Страница 7 из 29
Создается впечатление, что приватность – это благо, которое каждый готов защищать любой ценой, лишь бы не оказаться в мире Большого Брата (настоящего, оруэлловского), где всепроникающее око способно следить за всем, что мы делаем и даже что думаем.
Но вот в чем вопрос: действительно ли люди так уж дорожат приватностью? Когда-то угрозой приватности считалась сплетня – сплетен боялись за то, что они посягали на нашу репутацию в глазах окружающих, выставляли на всеобщее обозрение грязное белье, которому на законных основаниях полагалось стираться внутри семьи. Но сейчас (возможно, виной тому так называемое текучее общество, где каждый переживает кризис идентичности и ценностей и не знает, куда податься за ориентирами, которые бы его определяли) единственный способ получить общественное признание – это оказаться «на виду» любой ценой.
И вот женщина, торгующая собственным телом, которая прежде стремилась скрыть свой род занятий от родных и соседей, теперь заставляет называть это «эскорт-услугами» и жизнерадостно принимает свою общественную роль, без стеснения появляясь в телевизоре; супруги, некогда ревностно скрывавшие свои семейные неурядицы, участвуют в передачах в стиле trash, исполняя под аплодисменты публики любые роли: хоть изменника, хоть обманутого; наш попутчик в поезде громогласно сообщает по телефону, что он думает о свояченице и что надо делать его консультанту по налогам; находящиеся под следствием по любому делу вместо того, чтобы забиться в глушь и сидеть там, пока не схлынет волна скандала, наоборот, еще чаще появляются на публике с улыбкой на устах, ведь лучше быть заведомым вором, чем никому не известным порядочным человеком.
Недавно в La Repubblica появилась статья Зигмунта Баумана, в которой отмечалось, что социальные сети (и прежде всего Фейсбук), представляющие собой инструмент наблюдения за чужими мыслями и эмоциями, действительно используются различными контролирующими органами, причем при горячем содействии самих участников; Бауман говорит об «исповедническом обществе, возводящем публичную демонстрацию себя в ранг важнейшего и наиболее доступного, а также, вполне вероятно, наиболее эффективного доказательства присутствия человека в социуме». Иными словами, впервые за всю историю человечества объекты слежки сотрудничают со следящими, стараясь облегчить им задачу, и извлекают из этой капитуляции повод для удовлетворения, потому что кто-то видит их существование, и неважно, если порой они существуют в роли преступников или полудурков.
Верно также и то, что теперь, когда кто-то может узнать все обо всех, причем эти все представляют собой всю совокупность обитателей планеты, переизбыток информации мало что даст, кроме путаницы, белого шума и в конечном счете тишины. Но об этом пусть беспокоятся следящие, а объектов слежки полностью устраивает, чтобы о них самих и об их самых потаенных секретах знали хотя бы друзья, соседи и по возможности враги, ведь только так можно почувствовать себя живым и активным членом социума.
В глубинах ДНК
В прошлой «картонке» я рассуждал о том, что происходит в мире, где больше не существует приватности и все могут узнать, что мы делаем. В заключение я сказал, что, по-видимому, бессмысленно отстаивать право обходить молчанием отдельные сферы, если учесть, что общей тенденцией является желание любой ценой оказаться на виду и на слуху, подтверждая этим свое существование. Люди не хотят приватности, даже если они ее требуют.
Сейчас, в деле об убийстве Яры[66], произошло обратное. Кто-то – если не следователи, то журналисты или еще какой-нибудь источник – не только заявил, что виновен Боссетти (который, когда я писал эти строки, оставался пока только подозреваемым) и что его вина установлена на основании анализа ДНК, но и сообщил, что, как при этом обнаружилось, он оказался внебрачным сыном такого-то, с которым его матушка несколько десятилетий назад имела прелюбодейную связь, что муж его матери ни о чем не подозревал и вырастил Боссетти как родного ребенка, а теперь рвал и метал и так далее.
Едва схлынуло первое возбуждение, как раздались возмущенные голоса: ну хорошо, арестовали виновного, но так ли было надо разглашать во всеуслышание подробности его биографии, ставя в неприятнейшее положение как его мать, так и псевдоотца, фактически разрушить супружеский союз, выставить напоказ и подвергнуть публичному унижению людей, которые не имели никакого отношения к преступлению и были вправе ожидать, что их грязное белье не будет выставлено на всеобщее обозрение.
Прокатилась цепная реакция покаяния – в том числе среди журналистов, которые просили прощения за то, что сами же легкомысленно спровоцировали, под лицемерное поддакивание общественного мнения, справлявшего триумф так называемой Schadenfreude[67], то есть сладострастного упоения чужим несчастьем или страданием.
Но давайте задумаемся. Допустим, те, кто ведет следствие, сообщили, что обнаружили виновного (на момент написания этих строк еще подозреваемого) и что вину доказывает анализ ДНК. И все на этом. Тогда пресса и общественное мнение поинтересовались бы, каким образом из тысячи человек, проживающих в округе, был выбран именно Боссетти. И допустим, следователи ответили бы: «Этого мы вам не скажем, по крайней мере до суда, если он вообще будет».
Нетрудно себе представить последствия. Мы стали бы задаваться вопросом, что скрывают от нас судебные органы и силы правопорядка: кто докажет, что они сработали правильно (или, как в таких случаях говорится, «профессионально»)? Общество, поднялся бы крик, имеет право знать!
Дело в том, что публика, благодаря WikiLeaks и разоблачениям Сноудена, привыкла к тому, что все, буквально все должно быть гласным. Что верно лишь до определенной степени: бывают такие махинации на общественном и частном фронте, которые и впрямь необходимо вскрыть и разоблачить, но изначально, для того, чтобы государственная машина могла работать, должна быть возможность сохранять содержание дипломатических депеш и правительственных документов в секрете. Представьте себе, если бы полицейские были обязаны докладывать: мы ищем убийцу и, похоже, выяснили, кто это, мы установили за ним слежку, чтобы поймать с уликами, его зовут имярек, и он живет на такой-то улице. Имярек пустился бы в бега и так и не был бы пойман. Есть планы, которые должны оставаться в тайне хотя бы до той степени, чтобы их исполнение (возможно, доблестное) не оказалось под угрозой срыва.
Но утрата приватности, особенно после WikiLeaks и Сноудена, оказалась возведена в ранг этической нормы, так что всем позарез нужно, чтобы гласности предавалось все, всегда и в любом случае. И не дай бог о неприятной истории с родственниками Боссетти умолчали бы – следователей бы обвинили в возмутительном пособничестве.
Ну так на что же мы жалуемся? Мама Боссетти и тот, кто до вчерашнего дня считался его отцом, должны смириться, что грязное белье теперь стирают на телеэкране, одновременно с рекламой стиральных машин. Если утрата приватности добралась (что логично) до глубин ДНК, ей остается лишь торжествовать всегда и повсюду. Нравится нам это или нет.
Старики и молодежь
Средняя продолжительность жизни
Не знаю, многие ли еще помнят стихи Де Амичиса: «Нет, не всегда уносят годы красоту, не омрачить ее следам несчастий – вот, матушке моей уж шестьдесят, и для меня она чем дальше, тем прекрасней». Это гимн не женской красоте, а сыновнему состраданию. Теперь возрастной рубеж для проявления подобного сострадания должен отодвинуться годам к девяноста, поскольку шестидесятилетняя дама, при условии мало-мальски приличного здоровья, выглядит еще свежо и бодро, а если при этом она прибегала к услугам пластического хирурга, то и лет на двадцать моложе. Тем не менее в детстве я, помнится, переживал, как нечестно выйдет, если я проживу дольше шестидесяти, – каково будет доживать свой век бессильным слюнявым маразматиком в приюте для престарелых! А думая о Миллениуме, считал, что, если верить Данте, пожалуй, я могу дожить до семидесяти, а значит, застать 2002 год, но это была очень отдаленная перспектива, и мало кто доживал до столь почтенного возраста.
66
Речь идет о нашумевшем в Италии убийстве в городе Брембате-ди-Сопра тринадцатилетней девочки Яры Гамбарисио в 2010 году. По результатам теста ДНК был арестован местный каменщик Джузеппе Боссетти, который, как установило следствие, не был сыном человека, которого всю жизнь считал своим отцом. В 2016 году Боссетти был приговорен к пожизненному заключению.
67
Злорадство (нем.).