Круг

Все эти двадцать долгих лет печали

Стенаньями и вздохами живу.

Я пойман, я люблю, я умираю…

Франческо Петрарка,

«На жизнь Мадонны Лауры».

* * *

Осуждаете? За что?

На свободу нынче – мода.

Я в глазах молвы – ничто,

Что-то вроде антипода!

Коньяку в стакан плеснул,

Неуютно как-то дома…

Двадцать первую весну

В сердце горькая истома!

Двадцать первую весну

Жду, смирясь, одну и ту же…

…………………………………

Месяц душу полоснул.

Эх, зима!.. Хандра да стужа.

* * *

Морозный день… Швырнул я в душу снегом,

Прикрыл глаза, подняться с кресла лень.

Котёнком на груди притихла нега,

Такая тёплая… Морозный день.

Грущу и пью… Забылся у камина,

В окно синица заглянула: «Фью!»

Взметнулась и застыла ветвь рябины,

Такая жаркая… Грущу и пью.

Считаю дни… Ревную и тоскую,

Зажглись на небе мёрзлые огни.

Кто виноват, что выбрал я такую…

Такую вольную… Считаю дни.

Обломов

Свинцовый сон… Свинцовая луна.

В груди заместо сердца – мягкий слиток.

И вдруг в окне – Она, Она! Одна…

С букетом полусонных маргариток.

Как был – во двор, скорей, скорей обнять.

Прихожая!.. Веранда!.. Три ступени!..

Вот только б не заметил кто опять

Изящной, быстрокрылой женской тени.

Всё обошлось, и вот они одни.

Приветствия, вопросы, поцелуи!

Румянец на щеках, а глазах – огни,

В сердцах и жилах – бешеные струи!

Она спешит. Он на иголках весь –

Не дай Господь, нагрянет кто случайно,

И поползёт губительная весть,

Окутанная пошлой, скользкой тайной.

Бежит к саням – он смотрит ей вослед,

Не смея на секунду оторваться:

«Пошёл! Быстрей! Какой ужасный свет!..»

Как будто стихло. Можно отдышаться.

* * *

Ополоумевшая ночь

Рыдает горькими стихами,

Из дома – прочь, из дома – прочь,

Там пахнет тонкими духами.

Печально, страшно и смешно,

И не пойму: зачем, куда я,

Ведь исчезать тайком грешно,

Когда молва – хвостом – худая.

Остаться? Что ж, мне не впервой

Страдать и петь под пересуды,

Ночами слышать печки вой,

А вечерами – звон посуды.

Хотелось только бы понять

Откуда это безразличье!

Я вновь готов Её обнять,

Забыв обиды… И приличье.

Моя любимая змея

Проскользнула в душу неслышно,

Осмотрелась… Решила, что – зря.

Погрустила немножко… И вышла.

…За окном занималась заря!

* * *

Прощенья просить не нужно

За то, что ушла так рано.

Мы б жили с тобою дружно,

Да только – на сердце рана.

Не рана, а язва даже,

Терпеть её нету мочи,

Я в жизни не видел гаже,

Болит она, кровоточит.

И смрад из неё струится,

Слезится, парит… А захочет –

Вдруг ровной строкой ложится,

Меня растолкав средь ночи.

Читаю. Мороз по коже…

Смущенье в душе теснится:

Об этом писать негоже,

Такому, не дай бог, присниться!

Да только опять выводит

Ужасные, гадкие строчки,

И снова горит и бродит

Как брага в железной бочке.

…Но видно уже, по-кругу,

Рождаясь и умирая,

Нам так и терзать друг друга,

Пока не заслужим рая.

Весенняя лихорадка

1

Пустоглазая! Злая, пошлая!

В кутежах ночных закалённая.

Как случилось так? Дело прошлое…

Голова моя воспалённая.

Как задумаюсь – грусть-тоска берёт:

Одичаю с ней через год-другой…

Кошкой ластится, да понятно – врёт,

Брошу всё к чертям, растопчу ногой!

Злюсь и мучаюсь гадкой близостью,

Уходил не раз – возвращаюсь вновь,

Соблазнился дух сладкой низостью,

Чумовым вином замутилась кровь.

Только хватит уж! Опостылела

Красота её омертвелая,

Зря верёвку-месть лестью мылила –

Не придёт за мной нынче Белая.

Но удавка та неразлучна с ней,

Не попался я – попадёт другой…

Не спасёт души миллион огней,

Хоть по всем церквам изогнись дугой,

Всё равно в аду очищенья ждать,

Знает всё сама, вот и бесится…

Уплыла луна в перелесок спать,

Водрузив рога мужу месяцу…

2

Не смешно совсем вспоминать о том,

Как болел душой, сердцем мучился,

Как вокруг неё петли вил котом,

Петухом в глаза глупо пучился.

Улетела вдаль, только – хвост дугой,

Поуняться бы, да не маяться,

Ведьмой родилась, отойдет Ягой,

Не осмелится и покаяться.

Интересно мне: для чего живёт?

Ведь ни радости, ни тоски в глазах,

Никого не жаль, ничего не ждёт,

По ночам – в чаду, по утрам – в слезах.

Одного хочу – поскорей забыть,

Поиграл с огнём, образумился.

Не смогла она королевой быть…

Так чего же я пригорюнился?

3

Не пойму сейчас, как прочёл я, вдруг,

По глазам её обезумевшим,

Что не первый я, не последний друг,

Да и первый был ловким юношей.

Далеко в лесах расцвела она,

Не таясь людей, перемен ждала,

Не глотала дым, не пила вина,

Всё глядела вдаль, да венки плела.

Он пришёл и взял – так обучен был…

Ни к чему теперь вспоминать о том.

Отрезвился взгляд, жар в груди простыл.

Расскажу о всём как-нибудь потом.

Но не в этом суть, непонятно мне

Отчего заснуть не могу теперь:

То мелькнёт она в золотом окне,

То тихонько, вдруг, постучится в дверь,

Наважденье то уж который год

Заставляет ждать повторенья сна…

А виной всему – одуревший кот…

И ещё весна… И ещё – весна!

Хворь

Золотом отравлен белый город,

Всюду деньги, кровь и тишина.

Расстегну рубашки узкий ворот

И глотну из горлышка вина.

Долго шёл, но наконец добрался:

Те же лица, так же всё снуют…

Сколько раз вернуться собирался,

Да боялся – не найду приют.

Вот, мечтал, достигну поднебесья,

Прилечу на белом скакуне!

Да, сбылось… Залётным гостем здесь я

Забываюсь в муторном вине.