Страница 5 из 16
Валя показалась мне в этот раз красивей, длинные темные вьющиеся волосы. А Инна сказала, что она ей понравилась меньше.
…Сейчас вижу – концепций много; все они имеют какую-то истинность; но не абсолютную. Отошел кошмар. Вижу, что Лыкова – хороший человек, есть и недостатки, но кто без них? И что даже, наоборот, у Лыковой – бескорыстность; почему же мне показалось непонятно что?
Я познакомился с женщиной из группы Лыковой; фамилия – Кубацкая, ей за сорок; она маленькая и полная. Я мысленно называю ее – Q – буква Q из латинского алфавита; она остановила меня возле входа в помещение сектора и сказала негромко:
–Я слышала, как вы говорили с Лыковой. Ты хочешь делать диссертацию?
–Да.
–А ты партийный?
–Нет.
–Это плохо. И потом, вот ты пишешь статьи. А ее не ставишь в соавторы.
–Но я же делаю статьи абсолютно сам. И тематика Лыковой другая.
–Но она метит на докторскую. И ей бы твои статьи были бы очень кстати… Совмещаются ее методика и твоя.
Я не нашелся, что сказать. А тут откуда-то вынырнула Лыкова, и быстро прошла в сектор; мы с Кубацкой замолчали и смотрели на нее.
Я после этого думал о своей беспартийности. Ведь я делаю то, что нужно в моей тематике, и думаю, этого вполне достаточно. А о соавторстве… Что ж, можно попробовать; буду писать по три статьи и в одну из них вставлять ее фамилию; поблагодарить за дельные замечания.
12
Вчера сдавал кандидатский экзамен по философии. Опять это издевательство над личностью – дрожащая моя рука, берущая билет. Что толкнуло меня под руку, я не знаю, беру два билета; Форман (экзаменатор) замечает, показывает мне кулак. Вопрос первый списываю из словаря (Аристотель). Ответ. Лебезю перед экзаменатором (налаживаю человеческий контакт). Списывал, трясясь от страха; кончено; усталость ужасающая. Поехал на работу. (День рождения Лыковой). Компания. Зашел давний ее знакомый – Мкртчан; он женится, разговор вокруг этого. Шуточки.
–Вот кончится медовый месяц…
–А как узнать, что он кончился?
–Когда с фингалом придет.
–Вот когда-то он просунул голову в дырку в трафарете голого мужчины (с листиком). Это было да.
–Трафарет?
–Да. Но дырка не для листика, а для головы.
Потом рассказывали о празднестве каком-то, тощий и длинный изображал Римскую волчицу, встал на четвереньки в пиджаке, оттуда вывалилась рукавица с водой. Двое (и Мкртчан) припали к ней.
Мкртчан:
–Это было непрерывное действие.
Они шутили, смеялись. Я ясно представил это веселье; с одной стороны, молодцы. А с другой – все это сублимация, и в этом какая-то тоска.
Тут же у Лыковой на столе зазвонил телефон, она подняла трубку, смеющаяся.
–Да. Ах, Владимир Сергеевич! Я сейчас же бегу! Нет тут у нас своя компания.
Она вскочила и побежала к двери: это Гарков звонил, наш вышестоящий начальник. Иногда я встречаю его, спускающегося по лестнице, идет он очень неторопливо. Я говорю:
–Здравствуйте.
Никакого ответа.
Так же с директором института: его все боятся. Он не отвечает на приветствия; раза два столкнувшись и поздоровавшись, я перестал это делать. Он просто не видит тебя.
Вспомнил, как недавно мы – я и Горбовский, были в туалете. Туалет у нас большой и красивый, находится на втором этаже здания; мы с Горбовским зашли и встали, как положено, у писсуаров. И в этот же миг вошел Гарков, встал рядом с нами. Когда мы закончили, то подошли к умывальникам, и стали мыть руки; Гарков прошел мимо и вышел в дверь.
–Вот так, – сказал Горбовский. – Некоторые не умывают руки после этого. Видимо, утром моют хорошенько это дело, и на этом все.
–Точно, – сказал я.
13
С Форманом дела еще не окончились, он приглашал нас к себе – отметить окончание курса; в выходные дни поехали к нему. Купили, естественно, водки и вина. Потом Игорь Козлов – старший, как бы начальник курса, сходил и принес еще. С нами была девушка – тоже закончила курс; Форман после принесенного вина стал было танцевать с ней; она ушла. Мы почувствовали себя более свободно. В результате, когда я вышел, то шел, не шатаясь, но где-то близко к этому; пересадку делал на Курском вокзале. И тут вспомнил, как мы с мамой и сестрой Верой уезжали с Курского проездом из города С. в Краснодар, года четыре назад. Я, Вера и мама около «Шоколадницы»; мама в ужасных серых босоножках, в кафе идти нам с ней было стыдно. Я не мог найти столовую, не знаю города – студент, учащийся в Москве; подергался туда, сюда – нет вывесок с надписью – столовая. Вера смеялась: «Сережка не знает Москвы». Приходится поздно вечером поесть в забегаловке Курского вокзала. Ночью уезжаем в Краснодар. Тополя, крыши; я проезжаю мимо районов, где живет Игорь – мой друг.
И вот еще к воспоминаниям о Формане, его курс по философии что-то имел в себе; вот, что я написал в тетрадке, готовящейся стать рефератом:
Жизнь – это и есть иллюзия. Мы живем, дышим полной грудью, только когда находимся во власти иллюзий; каждый, вспоминая свою жизнь, может подтвердить – самые лучшие дни в его жизни – это когда были какие-то иллюзии. Итак, с одной стороны, все наши представления, стремления – иллюзии, в смехотворности которых мы убеждаемся с возрастом. С другой, эти иллюзии и есть наша жизнь. Жизнь – иллюзия; иллюзия – жизнь. Значит, то и другое тождественно.
Но потом я это выбросил.
Современная жизнь – это большой неустроенный город, сильно грязный и перекопанный. Битком набитый транспорт с затхлым и гриппозным воздухом; все нервные до предела. В транспорте не принято громко говорить (переговариваться), кричать. С точки зрения женщин мужчины неинтересные, скучные, убитые; романы, флирт – это что-то архаическое из стародавних времен. Каждый день два-три часа трясешься в транспорте; на работе работы нет, никто не работает, и (поэтому) денег получают мало. В магазинах нет хороших товаров, плохо с продуктами питания. Живут в маленьких квартирках помногу людей – не одна семья, несколько поколений; дрязги домашние, вражда, желание разъехаться. Всю домашнюю работу, в том числе черную, приходится делать самим: стирать, мыть квартиру, готовить, солить капусту. Сами растим детей, кормим их и убираем за ними. В этом отличие от прошлого, когда привилегированные классы жили «духовной жизнью», а низы тяжко работали на них, делали все черное. Есть, конечно, какие-то и верхи, элита, те, которые около верхнего эшелона управления; они больше всего боятся этой нашей непривилегированной жизни и всеми правдами и неправдами цепляются за свои места. Они создают круговую оборону, поруку, в которую проникнуть – нужны особые качества – напористость, ум, цепкость, точность, беспринципность. Из желания удержаться наверху проистекает ложь начальникам высшим. Сами высшие начальники также боятся жизни; им кажется, что они у кормила, и за одно то, что еще не разваливается страна, они достойны почитания и являются историческими личностями. Общество наше, конечно, закрытое и лучше не касаться этих самых верхних эшелонов.
Что же делать простому горожанину, который ездит в транспорте и видит, что толпы людей растут, что продуктов меньше, дорожают, и он, будучи инженером со стажем, едва может прокормить двоих детей? Что-то поддерживает его, и почему-то все-таки он остается оптимистом, и улыбка мелькает, и шутки он говорит, и суетится, и на лыжах ходит, и деток на санках таскает в лес, и друзей на вечеринки зовет и поддает.
14
Вчера дома была безобразнейшая и глупейшая история. Я лежал на тахте с Аннушкой. Подошла Мария, стала цокать языком, звать на руки малышку; я из-за своей нелюбви к Марии не хотел пускать Анечку. А Мария все цокала языком, малышка лезла к ней и плакала, а я держал ее и молчал. Подошла Инна, округлила глаза. Мария хочет показать, что Анна ее любит, это не всегда выходит у Марии, когда же получается, она довольна. Но малышка так или иначе поймет, что настоящая любовь заключается не в минутном качании на руках и поцокивании. Почему же я не хочу пускать ее и ревную?