Очарованная жизнь (ЛП)

– Тихо, – велела Гвендолен. – О, быстрее! Поторопись, Кот! Заходи в кондитерскую. Она не должна знать, где я была.

На лужайке со священником разговаривала леди с зонтиком от солнца. Это была жена Крестоманси. Кот и Гвендолен быстро завернули в магазин, надеясь, что она их не заметила. Там Кот купил им по пакетику ирисок. Милли оставалась на прежнем месте, так что он купил еще лакрицы. Но даже тогда Милли по-прежнему разговаривала со священником, и он купил Гвендолен перочистку, а себе – открытку с Замком. Милли по-прежнему была там. Кот не мог придумать, что еще купить, так что им пришлось выйти из магазина.

Едва они вышли, как Милли подозвала их:

– Подойдите познакомьтесь с дорогим викарием.

Викарий – старик с нерешительным блуждающим взглядом – пожал им руки дрожащей рукой и сказал, что они увидятся в воскресенье. А потом – что ему уже пора идти.

– Как и нам, – заметила Милли. – Пойдемте, мои дорогие. Прогуляемся обратно до Замка вместе.

Ничего не оставалось, кроме как под сенью ее зонтика пойти рядом с ней через лужайку и ворота со сторожкой. Кот боялся, она спросит, зачем они ходили к мистеру Басламу. Гвендолен была уверена, что она спросит ее насчет кротовых нор на поляне. Но Милли сказала:

– Я рада случаю поговорить с вами, солнышки. У меня совсем не было времени проверить, как у вас дела. Всё в порядке? Вам не кажется всё странным?

– Не… немного, – признал Кот.

– Первые несколько дней всегда хуже всего – где угодно, – сказала Милли. – Уверена, вы скоро разберетесь. И не стесняйтесь пользоваться игрушками в игровой, если хотите. Они для всех. Личные игрушки у каждого в своей комнате. Как вам ваши комнаты?

Кот поднял на нее изумленный взгляд. Она говорила так, будто кротовых нор и колдовства никогда не было. Милли лучезарно улыбнулась ему в ответ. Несмотря на элегантное платье в складках и кружевной зонтик, она была самой обычной, доброй, ласковой леди. Коту она нравилась. Он заверил Милли, что комната ему нравится, и ванная тоже – особенно душ, – и объяснил, что никогда прежде у него не было личной ванной.

– О, я рада. Я так надеялась, что тебе понравится, – сказала Милли. – Мисс Бессемер хотела поместить тебя рядом с Роджером, но я подумала, та комната такая скучная, и там нет душа. Посмотри на нее как-нибудь и поймешь, что я имею в виду.

Так болтая, она шла по аллее, и Кот обнаружил, что он единственный поддерживает разговор. Как только стало ясно, что Милли не собирается упоминать ни о полянах, ни об экзотическом ассортименте, Гвендолен начала презирать ее. Она хранила насмешливое молчание, предоставив говорить Коту. Некоторое время спустя Милли спросила Кота, что он находит в Замке самым странным.

– То, как все разговаривают за ужином, – застенчиво, но без колебаний ответил Кот.

Милли испустила такой вопль отчаяния, что Кот подпрыгнул, а Гвендолен стала еще презрительнее, чем раньше.

– Ой-ой! Бедный Эрик! Я видела, как ты смотришь! Разве это не ужасно? Майкл так увлекается и уже не может говорить больше ни о чем. Но это пройдет через несколько дней, и тогда мы сможем снова нормально разговаривать и шутить. Я люблю посмеяться за ужином, а ты? Боюсь, ничто не в состоянии заставить беднягу Бернарда перестать говорить об акциях и долях, но ты не должен обращать внимание. Никто не слушает Бернарда. Ты любишь эклеры, кстати?

– Да, – ответил Кот.

– О, хорошо! Я велела накрыть для нас чай на поляне, поскольку это ваша первая среда, и мне не хочется упустить такую чудесную погоду. Разве не забавно, что в сентябре почти всегда хорошая погода? Если мы проскользнем здесь между деревьями, то доберемся до поляны как раз к чаю.

И, конечно же, последовав за Милли через кустарники, они обнаружили целое скопление шезлонгов вокруг того, на котором сидел мистер Сондерс, и лакеев, расставлявших столы и подносящих подносы. Большая часть Семьи собралась среди шезлонгов. Гвендолен последовала за Милли и Котом с нервным и вызывающим видом. Она знала, что теперь Крестоманси поговорит с ней насчет поляны, и, в довершение всего, у нее не будет возможности убрать экзотический ассортимент из шляпы.

Но Крестоманси там не было, хотя все остальные присутствовали. Милли протиснулась между Бернардом-доли-и-акции и Джулией, и мимо старой леди в митенках, чтобы строго указать зонтиком на мистера Сондерса.

– Майкл, тебе абсолютно запрещено во время чая говорить об искусстве, – но вся суровость была испорчена ее смехом.

Семья явно разделяла мнение Кота. Некоторые сказали:

– Правильно, правильно!

А Роджер спросил:

– Мы можем начинать, мамочка?

Кот наслаждался чаем. Он впервые наслаждался чем-то с тех пор, как попал в Замок. Они ели тоненькие как бумага сандвичи с огурцом и большие мягкие эклеры. Кот съел даже больше Роджера. Его окружала веселая обычная болтовня – с жужжанием на заднем плане об акциях и долях, – а солнце тепло и мирно освещало зеленую протяженность поляны. Кот был рад, что кто-то ее восстановил. Она больше нравилась ему ровной. Он подумал, что с небольшой практикой, мог бы быть в Замке почти счастлив.

Гвендолен и близко не была счастлива. Газетные пакеты давили ей на голову. Их запах испортил вкус эклеров. И она знала, что разговора с Крестоманси насчет поляны придется ждать до ужина.

В тот день из-за чая ужин состоялся позже. Когда они цепочкой прошли в столовую, уже спустились сумерки. Вдоль всего отполированного стола стояли зажженные свечи. Кот видел, как они и вся остальная комната отражаются в ряде длинных окон перед ним. Смотреть на отражение было и приятно, и полезно. Так Кот видел, когда к нему приближался лакей. В кои-то веки он не был застигнут врасплох, когда тот просунул над его плечом поднос с мелкой рыбой и квашеной капустой. И поскольку Коту теперь запретили пользоваться правой рукой, он считал себя вправе переложить столовые приборы. Он чувствовал, что начинает привыкать.

Поскольку мистеру Сондерсу не дали поговорить об искусстве во время чая, за ужином он разглагольствовал больше обычного. Он говорил и говорил. Он привлек к себе внимание Крестоманси и разговаривал с ним. Крестоманси слушал и кивал с мечтательно-добродушным видом. И Гвендолен с каждой минутой злилась всё больше. Крестоманси не сказал ни слова по поводу поляны – ни здесь, ни в гостиной перед тем. Становилось всё яснее, что никто не собирается поднимать эту тему вовсе.

Гвендолен была в ярости. Она хотела, чтобы ее силы признали. Она хотела показать, что она ведьма, с которой следует считаться. Так что оставалось только приняться за другое заклинание. Немного затрудняло то, что у нее под рукой не было ингредиентов, но одно она легко могла сделать.

Ужин продолжался. Мистер Сондерс говорил. Лакеи подходили со следующим блюдом. Кот посмотрел на окна, чтобы заметить, когда серебряная тарелка дойдет до него. И едва не закричал.

Там виднелось тощее белое существо. Оно прижалось к темной наружной стороне стекла, гримасничая и размахивая руками. Будто заблудившееся приведение или лунатик, оно было слабым, белым и отвратительным – всё измазанное в грязи и склизкое. Хотя Кот понял почти сразу, что это дело рук Гвендолен, он всё равно уставился на него в ужасе.

Милли заметила, как он таращится. Она тоже посмотрела, передернулась и тихонько стукнула ложкой по тыльной стороне ладони Крестоманси. Крестоманси вырвался из приятных мечтаний и тоже бросил взгляд на окно. Он одарил жалкое существо утомленным взглядом и вздохнул.

– И поэтому я считаю, Флоренция – самая утонченная из всех итальянских областей, – говорил мистер Сондерс.

– Обычно высказываются в пользу Венеции, – заметил Крестоманси. – Фрейзер, будьте добры – задерните занавески. Спасибо.

– Нет-нет, по моему мнению, Венеция переоценена, – утверждал мистер Сондерс и продолжил объяснять почему, в то время как дворецкий задернул длинные оранжевые занавески, и существо скрылось из вида.

– Да, возможно, ты прав. Флоренция в состоянии предложить больше, – согласился Крестоманси. – Кстати, Гвендолен, когда я говорил «Замок», я имел в виду как внутренние помещения, так и прилегающую территорию. А теперь продолжай, Майкл. Венеция.