Болотные огни
(Роман)

В зале заволновались.

— Да, — повторил Левка, — я считаю, что в этом наша вина. Есть в нашей компании Василий Додонов, мы его Баяном зовем, очень хорошо на баяне играет. Вот как-то раз он и пришел ко мне — это было за неделю до диверсии, — взволнованный такой, и говорит: был у меня сегодня гад, уговаривал на контрреволюцию работать. Как, говорю, на контрреволюцию, что такое! И рассказал он мне, как пришел к нему инженер Дохтуров и предложил большую сумму денег — он сказал, что никаких денег не пожалеет, если Васька согласится сделать для него одно небольшое дело на железной дороге. Васька испугался, сперва не знал, как себя вести, и сказал, что подумает, а сам побежал ко мне. Однако то ли инженеру помощь была уже не нужна, то ли он кого другого нашел, а может, почуял что-то неладное, только больше он не явился. Стали мы тогда все совет держать: как быть! Думали сперва в розыск обратиться, но не решились: доказательств у нас не было, а так бы нам не поверили, да и слава о нас шла не очень-то… Словом, не решились. Но совесть свою пролетарскую мы не потеряли, нет. Пусть мы вино пили и с бабами путались, пусть мы там продали что-нибудь, что не полагается, но против рабочего класса пойти — этого мы не могли. И мы решили бдительно следить за этим гадом, чтобы он не навредил. Мы что сделали? Мы установили дежурство, так что каждую ночь обязательно кто-нибудь из нас дежурил около дома инженера или в его саду. И стали мы замечать, что вечером или глубокой ночью приходят к нему какие-то подозрительные типы, подойдут к окну — тут только мы поняли, почему инженер по ночам окна не закрывал, — подойдут очень близко, окликнут тихо, тогда их пускают в дом. Пробовали мы к окну подбираться, однако его тотчас же закрывали, и мы ничего расслышать не могли. Но вот наконец нам посчастливилось: в тот вечер, когда все это произошло, Николай Латышев — он потом вам все это сам расскажет — услышал вечером, в сумерках, разговор в саду у инженера и понял, что они готовят взрыв. В это время пробежал инженеров мальчонка — мы тогда думали, что он тоже замешан в отцовские дела, и не знали, что окажется таким замечательным нашим парнем. Словом, узнали мы о том, что инженер хочет взорвать поезд, а что за поезд, почему, этого мы не знали. Сережа поехал в город, а мы побоялись опоздать и потому решили действовать собственными силами. Мы — это вот я и Николай (остальные выпили сильно), а Карпова мы послали остановить поезд на мотоцикле к переезду, — так, значит, мы с Николаем стали в леске, у задней калитки инженерова дома, а когда он в сопровождении двоих каких-то типов вышел из дому, пошли за ними. Но, знаете, был туман, шли мы медленно, стараясь не шуметь, — словом, что греха таить, мы их просто потеряли. Представляете себе, как мы боялись, что опоздаем. Мы пошли по путям, а пока мы шли, они успели минировать в двух местах. Увидев нас, они побежали, мы выстрелили. Тут уж пусть извинят нас товарищи из розыска, только оружие у нас было, один пистолет на всю братию мы все-таки нашли. Конечно, мы понимаем, что это называется незаконное хранение оружия, только на этот раз оно сослужило хорошую службу. Правда, теперь мы его сдали. И вот, значит, Николай выстрелил, инженер упал, остальные двое побежали через насыпь. Николай выстрелил еще раз, но был туман, я уже говорил об этом, и преступникам удалось скрыться. В это время подоспели пассажиры, вот товарищи из розыска… Что еще сказать? Пожалуй, всё.

Левка кончил. Было видно, что его речь произвела большое впечатление, и притом самое благоприятное для него. Слышно было, как кто-то сказал ворчливо: «Видал? А ты говоришь — не виноват».

Ткачихи смотрели на Левку благосклонно, особенно Васена.

Даже Берестов подумал о том, насколько правдоподобно звучит эта история и как хорошо подогнаны в ней все подробности.

— У меня вопрос, — сказал Макарьев.

— Какие тут вопросы, все ясно, — проворчал кто- то в толпе.

— Расстрелять гада — и амба! — выкрикнул кто- то.

Судья встал и пригрозил закрыть заседание. Стало тихо. В толпе послышалось ворчание.

Еще совсем недавно, года три назад, суды походили на рабочие собрания, каждый присутствующий мог встать и произнести речь «за» или «против» подсудимого. Реплики и выкрики с места были делом обычным. К новым порядкам привыкали с трудом.

Теперь внимание всего зала обратилось на Макарьева. Он покраснел и, как медведь лапой, потер лысину. В зале засмеялись.

— Скажите, пожалуйста, — начал он, обращаясь к Левке.

— Пожалуйста, — поспешно сказал Левка, и в зале засмеялись сильней.

— Скажите, пожалуйста, — повторил Макарьев, — в котором часу все это произошло?

— Да минут за пятнадцать до того, как подошел поезд.

Потом он подумал и сказал:

— А может быть, это и раньше было, так — за полчаса. Я бы и тогда не мог времени определить, а сейчас и подавно не смогу.

«А хитрая бестия! — подумал Берестов. — Вывернулся».

— А все-таки, пятнадцать минут или больше?

— Затрудняюсь вам сказать.

Макарьев сел. Теперь заговорил судья.

— Что вы делали весь этот день? Расскажите все по порядку.

Левка замялся. Он явно замялся и подчеркнуто долго молчал.

— Да что делали, — сказал он наконец, — ничего хорошего мы не делали. Пили мы в поселке. Не так чтобы очень пили, а собрались компанией. Были и барышни. Правда, барышни наши…

Он почесал затылок и прищурился. В зале начался смех. Левка переждал его.

— По этой части мы, конечно, вели себя плохо. Я не скрываю. Вот, к примеру, есть у нас в поселке такая Людмила Ведерникова, ну, кто ее не знает, известная… Я ничего, конечно, говорить не хочу, только… Одно сказать…

Левка хладнокровно выждал паузу и добавил:

— …проезжая дорога.

В зале кто-то загоготал. «Понятно, — подумал Денис Петрович, — заранее обезвреживает. Вот бедняга Милка. Хорошо, что ее здесь нет».

Он ошибался. Милка была здесь. Она тихонько исчезла из комнаты, в которую ее провели, взобралась на хоры и оттуда слышала Левкину речь.

— С такими женщинами, как Ведерникова, — продолжал Левка, — нам, парням, конечно, лучше дела не иметь, но что тут сказать… Знаете, какой мы народ… Словом, мы к этой Милке ходили, была она с нами и в поселке на даче. Привел ее Николай Латышев, а поскольку его очередь была дежурить около дома инженера, он ушел тотчас же, а как услышал в саду разговор, пришел опять за мной. Остальное вы знаете.

Рассказ о барышнях и Милке, видно, произвел на ткачих неприятное впечатление, однако когда Левка сказал: «Знаете, мы, парни, какой народ», они оживились, а Васена даже заулыбалась, впрочем сейчас же спохватившись и сконфузившись.

Берестов взглянул на инженера. Тот сидел на своей скамейке. Уперев локоть в колено и покусывая палец, он сосредоточенно смотрел на Левку.

А Милка сжавшись сидела на хорах. В голове ее тяжело стучало. Она спрятала в ладони горячее лицо и не знала, осталась ли она незамеченной, или все уже обернулись и смотрят на нее. О Дохтурове она старалась не думать.

Потом вызвали Николая, рассказ которого, как, впрочем, все и ожидали, точно совпал с Левкиным.

— Скажите, Латышев, — спросил Макарьев, — где вы стояли в саду у Дохтурова, в каком месте?

Николай оживился. «Представилась возможность сказать правду», — подумал Денис Петрович.

— Да тут, справа от дорожки, в сиреневых кустах.

— А где стояли диверсанты?

— Да тут же, в общем.

— Я бы хотел поточнее, — сказал Макарьев. — В тех же кустах?

— Да вроде поодаль.

— Не в кустах? Разве они не прятались?

— Да нет, в кустах.

— В тех же, сиреневых?

— Да тут же в общем. Недалеко.

Макарьев сел с самым равнодушным видом, очень порадовавшим Дениса Петровича. Настойчивые вопросы о кустах были непонятны присутствующим в зале, и это вызвало нечто вроде уважения к защитнику.

— Да, — снова поднимаясь, сказал Макарьев, — скажите Латышев, когда произошла ваша встреча с диверсантами?

— Незадолго до того, как прошел поезд.