Страница 9 из 66
- Я помню запах, - пробормотала себе под нос девчонка, словно опасаясь, что ее кто-нибудь услышит. – Так покойники пахнут, когда их в закрытых гробах хоронят…
- А пошли-ка посмотрим место, откуда ты пропала. – Остановился в дверях Старцев. Сотрудник отдела музеев вспомнил, что об ужасном запахе тухлятины говорила ему вчера свидетельница.
- Вы ей поверили? – поинтересовалась у него участковая, а Алексей Васильевич вопросительно посмотрел. Они курили уже втроем, отпустив девицу.
- Если женщина, которая пропала у супермаркета, найдется на третьи сутки, то есть сегодня к ночи, то – да. Я бы ей поверил. А где ее ребенок?
- Мальчика забрала тетя этой красотки. Там история такая… Обычная. Жили-были две сестры. Погодки. Из самой обычной семьи. Неполной – папа рано умер. Одна стала врачом, профессором. А другая… Другую пришлось хоронить в закрытом гробу – пила с кем-то. Нашли в лесопарке – падение с высоты своего роста – что там вышло и с кем… Дочка, к сожалению, пошла в маму, не в тетю. Теперь оформляется лишение родительских прав, тетка хочет оставлять мальчика у себя. И честно говоря, я думаю, что ему там будет лучше. Даже если на этот раз Виктория говорила правду.
- А я думал, что такого в центре уже не осталось, - обратился Старцев к женщине-капитану, разглядывая двор. – Расселили да выкупили.
Питерские «колодцы»… Уходящие в небо грязно-желтые стены, запах мочи и помоев, - неприятный, конечно, но вместе с тем обладающий каким-то особым магнетизмом депрессивно-меланхолического транса. Вот она, визитная карточка знаменитой «достоевщины». В таком доме, под самой крышей – комнатка с архитектурой гробика. У стены кушетка с порванными пружинами, с желтым, как эти стены, выцветшем матрасом. На нем трясется в лихорадке молодой человек, охваченный граничащей с психозом тоской. Тонкие черты лица, восковая бледность рассвета белой ночи над Невой, шершавое, изъеденное молью полотно пальто, под которым тонкие, мерцающие голубой паутиной вен пальцы сжимают теплое, гладкое древко топора.
Эта картина мгновенно пронеслась в памяти, когда взгляд чуть задержался на самом последнем этаже, и вот наконец он тонет в квадратике неба… Свобода, тоска, вера, раскаяние, надежда – все это вливается в грудную клетку одновременно, не спрашивая и не предупреждая душу – готова ли она, примет ли…
И каким бы ни было в этот момент небо – пасмурным, ясным, - давящим тяжестью свинца, либо зовущим ввысь прозрачностью лазури, - «небо-над-Питером» - это нечто осознаваемое сознанием, воспринимаемое чувствами, - субстанция, живущая своей жизнью и по своим законам. И чем дольше ты не покидаешь город, - тем сильнее его чувствуешь. И это чувство, простите, - бесполезно описывать словами.
Старцев с невероятным усилием оторвал взгляд от неба, чтобы не дать магии колодца завладеть им окончательно, глубоко вдохнул - и тут же пожалел об этом. Мерзкий запах мочи перестал навевать философские размышления. Фу…. Зато отрезвляет.
На первый взгляд ничего, что могло привлечь его внимание и хоть как-то пролить свет на случившееся, не было. Скользя глазами вдоль стен с характерными подтеками, он случайно встретился взглядом с серой кошкой, которая мгновенно съежилась и пулей шмыгнула в подвальное помещение через прямоугольное окошко. Старцев подошел к двери подъезда, дернул дверь на себя, вошел…
Да уж. Куда романтичнее вглядываться в квадратик неба, утопая в перспективе линий и вспоминая великого классика. В подъезде было темно, сыро, хотя лето в самом разгаре, и отвратительно настолько, что хотелось скорее выйти на улицу. Настроение испортилось окончательно. Его охватила злость.
Значит когда ты «дочь самого» (он вспомнил, как следователь поднял палец и закатил глаза), когда двор, в котором ты живешь, закрывается, охраняется, оборудован камерами, и не выполняет функции общественного туалета в ночное время суток – ты имеешь право на защиту и справедливость.
Он вспомнил огромные, темно-карие, почти черные, лишенные всякой надежды глаза Вики. Подъезд, где она жила молчал, давил на Старцева своей исторически сложившейся безысходностью. Таковы законы жанра, - ничего не поделаешь, девушка Вика… Ты родилась не в то время, не в том месте, ты живешь в неправильном подъезде - и у тебя нет шансов на спасение.
Высокий черный армейский ботинок пнул огрызок с какой-то прилипшей к нему серой склизкой гадостью. Кошка, немного осмелев и устроившись на подвальном окошке, проследила за ним взглядом, но ни тронулась с места. Он добьется правды и вытащит девчонку из этой передряги. Он не нашел ничего, ни одной зацепки, - но каким-то невероятным образом колодец, в котором жила Вика убедил его, что она говорит правду. И сделав еще один вдох, он наконец-то заметил, что следователь ему что-то увлеченно рассказывает, с чувством пританцовывая кучеряшками.
- В Петербурге всегда так было и так будет, - говорила между тем следователь. – И у нас – на набережной Фонтанки - как и везде… В одном дворе – богатые. У тех - камеры, отгороженные дворы. Дизайн местами. Шлагбаумы. Охрана. Всё загородиться от остального города хотят. А рядом – вот так.