Страница 16 из 98
— Поверить бы!
— Что вы тут рассказываете? — сердито заговорил отец Петр, распахнув дверь и входя в комнату широкими шагами. — Не к «цели» его приближали дни, а к виселице! Лучше бы учился тихо-мирно, женился бы… старость отца покоил бы… Вы, молодежь, бессердечные люди, прямо скажу. Какими-то идеалами забьете себе башку, а что под носом — не видите, долга своего к семье, к родителям не сознаете… а еще ученые! Первый долг человека — семья!
— Нет! — Илья встал и ухватился за гнутую спинку стула. — Вне общественной среды нет жизни!
Их громкие голоса долетели до детской. Ирина прибежала и остановилась, тревожно переводя взгляд с Ильи на отца Петра.
— Алексей мог быть общественным деятелем, — крикливо доказывал отец Петр, — мог служить народу, но и отца не забывать!
— Как по-вашему, он должен был служить трудовому народу?
— Ну, скажем, земским деятелем, врачом… да мало ли… необязательно голову в петлю толкать, от этого народу мало пользы! Вот я борюсь же!
— И каковы результаты?
Отец Петр подумал и сказал, насупившись:
— Будут результаты.
— Нет, не будут! — сказал Илья.
И он заговорил о том, что в каждой общественной среде, в каждой исторической эпохе борются два течения: умирающее — реакционное и растущее — прогрессивное. Реакционное течение обречено на гибель.
— Нет у него жизненных сил… А революционное движение с каждым днем разгорается, растет, полно молодых сил, отваги. Служение Лени народу было плодотворно!
— Религия учит служить народу, как ни одно учение не учит! «Возлюби ближнего», «Душу за други», «Блаженны миротворцы и изгнанные правды ради» — будь таким, — что это, не служение народу?
— Служение себе, — упрямо сказал Илья, исподлобья глядя на отца Петра. — Все это делается ради «спасения» своей души. Вы верите в вечную жизнь и пытаетесь ее комфортабельно обставить…
Отец Петр торжественно произнес:
— Без веры нельзя жить, молодой человек!
— А кто вам сказал, что у меня нет веры? Есть у меня вера.
— В бога?
— Нет, в идею. В достижение цели.
— Эх, молодой человек, молодой человек! Говорить вы бойки — не заплещешь! Алексееву судьбу помните. Оставьте пагубные заблуждения.
— Жизнь покажет, кто из нас заблуждается, — ответил Илья.
Они замолчали. Григорий Кузьмич сказал:
— У меня к вам, Илюша, большая просьба: не достанете ли вы мне… — он замялся и продолжал пониженным голосом: — Не достанете ли где-нибудь таких книжек… чтобы понять, понять Ленины мысли…
— У меня нет таких книг, — опустив глаза, ответил Илья.
— Вот как! — дрожащим от негодования голосом сказал отец Петр. — Будто я не понимаю: при мне боитесь про книги сказать. Не трусьте, я — не Мироносицкий, ни лисьего хвоста, ни долгого языка не отрастил! Ну, у вас нет, так у других горячих голов поспрашивайте, можно бы потрудиться достать для Григория… И я бы прочитал, а потом бы мы и поспорили с вами как следует.
Илья не ответил и стал прощаться.
— Я вам достану книги, милый дядя, — шепнула Ирина, целуя Григория Кузьмича.
С какой бы стороны ни подъезжать к дому Охлопковых, путь лежит вдоль длинных садовых изгородей. В сумраке, среди белого дыма метели, с трудом различишь голые деревья. Они шатаются под ветром, беспорядочно отмахиваются ветками от снежных призраков. Шум, свист, скрип несутся из сада. А двухэтажный огромный белый дом дышит спокойствием, довольством. Мирно светятся большие окна.
Ирина, расплатившись с извозчиком, прошла во двор, чтобы задним ходом, не встречаясь с хозяевами, пробраться к Гуте. Во дворе у коновязи стояла лошадь Албычевых, — значит, отца вызвали сюда. Ирина заторопилась. Грызла мысль, что она является так поздно… а Гутя такая мнительная, такая обидчивая! Ради Алексея Ирина пыталась сблизиться с нею, но настоящей дружбы не получилось. В поведении Августы было что- то несдержанное, от нее можно было ждать любой выходки.
Взять хотя бы ее отношение к Лене. Познакомившись с ним, Августа так и вцепилась в него «всеми клешнями», как говорил ее брат Вадим. На простодушного Леню обрушивались самые разнообразные приемы кокетства: вкрадчивая нежность сменялась равнодушием, безудержная веселость — унынием. Была ли красива Августа? Мнения об этом расходились, но все соглашались, что она очень оригинальна. Тоненькая, высокая, с трепетными, неспокойными движениями, с пушистой косой, с меняющимся выражением серо-голубых глаз, прикрытых очками в толстой золотой оправе, — такова была Гутя Солодковская. Несколько лет она увивалась вокруг Лени. Он уже был студентом второго курса, когда они обручились.
А вскоре Августа увлеклась Рысьевым. Все лето тысяча девятьсот восьмого года прошло в ссорах, в неприятностях. Гутя призналась жениху: «Меня тянет к Валерьяну». Алексей сказал, что в таком случае помолвку надо расторгнуть. Пытливо глядя на него и улыбаясь странной улыбкой, Августа ответила: «Ну что ж…» Но незадолго до его отъезда в Казань Августа явилась к нему поздним вечером и в присутствии Григория Кузьмича упала к ногам жениха. Сцена вышла тяжелая, но полного примирения не произошло. Леня, усадив ее в кресло, принялся убеждать: «Не будем сейчас принимать окончательного решения. Успокойся, проверь себя, потом решим». — «Ты мне изменишь в этом году, у меня предчувствие!» — «Поверь, Гутя, ни о чем таком я не думаю, не до барышень мне». Любил ли ее Леня по-настоящему, никто не знал. Несомненно одно: он ее всегда жалел и многое ей прощал. Никогда не забывал Алексей, что детство Августы и Вадима было омрачено страшным событием.
Десять лет назад мать их убила из ревности мужа и тут же покончила с собой.
Семилетняя Ира узнала об этом случайно, услышав рассказ гостьи. С криком ужаса и жалости бросилась девочка к своей матери: «Мамочка, разве так бывает? Разве так бывает?» Мать едва успокоила ее… но по временам Ира с болезненным чувством начинала расспрашивать «о бедных детях Солодковских». Мать уверяла, что им живется хорошо: «Тетя их любит, как своих детей». — «А дядя?» Мама вздыхала, медлила с ответом, она не умела лгать… «Дядя редко бывает дома, Ирусенька!» Дело в том, что, по слухам, Охлопков не сразу согласился взять детей и обращался с ними строго, холодно.
Но это были только слухи, в те времена Албычевы и Охлопковы не бывали друг у друга.
Когда мама умерла и отец женился на Антонине Ивановне, Ира ближе узнала «бедных детей Солодковских». Выходки Августы отпугнули девочку. Она сблизилась с Вадимом.
Не только дядя — и тетка не любила Вадима. Это был неуверенный в себе, но самолюбивый мальчик. Ира угадывала, что он скрыто, тяжело ненавидит дядю и презирает недалекую тетку. За последний год Ира и Вадим вместе прочли «Былое и думы» Герцена, много говорили о социальных вопросах, о революции. Вадим горячо мечтал о том времени, когда победит революция и «буржуи станут дворниками».
— Не в этом дело, Вадим, — строго поправляла Ира, — дело в народном благе.
— Разумеется, — соглашался юноша, — но справедливость требует и такой метаморфозы… Представьте его грубейшество, дядюшку, — с метлой, а ее высокомерие, тетушку Антонину, — с половой тряпкой!
Пройдя черным ходом, Ирина попала в кухню, где прислуга Охлопковых и кучер Албычева с увлечением играли в карты. Она поздоровалась. Все поднялись с мест.
— Зачем вы встаете? — с неудовольствием сказала девушка. — Сидите, пожалуйста!.. Кузьма, вы папу привезли?
— Барина и барыню… обех!
Ирина поднялась по внутренней лестнице и пошла по длинному коридору. Дом совсем не был таким уютным, каким казался снаружи. Мрачный коридор, комнаты в темных обоях, тяжелая мебель, тяжелые портьеры.
Мимо полуоткрытой двери кабинета Ира постаралась проскользнуть неслышно. Она успела увидеть только Охлопкова. Он сидел сбоку письменного стола, лицом к двери, подпирая рукою одутловатую щеку и брезгливо выпятив нижнюю губу.
Сдержанный голос мачехи произнес: