Заслон
(Роман)

Когда неожиданно вышли к станции Гондатти, то было страшно показаться на люди, так все позаросли и отощали. Двадцатилетняя Евдокия высохла и почернела, как мумия, и все же ей безопаснее, чем другим, было идти в разведку.

В густом перелеске она повстречала местную фельдшерицу, собиравшую чагу, и рассказала ей, что скрывается от японцев. Добрая женщина — у нее и фамилия была Добродушная — разахалась, провела ее к себе, накормила и вымыла. Тогда Евдокия перестала перед нею таиться и поведала все как есть.

Трое суток прятались беглецы у фельдшерицы на сеновале. На станции стояли японцы. Добродушная перемыла всех в бане, снабдила обувью и одеждой, перестирала и перелатала белье. Выяснилось, что идти к партизанам, в тайгу, Евдокии нельзя. Нужно было остаться и ждать рождения ребенка. Евдокия разрыдалась, бросилась фельдшерице на грудь и сказала, что не мыслит и дня, прожитого без мужа. Тогда было решено, что Комаровы поедут в Хабаровск, где их никто не знает, а остальные уйдут в верховья Зеи, на партизанскую базу.

Утонув по плечи в сугробах, в тяжелых снеговых шапках, зимуют на полях суслоны хлеба. А ведь не было еще такого в этих краях, чтобы, сжав и повязав в снопы золотую пшеницу, позабыли ее обмолотить. Пусто на токах. Застыли на добротных клунях пугающих размеров замки…

Громыхнет у колодца обледенелая бадья, промелькнет с коромыслом на плечах до бровей закутанная узорной шалью статная молодайка — и снова тихо на широкой улице — ни живой души; только дымки над опрятными, крытыми тесом и оцинкованными американским железом домами да прижатые изнутри к оконным стеклам носы изнывающих от скуки ребятишек.

Но вот посреди сельской улицы появилась группа странных, нездешнего вида людей, в теплых иманьих шубах, в мохнатых шапках, с суконными перевязями на бронзовых узкоглазых лицах. И будто отдунуло от окон ребятишек и забились тревожно сердца матерей и жарко шепчут побелевшие губы старух: «владычица, пронеси… пречистая, спаси и помилуй»…

Так заканчивался в Мазаново старый год и начинался новый, девятнадцатый, так шла его первая неделя.

А в конце недели в селе началось восстание. К мазановцам присоединились жители окрестных сел. Восставшими руководили товарищи, связанные с областным подпольным комитетом партии большевиков.

При первом же столкновении с восставшими японцы потеряли около ста человек убитыми. Остатки разгромленного отряда интервентов бежали в город Свободный. В Мазаново была восстановлена Советская власть. Но просуществовала она только два дня, а на третий в селе появился карательный отряд японцев. Повстанцы, их было около тысячи человек, отступили в село Сохатино. Ворвавшиеся в Мазаново каратели перебили стариков, женщин и детей из семей повстанцев и сожгли их дома.

В эти дни погибли председатель революционного штаба член ВЦИКа Кулинич и его секретарь Новиков.

Мазановское восстание было подавлено 9 января. А уже на следующий день в село Ильиновку съехались подпольные работники Зазейского района и приняли решение дать интервентам и белогвардейцам такой отпор, чтобы они почувствовали и мощь амурцев и волю их к победе. Партизанская война… каждый из присутствовавших на съезде понимал, что в этой войне у них не будет тыла: фронт позади, фронт впереди и здесь же, на линии фронта, самое дорогое, неотрывное от сердца — матери и отцы, невесты и жены, подростки и крохотные дети…

Вся власть Советам! Под этим лозунгом, ровно через неделю после Ильиновского съезда, партизаны столкнулись с интервентами у Черновского разъезда и приняли неравный бой. А 19 января на подпольном областном съезде амурских рабочих и крестьян, в селе Красный Яр, Федор Мухин сообщил, что благовещенские рабочие готовы к восстанию и твердо надеются на поддержку крестьян.

Съезд избрал областной военно-революционный штаб, в который вошли Безродных, Бородавкин, Патрушев, Пашкевич, Лавриненко и другие товарищи.

Вскоре партизаны вместе с делегатами съезда двинулись из Красного Яра на Борисоглебку, Лазаревку, Андреевку, ликвидируя на своем пути белую милицию и привлекая под повстанческие стяги крестьянскую молодежь.

В эти же дни партизанский отряд под командованием Ильи Безродных у деревни Кутилово вступил в бой с японским и белоказачьим отрядами. Потеряв несколько человек убитыми, партизаны отступили в Андреевку.

Вечером 3 февраля Мухин выехал из Андреевич в Благовещенск.

В ту же тихую звездную ночь по скованной крепким морозом дороге уходили из Андреевич первые партизанские роты. «Большинство партизан было вооружено самым разнокалиберным оружием, — рассказывает об этом переходе Безродных. — Здесь можно было найти вооружение всех наций и всех периодов, начиная от Крымской войны и до наших дней включительно: трехлинейки, берданы, игольчатки, штуцера, немецкие и австрийские винтовки, японские „арисака“ обоих выпусков, винтерли, винчестеры, маузеры, и бесконечный ряд других каких угодно систем винтовок и револьверов до дробовых ружей, с приготовленными к ним свинцовыми орехами в сто граммов весом, включительно».

Скрипели полозья саней растянувшегося на несколько верст обоза. Заиндевелые лошаденки добросовестно вышагивали в подернутую морозной дымкой даль. Перебрасываясь шутками, бежала рядом с ними не нюхавшая пороху безусая молодежь. Сосредоточенно дымили цигарками бившие уже и немца и японца степенные бородачи.

Вот, наконец, и Виноградовские заимки, и пылающий в печах огонь, к которому можно протянуть иззябшие на тридцатиградусном морозе руки. Утомленные трудным переходом парни завалились на отдых. Люди бывалые тщательно осматривали и чинили снятую с натруженных ног обувь.

Розовато-синие отсветы восхода лежали на снежной равнине, когда черными точками замелькали на ней конные разведчики японцев. Боевая тревога разом нарушила мирное течение зарождающегося дня:

— Стройся!

Быстро построились подразделения и, подчиняясь негромкой команде, залегли в укрытиях.

Со стороны Андреевки вылетел японский разъезд. Сдерживая резвых коней, интервенты внимательно просматривали местность. И тут случилось непонятное: со стороны Виноградовских заимок грянул одинокий выстрел. Разведчики повернули обратно. Несколько посланных вдогонку выстрелов окончательно демаскировали партизан. И тогда, из-за увала, на них двинулись японские цепи…

По свидетельству одного из участников этого боя, «редкая повстанческая пуля проходила мимо цели». И думалось, что победителями выйдут из боя амурцы. Но ожидавшееся из Ивановки подкрепление запаздывало, и, расстреляв все патроны, партизаны были вынуждены отступить. Ночью, измученные до предела, они двинулись на Ивановку. Над Виноградовскими заимками взметнулось багровое пламя…

Пылали амурские села и деревни. Переполненная до отказа благовещенская тюрьма уже не вмещала жертв произвола. Рос и ширился с каждым днем грозный вал народного гнева. Под боевые знамена повстанческой армии вставали сотни и тысячи новых бойцов. И тогда было принято мудрое решение: вступать в бой только с небольшими отрядами противника, чтобы постепенно обеспечить людей оружием и боеприпасами за счет врага, и, по возможности, обучить их боевым действиям.

Донесения о стихийно растущей народной армии тревожили интервентов. Они решили зажать ее в кольцо и уничтожить.

Из Благовещенска на Ивановку был двинут трехтысячный отряд японцев. Такой же мощный отряд шел из Завитой через Песчано-Озерское на Анновку. И наконец, третий японский отряд и обосновавшаяся в Александровке большая японо-казачья застава создали серьезную угрозу повстанцам. Штаб партизанский армии решил выходить из окружения через Андреевку, минуя вражеские заслоны. В пути к повстанцам примкнуло несколько разрозненных отрядов, имеющих пулеметы и небольшую пушку — «траншейку». Армия держала путь на Малую Перу, Чудиновку и Нижне-Бузули, откуда можно было свободно двигаться в любом направлении.

В середине февраля в Малой Пере произошло слияние первого и второго партизанских районов под единое командование Генриха Дрогошевского. Впервые, расквартировавшись у крестьян, бойцы многотысячной армии получили возможность отдохнуть.