Страница 8 из 15
Именно с кружкой и куском хлеба в руке ее застал входящий.
Аглая икнула сильнее от неожиданности.
«И отчего решила, что Тала пришла? Мало ли кто может зайти, калитка–то, поди, даже не запирается».
Вошедший от вида Аглаи усмехнулся. Высокий крепкий парень в черной косоворотке, опоясанной черным же плетеным ремнем. Черные штаны заправлены в высокие кожаные сапоги. Пожалуй, вид его, учитывая события последних дней, навряд ли мог заставить Аглаю удивиться. Но брови ее все же взметнулись вверх. Поверх рубахи лежала толстая черная коса, тянувшаяся почти до пояса. Глаза на слишком белом лице казались серыми воронками под темными дугами бровей.
Аглая громко сглотнула вставший в горле последний компот. Отставила кружку, хлеб так и остался в руках.
– День добры–й! – Она снова икнула.
Вошедший нехорошо усмехнулся, оценивающе всматриваясь в девушку.
– Слышал, издалека прибыли, – сказал не здороваясь, не сводя глаз. А те то темнели, становясь черными, как угольки, то снова образовывали серую дымку, которая сверлила Аглаю.
Она растерянно кивнула. И тут же разозлилась на саму себя. И чего такого? Ну сидит, а вернее, стоит, ест, никого не трогает. Вваливается этот…
– Оно и видно, – сказал «этот» хмуро. – У нас не принято девкам в ночных рубахах перед мужиком являться.
«Девкам!» – резануло слух.
– У нас не принято без приглашения вваливаться! – Смерила вошедшего пренебрежительным взглядом и поднялась из–за стола. Принято у них здесь! Хм–м! Пусть смотрит, не голая, поди.
А он смотрел. Нагло и цинично.
– Хороша! – кивнул. Аглаю обдало жаром, да так, что щеки запылали. – Подруга, пожалуй, лучше будет. – Из жара бросило в озноб.
– А я вроде в невесты не набиваюсь, чтобы смотрины устраивать. А ты, коли «у вас» негоже на девчат в нижней рубахе смотреть, отвернулся бы.
Он продолжал смотреть и лыбиться насмешливо.
– Я разве говорил, что смотреть не принято, я сказал, что девицам негоже в рубахе перед мужиком. А коли сама показывается, отчего же не смотреть.
От возмущения затрясся желудок.
– Вон пошел!
– С чего это? – искренне удивился парень.
– С того, что это не твоя хата, нечего здесь делать.
– Ишь ты какая гонористая. – Он облокотился о косяк. – А ежели моя хата, тогда что?
– Тогда… тогда я пойду…– Аглая уверенно направилась к двери. Он не сдвинулся с места.
– В нижней одеже пойдешь?
Аглая отчего–то с надеждой глянула на божницу. Иконка смотрела укорительно–назидательным взглядом.
«Чтоб те с громом провалиться!» – подумала Аглая, переводя взгляд на непрошеного гостя.
– И что? Мне здесь не жить и детей с вашими мужиками не крестить. – Она сделала очередной, но уже не столь уверенный шаг.
– Нельзя, – сурово посмотрел гость, сложив руки на груди. Ухмылка стянулась в тонкую полосу губ. Он сощурил глаза. Аглая отступила. Нехороший у него был взгляд – темный. «С таким в глухой чаще повстречаешься, там, пожалуй, и останешься», – испуганно подумала.
– Чего на входе встал? – провозгласила голосом Талы открывающаяся за его спиной дверь.
Гость посторонился, но глаз с Аглаи не сводил.
Хозяйка вошла в избу, в руках таз, полотенце на локте. Поставила таз на стол, перевела дух и обернулась к парню.
– Так и будешь стоять? Выйди, кувшин да узел в сенях. Принеси, – закинула полотенце на плечо.
Он скривился, косо глянул на Талу.
– Не прислужка я тебе. Коли надо, так ее и направь, – кивнул на Аглаю, откинул косу назад. Взгляд так и сверлил. – Глава чуждых видеть хочет. Поутру у себя ждать будет.
– Не прислужка? Так и нечего здесь хвостом крутить. Передал? – поставила руки в боки Тала. – И на выход. Нечего почем зря отираться. Видишь, не в себе девонька, а ты и рад глазенки почесать.
Аглая, чувствуя поддержку, встряхнула головой, резко глянула в лицо обидчику. Он усмехнулся. Нехорошо. В темных глазах отразился отблеск заходящего солнца и тут же погас, поглощенный тьмой, разраставшейся в глубине зрачка.
– Давай отсель! – вскинула руки Тала. Гость скользнул в дверь. Тала направилась следом и тут же вошла обратно с кувшином. И только тогда облегченно выдохнула:
– Принес неладный. Хуже воронья. Никогда доброго слова не скажет.
– Кто это? – Аглая поежилась от вечернего сквозняка и воспоминания взгляда гостя. Странное чувство, будто видела уже. Да только где она могла видеть его? Здешние края уж точно ей не знакомы. Аглая задумчиво смотрела в раскрытое окно. Гулко хлопнула калитка, пес проводил непрошеного гостя гавканьем, петух прокричал, вытянув вслед шею, и тряхнул гребнем.
– Аглая!
Та оглянулась. Тала указала ей на таз с водой, положила полотенце на скамью, из кармана выудила кусок коричневого мыла.
– Тимир, найденка. Глава его в детстве в дебрях восточных нашла. То ли родителям в тягость стал, то ли… Ты голову ниже наклони. – Тала смолкла, с тоской смотря в открытое окно, намыливая Аглае волосы. Пес во дворе завыл. Тала начала поливать из кувшина. Вода стекала пенными ручейками, от травяного запаха мыла стало горько в носу. Аглая жмурила глаза, но их все равно щипало.
– Темный он. Сила в нем, да не ведовская. Ведовской–то уж нет у нашенских. Всю Гаяна стерла начисто. А силушка вот вдруг объявилась, уж и не ждали. Да только темная. В былое время отправился бы в Обитель. Ведьмы провели бы ритуалы нужные, стал бы наш Тимирка жрецом. А теперь жрет его это изнутри. Щерится. Иногда так глянет, что душа готова вон выпростаться. Того и гляди, сила сама свое возьмет. Неподчиненная, как такой силой повелевать да в какое русло направлять? Бывало, в давние времена не успевали в Обитель носители и становились сумеречными не справившись. Не люди, не жрецы, не мертвые, не живые. Так в то время знающие еще были, да и то без ведьм приходских не обходились, а тут мальчишка да совсем один. Ох, возьмет чернь свое. Застонет поселок. Сила темная в неподчинении! Вся округа содрогнется, завоет в мучениях. Да только ненадолго. Соглядатаи разнюхают, несдобровать Тимиру.
– Так, может, и лучше, чтобы его того… Ну, если опасен. – Аглая запрокинула голову, кутая в полотенце, вытерла ладонью мокрое лицо.
Тала посмотрела на нее вопрошающе. Отошла к рукомойнику, вытерла ладони о рушник.
– Холода сколько в словах твоих. Никак обидел кто? Мужчина?
Аглая не ответила. Тала нахмурилась, указала на узелок.
– Здесь одежа твоя, перекинься.
Аглая была уверена, что одежа – то самое черное в пол платье.
Взяла куль, размотала. Не ошиблась. Наскоро переоделась.
Тала ушла на улицу, вылила воду и накрыла на стол. После еды милостиво кивнула.
– Пошла бы прогуляться. Ишь вся серая стала.
У двери висело круглое зеркало. Аглая глянула в отражение. Лицо худое, впавшие от жара и болезни щеки, да так, что скулы выпирают. Зелень в глазах поблекла, став больше похожей на муть болотную. Аглаю аж передернуло. Темные круги под глазами.
– Иди, иди во двор. Воздух тебе нужен. Живого мира почитай пять дней не видела. Там у ворот подруга твоя, вся изнемогла. Вам небось потолковать нужно.
Аглая, услышав про Нику, на ходу обула стоявшие у порога кожаные сандалии и выскочила наружу.
– Ника!
Подруга махнула рукой.
– Алька!
Ника полезла обниматься. Шарахнулась в сторону проходящая мимо женщина с ребенком на руках. Тот от резкого шага заголосил. Ника кинула на них неприязненный взгляд и потянула Аглаю прочь мимо низких изб по узкой улочке. Махнула стоящему у открытых ворот пареньку. Вывела за околицу в поле. И только здесь остановилась.
– Смотри, Алька!
Зеленые, кое–где подернутые осенней желтизной травы тянулись почти до горизонта, где их проглатывали высокие исполины деревьев. Вороны зло граяли в выси. Аглая ошарашенно осмотрелась.
– Где мы, Ника?
– Хороший вопрос. Ответить некому. Поселковые шарахаются от меня, как от прокаженной. Девки креститься начинают, мужики – и те волками смотрят. Тетка, у которой в хате живу, лишнего слова не скажет. Вечером придет только для того, чтобы еды принести, и тут же за дверь. Дикие. А говорят как – с вензелями и присказками.