Заре навстречу
(Роман)

— Пропал! Погиб! Смотри-ка, Тоня, что наша Котишка выделывает — головы начинает кружить) — Он подтолкнул локтем Полищука, который сидел, не подымая глаз. — Сочувствую тебе, Михаил Николаевич) Видит твое карее око, да зелен виноград! Котишку мы тебе не отдадим! Верно, Тоня? Староват!

Всем стало неловко, даже Катя нахмурилась. «Вот старый дурень! — удивился Зборовский. — Неужели он так и прожил, не зная?..»

Наступила недобрая, настороженная тишина.

— Ну, рассказывай, Петр Игнатьевич, как ты там… с большевичками, — беспечно начал Албычев, — что там на заводе настряпали, нарушили новые «килигенты»? Придумали тоже твои большевики: Деловой совет! Чем он «деловой»? А? Что?

— По-настоящему деловой! — ответил миролюбиво Зборовский. — У вас превратное мнение о большевиках, Матвей Кузьмич. Вот вы говорите «настряпали»… А учли, какое им хозяйство досталось? И вот сейчас, в условиях невероятной разрухи, в условиях всяческих кризисов — топливного, сырьевого, финансового, продовольственного… Что делается на заводах? Знаете?

— Не интересовался!

— Напрасно! Именно сейчас и начинается техническое обновление заводов.

— «Есть у нас лыгенды, сказки! Ха-а!» — фальшиво пропел Албычев, развалившись в кресле. — Не верю. Снится тебе, Петр Игнатьевич!

— Ну, не верьте. Доказывать не буду… спросите хоть Семена Семеновича, он был на съезде представителей национализированных заводов в качестве гостя. Пусть он скажет.

— Фантазеры! — воскликнул Котельников. — Говорили-говорили… Комиссию создали… А какие возможности переоборудования? Где ресурсы? Хлеба нет, народ голодает, ни денег, ни черта нет.

Зборовский насмешливо поглядел на него.

— Ресурсы есть! Но эти ресурсы особенные… нам с вами они не приснятся… У нас на заводе зимой был момент: нечем уплатить коновозчикам, они заявляют: «Не заплатите, завтра без нас, как знаете, робьте!» Ярков созывает собрание. Кадровые рабочие решают: откажемся, ребята, от получки, перебьемся пока! Пусть коновозчикам заплатят, чтобы работа не остановилась! Видали такие ресурсы?

— Петр Игнатьевич говорит о так называемом энтузиазме, — тихо сказал Полищук. — Я не согласен с вами, Петр Игнатьевич. Одно дело — сделать разок этакий жест, а другое…

— Плохо знаете рабочих, не охочи они до «жестов». Большевики разбудили в народе какие-то новые силы. Во имя будущего массы готовы на большие жертвы.

Котельников вдруг хватил кулаком по столу:

— Сломят! Сломят себе шею большевики!

— Ах, не кричите так, Семен Семенович! — сказала Катя и сделала вид, что хочет зажать уши.

Котельников опомнился.

— Виноват!

— Катя! Не мешай моим гостям говорить, — глухо сказала Антонина Ивановна.

— Хорошо! — Катя встала. — Вы напились, Михаил Николаевич? Пойдемте побродим, не будем мешать маминым гостям…

Заметив холодный, осуждающий взгляд Зборовского, спросила:

— Вы шокированы? Но подумайте, Петр Игнатьевич, здесь все сидят люди пожилые, солидные, семейные… Только мы с Михаилом Николаевичем свободны от нерасторжимых уз… Можем бегать и дурачиться… Вы идете, Михаил Николаевич?

Это сказала она властно, даже бровки нахмурила. Полищук встал, поплелся за нею как невольник. Албычев проводил их веселым взглядом.

— Командир-девка! Огонь! Охо-хо! Молодость!.. А о вами я согласен, Семен Семенович, большевики сейчас сломят голову, ничего путного не сделают. Не сделают, Петр Игнатьевич!.. Да, я хотел еще вопросик задать. Товарищи вышибли палку из рук владельцев… как они правят своим ленивым и бодливым стадом?

— Большевики считают, что только крепкая дисциплина, дисциплина сознательная поможет преодолеть разруху и выполнить новые — огромные — планы. Профсоюзы выработали «Положение о трудовой дисциплине»… Установлены нормы выработки.

— И что же? Все переродились, стали сознательными, все выполняют свои нормы?

— Нет, не все. Невыполняющих переводим в низшие категории.

— А бездельников, если есть таковые?

— Есть и лодыри. Их увольняем с завода.

— Ага, ага! Тоже, значит, из-под палки работают?

И, не слушая больше Зборовского, Албычев обратился к Котельникову:

— Вот видите, наша с вами правда, Семен Семенович!

— Истинная правда, Матвей Кузьмич! Я всегда говорю: у большевиков мнимое человеколюбие!

…Крестили Евгения Зборовского дома — как пожелала Люся. После крестин гости выпили, закусили и разошлись.

Зборовский выкурил папиросу на веранде и прошел в спальню.

Проходя по комнатам, он невольно подумал, как считается жена с его желаниями. Она все устроила по его вкусу: солидно, холодновато, просторно. Даже в спальне нет ковров. На окнах висят легкие шелковые занавески. Две кровати, разделенные ночным столиком, поставлены посреди комнаты. Платяной шкаф вынесен.

Зборовский сел на край постели жены, заглянул под положок люльки. Ребенок спал.

— Ты какой-то необыкновенный сегодня, — тихо сказала Люся, робко прикоснувшись к жилистой руке мужа.

— Необыкновенный?

— Ты такой добрый со мной… Но мы не пара… И деньги лопнули…

Она тихо заплакала.

Чем-то родным пахнуло на него. Захотелось быть искренним, как в детстве, быть доверчивым. «С нею можно! Не обманет, не предаст!»

— Ты права, Люся, — сказал он, — женился я, как говорят, «на деньгах», но теперь… я… Теперь я оценил тебя, твою дружбу…

— Любовь! — шепнула она, прикрыв глаза рукой.

— Да… и ты мне стала самым близким существом. Думаю — навсегда. До брака я перебесился… можешь быть покойна.

— Я некрасивая…

— Вздор! Ты как статуэтка!

— Лицо… голова большая.

— Что ее мучит! — ласково сказал Зборовский. — Не думай ни о чем таком, прошу! А чтобы не воображала, что зловещие планы вынашиваю, изволь, скажу… Кажется, Люся, я нашел по душе хозяина… и работу.

— Уезжаем? Собираться?

И Люся привстала на постели.

— Нет. Дело, видишь ли, вот в чем… Но я должен сделать предисловие… Ты не устала?

Она энергично помотала головой.

— Большевики, Ленин работают с перспективой… необычайно рационально, умно… Меня просто поразило! Задумали гигантское дело. У нас на Урале огромные запасы руды, в Западной Сибири — уголь… Решили соединить, создать такой комбинат… Словом, меня приглашают в технический отдел Управления национализированными заводами… участвовать в разработке технического проекта. Увлекает меня… будущий разворот техники. Как ты смотришь?

Что-то мелькнуло в ее глазах… не осуждение, нет, скорее удивление.

— А, может быть, их разобьют, — робко сказала Люся, — мама говорит, папа писал… И ты себя запачкаешь, скажут — «работал с большевиками!»

— Не знаю, Люся, не знаю! Пока они все атаки отбивают. Разобьют? Не знаю, Люся… А если не разобьют? До сих пор никогда я не руководствовался соображениями политического порядка. Я не политик. Мне все равно, какая власть. Пропали деньги. Жаль… но черт с ними, в конце концов!.. Мне дайте интересную работу, чтобы она меня захватила… Большевики такую работу предлагают. Рискнем, Люся?

— Если тебе хочется, Петя, соглашайся, — сказала Люся, желая только одного — чтобы муж всегда был таким добрым и доверчивым.

Пустые улицы легко просматриваются сквозь неплотный сумрак июньской ночи. В домах темно. В городе непривычная тишина: по улицам раздаются только четкие шаги патрулей…

Перевал на осадном положении.

Приблизившись к особняку Лесневского, Роман Ярков увидел среди темного ряда окон два светлых — значит, Чекарев еще здесь, не ушел домой. Роман назвал пароль, и караул пропустил его внутрь здания.

Облокотившись на письменный стол, Чекарев просматривал телеграммы и телефонограммы, полученные вечером. Он кивнул Роману, указал на стул:

— Посиди минутку! Я сейчас…

Положение было серьезное.

За те две недели, что прошли с момента мятежа чехословацкого корпуса, лучшие партийные силы Урала встали на оборону. Кроме красногвардейских отрядов по городам и заводам начали возникать партийные дружины… Но этого мало! Строительство Красной Армии только-только началось. Декрет о реорганизации военных отделов в военные комиссариаты был издан восьмого апреля, а Перевальский Совет раскачался — принял постановление только двадцатого мая, за пять дней до мятежа! Военный округ создан лишь в самом конце мая… Работа шла вяло, пока не приехала на днях высшая военная инспекция.