Страница 5 из 12
Но варево в глубоких тарелках выглядело отвратительно, а сосиски плохо пахли. Маленьких еще можно было заставить слопать бурду. А старшеклассники категорически от нее отказывались. Демонстративно пройдя мимо столов, где стояли тарелки с супом, десятиклассники шли в буфет, брали там булочки, пирожки, бутерброды. По местным законам, тот, кто ел школьную еду, – нищета, с которой было стыдно дружить. А вот у того, кто набирал плюшки, богатые родители, с ним можно на перемене болтать, после занятий в кино пойти. Денег на пончики, вафли и прочие изыски у меня не было, а есть хотелось. Слопать обед и стать объектом насмешек? Ну уж нет! Я шла в туалет, напивалась там воды из-под крана, заливала бунт голодного желудка, а на вопрос ребят: «Почему в буфет не спускаешься», – гордо отвечала: «Утром много ем, меня заставляют целую тарелку каши слопать. После этого до вечера аппетита нет». О твоих обновках, Люба, я и не мечтала, понимала: мне такое никогда не купят. Зачем хотеть то, чего не получишь?
Степан оторвался от компьютера.
– Любовь Сергеевна…
– Я еще молода для отчества, – рассердилась гостья.
– Люба, – спокойно сказал Дмитриев, – вы не первый раз в разводе.
– Кто виноват, что мужики идиоты? – вспыхнула Гасконина.
– Сейчас вы свободная женщина, – продолжал Степан. – Журнал ваш, уж простите, тихо умирает. Он существует только в сети, на бумаге нет. Количество подписчиков скрыто, но, судя по тому, что вчера его просмотрело два человека, а в четверг-среду никто не интересовался изданием, оно не особенно популярно. Вы просто переписываете сплетни из соцсетей и мечтаете получать за ознакомление с ними деньги. Но все это можно прочитать в разных местах бесплатно. Личная жизнь у вас не сложилась. Теперь обратим внимание на Вилку. Она замужем за человеком, который ее любит. Успешная писательница. Бытовых и материальных проблем у нее нет. Занимается делом, которое ей по душе, у нее много друзей. Вопрос: зачем госпоже Таракановой вам завидовать?
Я молча слушала Степана. Зависть – чувство нелогичное. Знаю людей, которые, имея все материальные блага, летая на собственном самолете, отдавая за ужин тысячи евро, исходили на мыло, глядя на свою горничную. Почему? Девушка получала скромную зарплату, но выглядела абсолютно счастливой. А дама в мехах и бриллиантах чувствовала себя обиженной, никем не любимой и плакала по пять раз на дню от мысли, что она никому не нужна. Не в деньгах и карьере счастье, уж простите за банальность.
– Может, сейчас у Вилки в жизни сплошной шоколад, – огрызнулась Люба, – но в школе…
Дмитриев не дал ей договорить:
– Детство давно закончилось.
– Книга, – простонала Люба, – она там пакости написала! Ее небось уже все прочитали! Опровержение дай!
Глаза Любови стали наливаться слезами.
В школьные годы я испытывала к однокласснице сложную гамму чувств. С одной стороны – обиду за ее бесконечные выпады в мой адрес, с другой – зависть к красивым нарядам Любы, которых у меня никогда не будет, в-третьих, у вредины были родители, которые всегда ее защищали, а мне тетка Раиса без устали твердила: «Если с тобой какая-то неприятность приключилась, никого не вини, всегда думай: «Это я сама виновата». А вот у родителей Гаскониной было противоположное мнение: их девочка всегда права, все остальные поступают неправильно. И в детстве мне их поведение казалось очень даже нормальным.
Несколько лет после окончания школы я нет-нет да и вспоминала Любу и, честно говоря, очень не хотела столкнуться с ней в магазине, куда пристроилась мыть полы. В моем аттестате были одни отличные оценки, я могла поступит в институт, но жизнь сложилась так, что мне пришлось искать работу. На какую службу могла рассчитывать вчерашняя школьница, пусть даже и отличница? Но мне вроде повезло, директор одной фабрики искал секретаря. Ни на что не надеясь, я отнесла заявление, была допущена на собеседование к потенциальному боссу и в процессе разговора поняла: отвечать на звонки по телефону не придется, мне предстоит летать с мужчиной по всей стране, спать с ним в одном номере. Я решила, что мыть полы лучше, чем ублажать шефа, и пристроилась в магазин. Жуть, как мне не хотелось столкнуться в залах с Гаскониной. Но, к счастью, она никогда за молоком-хлебом-маслом в эту торговую точку не заходила. Ну а потом я забыла о Любе. И вот сейчас, глядя на тихо плачущую Гасконину, я должна была испытать ликование, настал момент, когда некогда нищая Тараканова на коне, а Люба сидит под мостом в грязной картонной коробке. Но вместо радости и злорадства меня затопила безбрежная жалость. Я встала и обняла бывшего врага.
– Люба, мы с тобой в детстве плохо друг к другу относились, ну что с подростков взять? Но теперь мы выросли. Пожалуйста, поверь, я и в голове не держала сделать тебе гадость.
Бывшая одноклассница уткнулась мне в плечо.
– Кто же тогда все это затеял?
– Отличный вопрос, – вздохнул Степан, – самому очень интересно. Сейчас придет…
Дверь открылась, появился Юра Шкатулкин, наш компьютерный гений. В двенадцать лет Юра получил в подарок ноутбук и, забросив все остальные игрушки, сел с ним в обнимку. Через два года мальчик влез в базу одной ну очень серьезной организации. Зачем он это проделал? Его мама не могла купить сыну новый мощный компьютер, а вот у одноклассника Гельфмана таковой имелся, да только Левушка еле-еле мог написать письмо и постоянно получал по информатике «два». Гельфман с трех лет посещал музыкальную школу, обожал свою скрипку, имел за плечами несколько побед на детских и юношеских конкурсах, собирался, получив аттестат, поступать в Консерваторию и впадал в ступор при виде любой техники. Да что там принтер-ксерокс-ноутбук, Лева паниковал при виде консервного ножа, он не умел им пользоваться. Мама – певица и папа – дирижер до дрожи боялись, что сын повредит руку, они не разрешали мальчику даже чаю себе самостоятельно налить. Родители помочь подростку с информатикой не могли, сия наука была за гранью понимания всех членов музыкальной семьи. Школьный педагог, поняв, с кем имеет дело, порекомендовал им Юру как репетитора. Но обучить Леву азам общения с умной машиной Шкатулкин не сумел, хотя очень старался. Один раз в порыве педагогического негодования Юра треснул Левушку по затылку толстенным сборником нот и обозвал дятлом.
– Сам ты дятел клавиатуры, – неожиданно обиделся неконфликтный скрипач, – только и умеешь, что ругаться и драться.
– Я умею все! – заявил Юра.
– Докажи, – потребовал Гельфман, – залезь туда, куда никто не проникал.
– На своем компе не могу, а на твоем легко, – в запале воскликнул Шкатулкин.
И выполнил свое обещание.
Спустя некоторое время в квартиру Гельфманов пришли очень вежливые мужчины в костюмах, рубашках с галстуками и ласково спросили у мальчика:
– Левушка! Ну-ка расскажи нам, дружок, как тебе удалось устроить у нас кадровую перестановку? Каким образом ты пробрался в отдел персонала и сделал одного не очень умного парня самым главным в учреждении? Да еще начислил ему зарплату круче, чем у министра?
Лева не хотел сдавать Юру, начал что-то врать. И тут отец-дирижер воскликнул:
– Не слушайте его. Сын калькулятором пользоваться не научился. Поговорите с его одноклассником Юрой.
Люди в костюмах не стали ругать Шкатулкина. История развивалась далее вовсе не так, как предполагала мать мальчика, когда увидела на пороге своей комнаты в коммуналке вежливых мужчин в костюмах и рубашках с галстуками. Юру вмиг перевели в лучшую школу, где основной упор был на компьютерное дело, физику, математику, потом он закончил МГУ и… оказался у Степана. Почему у Дмитриева? Об этом надо спросить людей в костюмах и рубашках с галстуками, которые вежливо попросили Степу взять Шкатулкина под свое крыло и выдать ему удостоверение обычного админа. Вот только наш админ порой исчезает куда-то на сутки-двое, а еще он может найти о человеке любую информацию. Один раз Степану понадобилось узнать, какая кошка жила в семье женщины, когда та ходила в детский садик. Задание казалось невыполнимым. Тетушке стукнуло семьдесят, во времена, когда она только собиралась пойти в школу, о компьютерах даже не слышали. Фото кисы никак не могло оказаться в сети. И, тем не менее, Юра откопал снимок отца объекта на даче, тот сидел в плетеном кресле, держа на руках серо-голубого котенка. Внизу была подпись: «Папа и Дымка. 1951 г. Переделкино».