Страница 45 из 50
У младшего визиря тоже было что-то подходящее. Я продолжал тщетно ломать голову, и тут Олененочек пискнул, что у него есть рассказ. Я оглядел парня, его румяные щеки, его длинные ресницы и спросил, что такой, как он, может знать о печали. Еще не закончив, я осознал всю жестокость своих слов, ведь над нами всеми висела тень смерти, а то и чего-то похуже, однако забирать их назад было слишком поздно.
Олененочек и бровью не повел. Он подобрал плащ, уселся, скрестив ноги, на землю, поиграл им и, подняв глаза, сказал:
— Я поведаю печальную историю о любви. Истории о любви самые печальные.
Ох уж эти молокососы со своими печальными историями о любви, подумал я, хотя между нами не было и десяти лет разницы. Однако лучшего придумать не мог и волей- неволей уступил.
В тот день мы постарались пройти побольше, словно таким образом, вопреки здравому смыслу, могли вырваться из тех мрачных, промозглых мест. Однако к сумеркам над нами по-прежнему нависали громады гор. Лагерь мы разбили под защитой огромного стоячего камня, как будто, имея его за спиной, могли от чего-то уберечься.
Едва солнце спряталось за холмы, даже костер толком не разгорелся, как ветви деревьев закачались под порывом холодного ветра. Мы без слов, не переглядываясь, поняли, что наш ночной гость снова с нами.
— Решили что-нибудь? — скрипучий голос в кронах звучал странно, точно его обладатель пытался говорить с небрежной легкостью, но я услышал в этих холодных слогах только смерть.
— Да. — Ибн Фахад, за мгновение до этого невольно пригнувшийся, встал прямо. — Мы принимаем пари. Желаешь начать?
— О, нет… — сказала тварь и будто что-то захлопнула. — Так не осталось бы никакой… перчинки, верно? Нет, я настаиваю, чтобы начинали вы.
— Тогда я первый. — Ибн Фахад окинул нас взглядом: не возражаем ли.
Вампир внезапно двинулся к нам, но не успели мы броситься в рассыпную, как он остановился в нескольких шагах и проскрипел:
— Не бойтесь.
Вблизи, над ухом, его голос звучал даже более неестественно.
— Я приблизился, чтобы послушать и видеть лицо рассказчика, — продолжал он. — Ведь без этого история не история, но дальше я не пойду. Начинайте.
Все, не считая меня, испуганно обхватили колени и смотрели в огонь, стараясь не замечать сгусток тьмы за плечами. Мне было легче: между мной и этой тварью плясало пламя, и я чувствовал себя в большей безопасности, чем Валид и Абдулла, которых от нее отделяла только полоска холодной земли.
Вампир сидел сгорбившись, словно подражая нашей позе. Из-под его прикрытых век лишь изредка вспыхивал алый взор — как огонь на догорающей головне. Оно, это похожее на человека существо, было черным, только не как негр, а, скорее, как закопченная сталь или черный зев пещеры. Чем- то вампир напоминал умершего от чумы. Тело прикрывали ветхие лохмотья, крошечные лоскуты ткани, гнилые, как старый хлеб… но изгиб спины свидетельствовал об ужасной жизненной силе — вампир был будто огромный черный сверчок, готовый прыгнуть в любой миг.
— Много лет назад, — начал он, — я хорошо проводил время в Египте. В те времена у меня ничего не было за душой и я ехал туда, где обещали платить за хорошее владение мечом.
В конце концов я устроился в гвардию богатого александрийского купца. Жил я там довольно неплохо и полюбил гулять по людным улицам, так непохожим на улицы родной деревни.
Однажды летним вечером я забрел на незнакомую и она вывела меня на маленькую площадь у старой мечети. Площадь была полна людьми: продавцы, рыбаки, несколько жонглеров, но большая часть народа толпилась у входа в храм.
Сначала я прогуливался по площади, решив, что они просто собрались на молитву, но до заката было еще далеко. Возможно, к ним обращается со ступеней какой-то знаменитый имам, подумал я и подошел. Однако все, задрав головы, смотрели вверх, будто само солнце зацепилось за минарет по пути к своей западной стоянке.
Но это было не солнце. С купола-луковки оглядывала горизонт темная человеческая фигура.
— Кто это? — спросил я у соседа.
— Суфий Хааруд аль-Эмвия, — ответил он, не сводя глаз с купола.
— Он там что, застрял? Не свалится?
— Смотрите, — одним словом ответил он.
Так я и поступил.
Буквально через мгновение, к моему ужасу, маленькая темная фигура Хааруда аль-Эмвии словно выпрямилась и вдруг камнем полетела вниз с минарета. Я потрясенно ахнул, и не один я, но многие просто молча смотрели.
Затем произошло невероятное. Суфий раскинул руки, словно птица крылья, и падение превратилось в плавный спуск. Достигнув нижней точки высоко над толпой, Хааруд взмыл, как листик, подхваченный ветром, покувыркался, покружился и в конце концов пушинкой слетел вниз.
Мы тем временем дружно кричали: «Боже великий! Боже великий!».
Когда суфий голыми ногами коснулся земли, его обступила толпа. Все старались прикоснуться к грубой одежде святого и выкрикивали его имя. Он же ничего не отвечал, а только улыбался, и вскоре толпа начала расходиться, переговариваясь между собой.
— Это же настоящее чудо! — сказал я соседу.
— Хааруд аль-Эмвия летает перед каждым праздником, — пожал тот плечами. — Удивительно, что вы впервые о нем слышите.
Я решил поговорить с этим удивительным человеком, и, как только толпа рассеялась, подошел и спросил, не позволит ли он угостить его чашкой чаю. Вблизи вид у него был проказливый, что немало меня удивило, учитывая ту великую милость, которой удостоил его Аллах. Суфий с улыбкой согласился и проследовал за мной в чайхану неподалеку от улицы Ткачей.
— Не обижайтесь за прямолинейность, но как вышло, что именно у вас такой дар?
Он поднял взгляд от пиалы и ухмыльнулся. Зубов у него было только два.
— Весь секрет в равновесии.
Меня эти слова удивили.
— Кошки тоже умеют его держать, — ответил я, — но все равно ждут, пока голуби приземлятся.
— Я говорю о другом равновесии, — сказал он. — Равновесии между Аллахом и Шайтаном, которого, как вы знаете, Всеведущий Аллах создал в качестве своего идеально точного противовеса.
— Вы бы не могли объяснить?
Я заказал вина, но Хааруд от выпивки отказался.
— Чем бы вы ни занимались, всюду нужна осторожность. Так и у меня с полетами. Есть много людей святее меня, но они привязаны к земле, будто камни. А многие жили так скверно, что своими грехами заткнут за пояс самого Дьявола, но тоже не могут подняться в воздух. Только я, не сочтите это бахвальством, нашел идеальное равновесие. Каждый год перед святыми праздниками я подвожу итоги и либо немного грешу, либо совершаю богоугодные поступки, пока равновесие не становится точным, поэтому, когда я прыгаю с мечети, ни Аллах, ни враг человеческий не могут потребовать мою душу и подхватывают меня, не давая разбиться. Возможно, в следующий раз будет яснее, куда его определить, думают они.
Суфий снова улыбнулся и допил чай.
— Так вы… в некоем роде шахматная доска, на которой сражаются Бог и Дьявол? — недоуменно спросил я.
— Да, летающая шахматная доска.
Мы говорили долго. Улицу Ткачей уже пересекли длинные тени, но суфий Хааруд аль-Эмвия упорно настаивал на своем объяснении. Вероятно, вид у меня был не очень доверчивый, потому что в итоге суфий предложил подняться на купол мечети, где он сможет подтвердить свои слова делом. Я к тому времени довольно сильно захмелел, а он, хоть и пил только чай, странно развеселился.
По многочисленным винтовым лестницам мы поднялись на узкую площадку, что окружала минарет, словно корона. От ночной прохлады и тысячи мигающих огней далеко внизу мое опьянение как рукой сняло.
— Знаете, я внезапно понял, что все ваши правила очень здравые, — сказал я. — Давайте спустимся.
Однако Хааруд не внял моей просьбе и, легко шагнув за край купола, словно шмель завис в ста локтях над пыльной улицей.
— Весь секрет в равновесии, — с глубоким удовлетворением повторил он.
— А доброго дела — того, что вы устраиваете ради меня этот показ — хватит перевесить гордыню, с которой вы передо мной красуетесь? — спросил я.