Страница 2 из 3
– Настюша, все хорошо, вам удобно? Я специально все нижние полки нашим заказала. Благослови Бог! – что-то прячет в узкий конвертик. И так каждой что-то говорит, и все у нее Любаши, Иринушки… Да уж…
Загружаю на смартфоне книгу, и мир вокруг перестает для меня существовать, тем более что за окном стемнело, и его поверхность теперь отражает призрачные тени бледных фигур. Читаю, растянувшись на полке. Тут понимаю, что что-то странное происходит: вокруг сплошное мельтешение, его фиксирует боковое зрение. Отрываюсь от подсвеченного экрана телефона, с которого читаю, озираюсь. Весь вагон подернут рябью от крестных знамений. Они молятся, все, разом! У всех платки на головах, все шепчут. Странно все это как-то… Мне становится не по себе. Включаю музыку.
За черными, зеркальными стеклами вагона тихо проплывают невидимые пейзажи, поверх которых наложились отражения истово крестящихся немолодых женщин с молитвенниками в руках. В наушниках звучит голос Кипелова:
И поезд, набирая ход, мчится сквозь ночь. Закрываю глаза. «И совсем пуста дорога в рай!» Не знаю почему, но эта песня мне особенно нравится. Вслушиваюсь в голос, думаю о темной дороге, ведущей в ад.
Вскоре всё успокоилось. Утомлённые усердной молитвой, они уснули, и только сопение и похрапывание напоминало об их присутствии. На большой станции в тамбуре началась возня, и в вагон ввалилась целая толпа мужиков в камуфляже – поисковики. Они заняли все верхние полки и тут же уснули. Поезд прибыл на мою станцию, покидая вагон, я вдруг представила картину – коллективная утренняя молитва хором и непосредственная реакция мужиков. Всех ждет интересное утро! А пока поезд все быстрее грохочет сквозь ночь.
Сметана
В детстве все было другим – дома выше, деревья ниже, время бесконечнее. Я помню, как долго тянулся летний день, он начинался яркими солнечными зайчиками на ковре, утренней мордой сиамского кота Тимки, который уже поел манной каши на рыбном бульоне (да-да, только это и ел) и пришел гладиться и будить меня. Он тыкался мне в щеку пахнущим минтаем носом.
Потом был завтрак, день начинался. Часто с бабушкой мы ездили в магазин за сметаной. Ждали, когда оранжевый длинный автобус «Икарус» с резиновой гармошкой, соединяющей две его части, приедет за нами. Там всегда пахло разогретым солнцем дерматином обивки сидений и выхлопным газом. Мы ехали в центр. Шли в гастроном, где занимали очередь в молочный отдел. Мне было лет пять. Я наблюдала за довольными магазинными котами, которые там всегда облизывались, сидя рядом с алюминиевыми бидонами, из которых наливали мою любимую сметану. Мне казалось, что они смотрят на меня с пониманием. Когда подходила наша очередь, начинался аттракцион для окружающих.
Бабушка доставала из сумки чистую, сверкающую в лучах летнего дня стеклянную банку, ее ставили на весы сначала пустую. А потом большим половником из бидона наливали в нее нежную сметану. Бабушка брала банку и протягивала ее мне. Закрыв глаза от удовольствия, я пила не успевшую загустеть сметану, ощущая, как кислинка пощипывает мне язык. Очередь с недоумением наблюдала за тем, сколько сметаны помещается в ребенке. Опустевшую, белую от сметаны банку снова ставили на весы и снова наполняли. Бабушка плотно закрывала нашу банку крышкой, невозмутимо расплачивалась за двойную порцию, и мы отправлялись в обратный путь.
До сих пор люблю сметану, каждый раз, видя новую марку в магазине покупаю, надеясь, что повторится тот самый, незабываемый вкус детства.
Сельский сход, или Новгородское вече
Жизнь в городе сильно отличается от деревенского образа жизни, и не только тем, что нужно топить печку, следить за огородом. Отличие в другом – в подходе к происходящему вокруг. Я с удивлением недавно ощутила это в полной мере.
Непривычное оживление на улицах спокойного села слегка настораживало. У клуба много машин на обочине разбитой дороги – от видавших виды девяток до расхристанных иномарок; все стены кирпичного здания старого кинотеатра (а ныне клуба) уставлены велосипедами, они здесь основной вид транспорта. Это сельский сход. Общий сбор жителей. Генетическая память земли Новгородской – в этом мне, городскому жителю, только предстояло убедиться.
Как меня туда занесло? Позволю себе краткую предысторию. Более двадцати лет моя семья каждое лето проводит в Лычково. Когда-то это был большой поселок, а сейчас – село. Пару недель назад на деревянных досках объявлений (здесь еще остались такие) появилось сразу несколько листков: один – информация о закрытии местной скорой помощи, второй – призыв на сельский сход по вопросу ее закрытия. Скорую помощь теперь предлагается вызывать из райцентра, по плохим дорогам ехать она будет более часа – это в экстренных-то случаях. Но до нее еще дозвониться нужно! Не всегда это получается… Ситуация вопиющая. Я не могла остаться в стороне.
Итак, захожу в клуб. Подростком я сюда ходила смотреть кино, все боевики и хиты 90-х. В фойе чисто, ухожено. Раньше было хуже.
Зал полон. Сажусь на банкетку сбоку, чтобы можно было уйти, никого не побеспокоив. Народ прибывает, свободных мест в зале нет. На сцене стол, накрытый белой скатертью, бутылка воды, стулья и стойка с микрофоном. Сход объявлен открытым. На сцену поднимаются три человека. Один – холеный, в хорошо сидящем костюме, с городской физиономией (представитель областной администрации), второй – дядька в очках и полинявшем свитере (главный врач областной больницы, это его приказом закрыли пункт скорой помощи, народ особенно плотоядно на него поглядывает), третий – высокий, невозмутимый в своей надменности глава службы скорой помощи Новгородской области.
Начинают вещать, со сцены летят никому не нужные цифры о рождаемости и смертности за прошлый год. Умирать стали реже (!). Ага, старушек даже на моей улице уже не осталось, вымерли все… Конечно, реже… Народ слушает, как-то затаившись. Напряжение нарастает. Представитель администрации машет со сцены листком с объявлением о закрытии скорой и фальшиво вопрошает: «Кто это повесил?! Это саботаж!» Как интересно… От удивления приподнимаю бровь. Зал бурлит эмоциями, накручиваю головой. На лицах окружающих – недоверие и сарказм. Казённый язык чиновничьей братии сминается под напором простых вопросов. Обладатель пиджака кривится, как от зубной боли, – его маска безразличия дает трещину. Главврач сильно смахивает на рака в кипятке, видно, что такой разговор ему не привычен, но как-то жалости он не вызывает, даже после мрачной шутки. Из зала спросили, кто будет отвечать в случае смерти пациента, если скорая попросту опоздает? Чиновник говорит, что главврач. Из зала спрашивают, где они собираются главврачей напастись?
Высказывались мужчины – жестко, четко, зло, и женщины – сильно, эмоционально. Местные медики тоже задали серию неудобных для президиума вопросов. Но удивила меня пожилая женщина (я видела только ее седой затылок). Она сказала, что это пятый сход села. Что на каждом из них она была и что каждый раз приезжали новые чиновники. Они меняются, а жители остаются. Она говорила о силе людей, живущих здесь. Сказала в ультимативной форме, что чиновники подчинятся общему решению схода или их на этих должностях уже не будет. Я снова удивилась такой силе и уверенности. Мой городской менталитет говорил о тщетности противостояния. А люди вокруг верили.