Страница 41 из 50
— Не в том дело, — ответил он на ломаном арабском. — Вы, солдаты, тут ни при чем, это… место такое.
— Н-да, горы и впрямь мрачные, — кивнул я. — Но ты живешь в них с рождения. С чего вдруг тебя это обеспокоило?
— Не само место. Мы никогда сюда не ходим… оно проклятое. По этим вершинам бродит вампир.
— Вампир? Это еще что за крестьянские выдумки?
Он не произнес больше ни слова. Я оставил его в покое и вернулся к огню.
Когда я рассказал нашим о вампире, они дружно покатились от хохота и шутливо принялись строить догадки, что это за зверь, но Руад, тот молодой мулла, тут же замахал руками.
— Я наслышан об этих ифритах. Не смеялись бы вы, безбожники, над тем, чего не разумеете.
Это прозвучало как грубая шутка, но на круглом его лице мелькнуло странное выражение, и мы, заинтересовавшись, стали слушать дальше.
— Вампир — это неприкаянный человек. Он не живой и не мертвый, и душа его полностью принадлежит Шайтану. Днем он спит в гробнице, а с восходом луны выбирается на охоту, чтобы подкрепить силы кровью какого-нибудь путника.
Некоторые снова заржали, но на этот раз смех был столь же наигранным, как улыбка торговца медной посудой.
— Я слышал о вампирах от одного чужеземца, — прошептал младший визирь. — Они стали настоящей чумой для какой-то деревни близ Смирны. Все ее обитатели бежали, и по сей день там никто не живет.
Кто-то, может, и я, вспомнил о демоне с зубами по обе стороны головы. Затем последовали другие истории о всякой нечисти. Разговоры не стихали допоздна, и мы разошлись, только когда костер совсем прогорел.
К полудню следующего дня мы спустились с верховий обратно в темные, лесистые ущелья. Той ночью на привале густые кроны снова прятали нас от звезд, от всевидящего ока Аллаха и неба.
Помню, как я проснулся в предутренней темноте. Борода отсырела от росы, а плащ, будь он неладен, опутался вокруг ног. Надо мной нависала огромная тень и, признаюсь, я взвизгнул от страха.
— Это я, — прошипела тень: она оказалась Рифахом, солдатом из нашего отряда.
— У меня аж сердце в пятки ушло.
— Что, за вампира меня принял? — хмыкнул Рифах. — Извини. Просто иду отлить.
Он перешагнул через меня и захрустел кустарником. Постепенно меня опять сморил сон.
Едва солнце выглянуло из-за горизонта, как меня разбудили. На сей раз это был ибн Фахад, который дергал меня за руку.
— Отцепись, — проворчал я.
Однако он оказался приставучим, как уличный попрошайка.
— Рифах исчез. Просыпайся. Ты его видел?
— Он переступил через меня среди ночи, когда шел полить деревце. Возможно, упал где-то в темноте и ударился головой. Вы его искали?
— Несколько раз. Облазили вокруг лагеря все. Рифах как сквозь землю провалился. Он тебе что-нибудь говорил?
— Ничего особенного. Может, он повстречал сестру нашего пастуха и сейчас ее где-нибудь дрючит.
— А может, и нет. — Ибн Фахад поморщился от моей пошлости. — Может, его самого кто-нибудь вздрючил.
— Не волнуйся. Раз он не валяется где-то неподалеку, значит, вернется.
Но Рифах не вернулся. Когда проснулись остальные, мы вновь предприняли долгие поиски, но без успеха. В полдень, понадеявшись, что он нас нагонит, мы, скрепя сердце, решили двигаться дальше.
Наш отряд спускался в долину, все больше углубляясь в лесную чащу. Рифах так и не объявился, хотя время от времени мы останавливались и звали его. Мы не боялись привлечь внимание. Та темная долина была пустой, как кошелек нищего, но нам все равно вскоре стал неприятен звук собственных голосов, гулявших эхом над заболоченными прогалинами. Дальше мы шли молча.
В горных ущельях сумерки наступают рано, и к полудню обычно уже темно. И вдруг Олененочек — кличка приклеилась к парню, несмотря на его бурные возражения — больше всех взбудораженный исчезновением Рифаха, остановился и заорал: «Смотрите!»
Мы дружно посмотрели, куда он показывал, но за густыми деревьями, да еще и в сумерках, ничего не смогли разглядеть.
— Я видел тень! — выпалил юноша. — Кто-то следует за нами по пятам. Возможно, наш пропавший солдат.
Естественно, все бросились смотреть, но, прочесав кусты, не обнаружили ничего. Мы решили, что нехватка освещения сыграла с юношей злую шутку: он видел лань или другую живность.
Еще дважды он кричал, что кого-то заметил. В последний раз одному солдату тоже показалось, что на расстоянии полета стрелы среди деревьев мелькнула похожая на человека тень. Однако тщательный осмотр места снова ничего не дал, и отряд устало вернулся на тропу.
Валид повернулся к Олененочку и, сурово посмотрев на него, молвил:
— Молодой господин, будет лучше, если вы прекратите говорить о призрачных тенях.
— Но я видел! — с горячностью воскликнул парень. — И солдат Мухаммед тоже!
— Не сомневаюсь, — ответил Валид аль-Саламех, — но подумайте сами: мы несколько раз обыскивали местность и не нашли ни следа живого человека. Возможно, наш Рифах погиб. Возможно, он упал в ручей и утонул или ударился головой о камень. И теперь его дух преследует нас, потому что не хочет оставаться в незнакомом месте. Только это не значит, что нужно идти на поиски.
— Но… — промямлил другой солдат.
— Хватит! — прошипел главный писарь Абдулла. — Вы слышали визиря, юный шутник. Больше никаких разговоров о ваших нечестивых духах. Бросайте-ка свои выдумки!
— Я ценю ваши хлопоты, Абдулла, — холодно оборвал его Валид, — но разберусь и без вашей помощи.
С этими словами визирь пошел прочь.
Я почти обрадовался, что писец отчитал Олененочка. Мысли такого рода сильно мешают путешествию… но, как и младшего визиря, меня покоробило высокомерие писца. Наверняка и другие разделяли мои чувства, ибо за весь вечер на эту тему никто больше не заговаривал.
Однако последнее слово всегда остается за Аллахом… Да и кто мы такие, чтобы пытаться понять Его пути? Тем вечером мы укладывались спать в тишине, но мысль о том, что нас преследует душа бедного Рифаха, безмолвно витала в воздухе.
Когда я вынырнул из зыбкого, тревожного сна, в лагере царил хаос.
— Это Мухаммед, тот солдат! — рыдал Олененочек. — Его убили! Он умер!
И точно. Мулла первым проснулся поутру и обнаружил, что постель Мухаммеда пуста, а затем в нескольких шагах от прогалины наткнулся на его тело.
— У него горло рассечено, — заметил Ибн Фахад.
Выглядело так, будто на беднягу напал дикий зверь. Земля под трупом потемнела от крови, глаза были распахнуты.
Внезапно ругательства солдат и молитвы позеленевшего муллы перекрыл другой звук. Юный пастух, который весь день накануне ходил мрачнее тучи, катался по земле у кухонного костра и стенал:
— Вампир… вампир… вампир….
Как вы легко можете догадаться, после таких событий все мои спутники впали в полное уныние. Пока мы хоронили Мухаммеда в торопливо выкопанной могиле, кто-нибудь нет-нет да и бросал через плечо взгляд в сторону леса. Даже Руад, читавший священный Коран, с трудом держал глаза долу. Мы с ибн Фахадом условились, что будем считать Мухаммеда жертвой волка или еще какого-нибудь зверя, но наши товарищи даже не пытались притвориться, что в это верят. Только младший визирь и писец Абдулла полностью сохранили голову на плечах, причем Абдулла не скрывал своего презрения к остальным. Мы постарались тронуться в путь как можно скорее.
В тот день отряд пребывал в мрачном настроении… оно и немудрено. У нас не было ни желания обсуждать очевидное, ни присутствия духа для пустой болтовни… Молчаливой вереницей шли мы через негостеприимные горы.
Когда на землю начала опускаться ночь, темная фигура возникла опять: мелькала, тут же скрывалась и возвращалась снова, прыгая за нами, будто галка. Как легко догадаться, по коже у меня ползали мурашки, но я старался не подавать виду.
Мы разбили лагерь, развели большой костер и, сгрудившись вокруг него, мрачно поужинали. Я, ибн Фахад, Абдулла и визирь все еще говорили о нашем преследователе как о звере. Абдулла, возможно, в это даже верил… но не из глупости, а потому, что люди вроде него не желают признавать то, что выходит за пределы их понимания.