Штормовое предупреждение
(Рассказы)

Но Керим не хотел обсуждать.

— Сказывай, что это?

— Карбюратор. Он рабочую смесь для цилиндров готовит. Постой, а зачем тебе?

— Знать хочу. Все знать хочу. Почему такая маленькая машина весь катер везет, много тонн везет?

— «Везет»! Телегу возят, тебя ишак по степи возил. А катер ходит. Понял? Ну вот опять ты! Эх и горяч: плюнь — и зашипишь. Ладно, больше не буду… Так говоришь, знать все хочешь? Это неплохо. Да ведь видишь, какое дело: у тебя своя специальность определена, вот ее и надо бы сперва изучить как следует.

— Что специальность? Одна пушка. Маленькая пушка, почти пулемет. Части знаем, разбирать, собирать умеем. Стрелял. Командир сказал: «Хорошо Сатырбаев стрелял, молодец Сатырбаев!»

— Эх, Керим, Керим! На катере без году неделя, а уже хвастаться? Нехорошо, дружище!

— Значит, не веришь?

— Нет, почему же? Верю. Из тебя может толковый матрос получиться, только вот эту глупость надо выжить из себя.

— Зачем говоришь «глупость»? Керим себя знает, он еще тебе себя покажет, всем покажет! — Сатырбаев вскочил И пошел к трапу.

— Погоди, а как же…

Но Керима и след простыл.

— Вот чудак! Ничего, перекипит, успокоится.

Топорков ждал, что Керим остынет и снова придет, но того не было. А на другой день вышли в море.

Катер шел полным ходом. За кормой весело кипела вода, а от бортов, точно гигантские усы, расходились две большие волны. Ровно гудели моторы, монотонно и назойливо свистел ветер. Море напоминало Кериму степь, хотя воздух и небо были другими. Там воздух сухой и колючий, обжигает горло, а здесь — густо напоенный запахом моря, прохладный и приятный. Небо там светлее и выше, а здесь оно как бы сливалось с морем, иногда казалось, что катер идет прямо по воздуху.

Пристально вглядываясь в четкую черту горизонта в своем секторе наблюдения, Керим старался представить, какой эффект он произведет на земляков, когда приедет в отпуск. Все будут говорить: «Ах, какой Керим! Герой Керим!» Он будет всем нравиться, особенно девушкам, и особенно одной…

Сигнал боевой тревоги оборвал его мысли. С мостика одна за другой разносились команды:

— Орудие зарядить!

Керим одним движением открыл кранец, выхватил оттуда магазин и вставил его в гнездо.

— По щиту…

Секунды напряженного ожидания.

— Огонь!

Сердито зарычали пулеметы, словно молнии, засверкали трассы.

Пушка молчала. Керим торопливо закидывал взводной рычаг, растерянно и виновато глядя на своего командира старшину первой статьи Видунова…

Когда вернулись в базу, Керим привел свое заведование в порядок, но в кубрик не спустился: было стыдно. Привалившись к рубке, он сидел и ждал, когда его позовет для разговора старшина, а то и сам командир катера.

Неожиданно он услышал их голоса.

— Так в чем же дело? — спрашивал командир.

— Сатырбаев вместо боевого учебный магазин поставил.

— Это я понял. А вот почему? Ведь не мог же он перепутать даже второпях!

— Не должен бы.

— В том-то и дело, что он не просто перепутал. Мы часто говорим: избегать условностей, проводить тренировки в обстановке, приближенной к боевой. Говорим много, а делаем, видимо, еще мало. И даже не столько мало, сколько непродуманно. Сатырбаев хорошо понимает, что, случись такое с ним в боевой обстановке, его оплошность дорого бы обошлась всему экипажу. Но он был уверен, что все это еще «не настоящее», что, мол, в настоящем бою он сумеет себя показать. Он полагал, что эта тревога — просто очередная тренировка и ограничится она только наводкой, как делали мы сегодня уже дважды…

Керим сразу понял, что сделал ошибку непростительную, но считал ее чисто случайной. А теперь выходило — не так это. Командир сумел увидеть то, о чем сам он, Сатырбаев, и не подозревал. Верно, что были мысли и насчет «не настоящего», он и правда думал, что опять будет только наводка.

После ужина Керим подошел к Михаилу. Спросил:

— Смеешься?

— Нет. Обидно только, за тебя обидно. Не везет тебе, Керим.

— Э, не так говоришь. «Хвастаешь, Керим, а не умеешь ничего», — вот как говорить надо.

— Ну, что ж, пусть будет так. Так даже лучше.

— Скажи, что делать надо?

— Исправлять ошибку.

— Не то говоришь. Как в глаза людям глядеть?

С этого дня Керима особенно потянуло к Михаилу. Тот хоть и безжалостно ругал его, часто говорил ему неприятные слова, но Керим чувствовал в них не только справедливость, но и доброжелательность.

Теперь Керим много времени проводил на своем боевом посту. Строгий и скупой на похвалу старшина первой статьи Видунов стал еще требовательнее. Но даже он был доволен молодым комендором. Очередные стрельбы Сатырбаев выполнил отлично, пушку содержит в образцовом порядке, стал скромнее. Поэтому, когда командир катера спросил о Сатырбаеве, старшина ответил:

— Старается. Поощрить думаю, да вот хотел посоветоваться с вами, не рано ли?

— А вы не бойтесь. Если заслуживает — поощряйте.

— Одно мне не нравится: моторы он для чего-то с Топорковым изучать начал.

— А по-моему, это тоже хорошо. Взаимозаменяемость необходима в бою.

Старшина вежливо напомнил:

— По расписанию Сатырбаев не моториста заменять должен.

— Правильно. Но в бою расписание часто меняется. Нехватка моториста — это потеря хода, а потеря хода в бою — это гибель.

Довод был сильный, но и он еще не совсем убедил старшину. Конечно, Сатырбаев может изучить и вторую специальность без ущерба для первой. Только непорядок, когда человек гоняется за профессиями. По глубокому убеждению старшины у всякого к одному делу должно призвание быть. И пусть он любит это дело, отдает ему всего себя без остатка, а не раздваивается. Именно таким было отношение самого старшины к службе, в этом была его правда жизни. Но и в словах командира он тоже чувствовал правду, хотя еще и не понимал ее, не умел соединить со своей.

Однако происшедший вскоре случай заставил старшину окончательно убедиться в правоте слов командира.

Шторм застал наши торпедные катера в море. Мы не успели дотянуть до базы. Командир дивизиона решил зайти в ближайшую бухту.

Бухта, надо заметить, никудышная. Большие корабли в нее не заходят — мелко. Причал там, правда, хоть старенький, но есть. Пришвартовались мы к нему, наш катер у самого края стал. Ждем. Сутки ждем, вторые пошли. Погода не утихает, а еще больше лютует. Волна так прямо через причал и хлещет. Катера, понятно, бьет. Кранцы плетеные изжевало, а на одних резиновых из положения не выйдешь. Плести новые — не успеешь.

Командир дивизиона приказал рубить тальник, связывать его снопами и использовать вместо кранцев. С каждого катера отрядили людей. Пошли и от нас несколько человек на берег.

Надо же было случиться, что именно в этот момент катер оторвало. Волна ударила с такой силой, что бревно, за которое был заведен носовой швартов, вырвало, а кормовой и дополнительные концы точно бритвой перерезало.

Когда командир поднялся на мостик, катер уже отнесло от причала. Оттуда еще раз попытались подать бросательный, но безуспешно. Катер несло на камни.

По сигналу боевой тревоги матросы разбежались по своим местам. Видунов доложил командиру:

— Все, кроме мотористов, на своих местах.

— А где мотористы?

— Я отправил их рубить тальник.

— Всех сразу?

— Так точно, во главе с механиком.

— До сих пор я был убежден, что у меня старшина не юнга, а грамотный моряк.

— Виноват, товарищ командир! Рассчитывал, что они быстро вернутся…

А до валунов оставалось метров тридцать.

Всякий на корабле чувствовал, как дорога каждая секунда: катер вот-вот кинет на камни. И каждый с тревогой и надеждой вглядывался в спокойное, как всегда, лицо командира, ждал, что скажет он?

От пушки к мостику подбежал Сатырбаев:

— Разрешите, товарищ командир! Меня Топорков учил, весь мотор учил…

Командир, видимо что-то прикидывая, посмотрел на валуны, потом на Сатырбаева и коротко приказал: