Тэри, владычице белой диадемы трона Мосу Кале. – Алорк ловко писал пером. – Шлю много приветствий прежде всего твоему Величеству, затем людям твоего двора, которым желаю благополучия. Действительно, это прежде всего мое первейшее горячее пожелание. Ныне пишу тебе, твоей светлости и величавой доблести, для тебя, поскольку ты писала мне о своем затруднительном положении. Поражение твоё еще не повод для печали и уныния. Прибытие моё к трону твоему используй с пользой. Действительно, в происшедшем никто не знает, кроме судьбы, как повернутся события. Ты просишь союза? Каким ему быть, когда интересы соприкасаются в максимальном и мы пока не можем помочь друг – другу ни солдатами, ни совместными военными операциями? Пусть дружба и договор о разделе влияния будет между нами, чтобы мы сообща занимались каждый своим делом».
По навесу жилища Гет Бел Ра Амона продолжали бить крупные капли осеннего дождя.
Угурт опустошала смерть. Но по-прежнему народ был весел: страх не закрался в мужественные сердца, пьяное головокружение обещало избавить от мучительной предсмертной судороги. Когда владения их обезлюдели они призвали к себе тысячи преданных подданных и вместе укрылись в лучшей каменной утробе девы Курии (Угурты), где надеялись выжить. Лоно это было опоясано крепкой и высокой стеной с медными воротами. На ней угурты защищали все входа и выходы, стремясь что б не прокралось к их истоку творимое чужими богами и что б не участвовать в злостном обеде этих богов. За стенами некогда было грустить, здесь самое время предаться раздумью, ибо была здесь ещё и безопасность.
Каждый, кому довелось быть свидетелем событий мало известных, обязан оставить их описание и сделать это искренне и беспристрастно. Так поступил и Алорк. Копаясь в рукописях, попался мне лист, испещренный знаками выведенных аккуратной рукой, – в нём открывалось покаяние участника события, в котором он несомненно участвовал. Строки эти выражали мысль страдания народа и при этом, хорошо сохранились.
«Ханнат! – это восклицание начинает строку листа. – И ты Земля и вы божества надземные и подземные, взирающие равнодушием на беззаконие свое и людей! Утверждаю громогласно я, что невиновен в преступлениях. Беру Мать в свидетели!»
Начну трагическую главу!
К закату, когда тени удлинились, тьма воинов поднялась на ноги и медленно, с грозной неотвратимостью рока, собралась на собрание граждан. Когорты плотно сомкнулись.
Гет Аман обратился словами:
«Граждане! Мне хорошо известно, что слова не прибавляют доблести и что от речи полководца войско не становится из слабого стойким, храбрым из трусливого. Какая свойственная нам отвага, такой ей быть и на войне. Того, кого не воодушевляют ни слова, ни опасность, уговаривать бесполезно. – Говорил он. – Граждане! Я созвал вас для того, чтобы дать несколько наставлений. Вы, конечно, знаете, граждане, какое огромное огорчение принесла нам наша беспечность и трусость. Но теперь все вы также хорошо, как и я, понимаете, в каком мы положении. Враг упорно продолжает сопротивление преграждая нам путь к краю Иару. Нахождение нас в этой местности очень проблематично даже если очень захотим. Катастрофически не хватает зерна и других припасов, хотя хлеба нами собраны. Нам остается полагаться только на свой меч. Поэтому призываю вас быть храбрыми и решительными и, вступив в бой помнить, что богатства, почести, слава, а также и свобода в ваших руках. Если мы победим, нам достанется все, продовольствие будет в достатке, друзьям придется быть пощедрее. Если же мы в бессилии отступим это обернется против нас и ни местность, ни друг не защитит того, кого оружие не защитит. Таков суровый закон политики. Наше начало явится нам нашим концом. Проиграть, означает сохранить опасного и могучего врага, грозящего оком с трона Угурты.
Ханнаанеяне! Отважней нападайте, помните о своей прежней доблести. Один лишь победитель достигает мира ценой войны! Не отвергать от врага оружие защищающее тело. Не подвергать себя безумию. В битве наибольшая опасность грозит тому, кто больше всего боится. Солдаты! Отвага разрушит любую крепостную стену. Я думаю о ваших прежних подвигах. Охватывает великая надежда на победу. Небесное воинство, ваша молодость, объединённая доблестью, воодушевляет меня, как и сознание трагической неизвестности, которая и труса переделает на храброго. Враг не многолик, но смел и защищён стенами которым нет равных. Взойти на них – доблесть. Перейти их – слава. Ступайте, но не позволяйте врагам с легкостью перебить вас и, что бы вас не перерезали как скотину, а если же враги одержат над вами победу, пусть она будет кровавой и горестной!»
Солдаты ударили по плоскостям щитов копьями. Грохот разросся и коснулся последних шеренг. Вдруг наступила тишина. Надвигались густые сумерки. Шли буйволы, они впряжены в телеги, на которые были поставлены баллисты и катапульты, за ними катилось море воинов. Многие держали на своих плечах лестницы. Ступали они бесшумно. У стен установили метательные машины. За ними плотной стеной остановились воины.
Тишина нарушилась хлопками метательных машин. За коронки стен летели бочки, начиненные горючими смолами. В ход шло всё, что годилось для метания. Комок сбрасывался со специальных носилок на метательное ложе катапульты, затем спуск рычага и яркая борозда огня оставляла за собой в темноте шлейф искр. Очень скоро спины работающих солдат стали мокрыми. Пламя огня вырисовывало рисунки на мокрой их коже. Людей, корчившихся от жара, обливали водой, и они опять принимались за новую порцию, бочку поджигали и так много раз.
Нападавшие находились в темноте, в то же время обороняющие стены оказались освещены, от чего они оказались под обстрелом лучников и пращников, находящихся на деревянных башнях. Но вот грохот заглушился от истошного вопля, изданного тракийскими воинами. То народ призвал к ристалищу Особый Барабан.
Расстроились ряды, двинулись на приступ копейщики. Воины Владыки были уже у стен. Вниз сбрасывали камни, бросались дротики и колья. Сбрасывали всех, кто подлезал к каменной кромке, но за ними новые партии тракиев взбирались по длинным лестницам. Началась битва, ставшая предлогом для ещё более опустошающей баталии между тартессиями и угуртами. За чёрной непроглядной тенью стены вырисовывалось зарево пожара.
– Не отступайте славные воины! – взывал Югурта собственным отпрыскам. – Не бегите, ибо нет в бегстве спасения. Только бой. Лучше славная смерть, нежели позорная трусость.
Мечи и кирасы залиты кровью: зарублено множество врагов. Люди свирепели от запаха крови. Из-за кромки туч показалась белесая луна. Взор её пал на громадный горный утёс. Ярче засиял светоч. Тысячи глаз в смертном ужасе взглянули в верх. Громче казался гром Особого Барабана. Вдоль зубчатых стен, у кромки гласиса толпился народ. Очертания фигур неясны, но лица ясны. Взоры их безумны от страшной ужасной работы – убийства. Со скорбью и усталостью, но сросшиеся в плотную массу, следили за колыхавшей внизу массой людей: угурты не отводили взгляда от копошившихся внизу ханнаанеян. Багрянец пропал, небо посветлело от звезд, воды вспенились от мучений, но бури не было. Зашуршало тысячью ног. Сдвинулась людская масса. Тени воинства то продвигались во весь рост, то припадали к земле насыпи, подвигались бесшумно крадясь. Загудели тетивы защитников, но необоримый змей явился бесконечной вереницей людей. Устремились внутрь, многие гибли, не достигнув цели поплатившись жизнью за свою смелость. Следовавшие за погибшими в ужасе попятились, но подпиравшие сзади массы воинов торжествующими воплями вновь бросали попятившихся на утес-город. На вершинах зубчатых стен защищали свободу воодушевлявшей лишь храбрых. Здесь на вершине представляли ужаснейшим истязания позорной смертью. Мужество воспламенялось тем, что они видели друг друга. В следствии их трудов сильнейшее войско не раз было отбито и впадало в замешательство. Внезапно прорвался внутренний голос и слова его были обращены к тартессиям: