Страница 35 из 60
Похоже, такой начальник подходил Горбачеву гораздо больше, чем Кулаков. Ефремов, наделенный, по словам Горбачева, “широким политическим кругозором, эрудицией и общим уровнем образования и культуры”, был человеком, способным оценить в Горбачеве аналогичные достоинства, а будучи “утонченным продуктом” системы и “школы партийных аппаратчиков”, он многому “научил” Горбачева. И все-таки, несмотря на то что эти двое во многом сходились, между ними возникли трения. Возможно, Ефремов, сам имевший, в отличие от Кулакова, кое-какие культурные и интеллектуальные претензии, ощущал некоторый вызов со стороны Горбачева. А может быть, понимая, что его собственная карьера клонится к закату, он возмущался стремительным взлетом молодого выскочки. Горбачев же, вероятно, считал Ефремова неудачником, не способным помочь ему в продвижении по службе. Однажды, узнав о том, что Горбачев часто разговаривает с Кулаковым по “вертушке”, Ефремов попытался выяснить, что именно они обсуждают и почему Горбачев держит это в тайне от него. Горбачев заверил шефа, что эти беседы носят “сугубо личный” характер и не имеют никакого отношения к Ефремову, но тот лишь “разозлился” еще больше. В другой раз, когда Горбачев посмел вступить с Ефремовым в спор по поводу новых кадровых назначений, Ефремов бросил Горбачеву, что тот “слишком много на себя берет”. Говорил он резко, “чуть ли не кричал”. На это Горбачев в присутствии всех членов бюро крайкома возразил, что отметает такие обвинения и что если Ефремов и другие члены бюро не собираются считаться с его мнением, то пусть примут решение: “не следует меня приглашать на заседания и не надо меня публично унижать”.
По воспоминаниям Горбачева, Ефремов угомонился, но не раньше, чем все “подхалимы” в зале поняли его “сигнал” – “как по команде, пошли на меня в атаку”. Но Горбачев нисколько не испугался. По его словам, он и сам не был “лишен дипломатии, гибкости”: “Но когда задевали мое достоинство, когда в мой адрес допускались необоснованные выпады – я этого никогда не терпел”[330].
К 1966 году Горбачев начал получать удовлетворение от своей работы. Одна из глав его мемуаров, где рассказывается о периоде между 1962 и 1966 годами, озаглавлена “Моя ‘сверхзадача’”. Эту “сверхзадачу” Горбачев видел в том, чтобы находить и поддерживать талантливых руководителей, которые могли бы заставить систему работать, “защищать способных, часто строптивых работников и решительно добиваться замены руководителей некомпетентных, малообразованных, не умеющих, да и не стремящихся строить уважительные отношения с людьми”. Горькая Балка – богом забытое село, которое так поразило своим запустением Горбачева во время одной из его первых поездок по Ставрополью, – сделалось “опытным образцом № 1” в этом начинании. Он поставил там председателем колхоза нового человека – фронтовика с изборожденным глубокими шрамами лицом, и тот не только быстро превратил колхоз в образцовое хозяйство, но и благоустроил само село. Другой молодой председатель, Николай Терещенко, однажды застиг крестьян за ночным набегом на колхозное поле и начал палить из винтовки по ишакам, на которых увозили краденую кукурузу. Горбачев убедил Кулакова не увольнять Терещенко, а провести в его колхозе краевой семинар по обмену опытом, где будут отмечены его успехи в выращивании кукурузы[331].
Между тем и в личной жизни Горбачева все налаживалось. Наконец-то у его семьи появилась, по его выражению, “нормальная квартира”. После десяти лет продвижения по служебной лестнице он получал хорошую зарплату (300 рублей в месяц), а его жена, защитив в 1967 году кандидатскую диссертацию, перешла на более престижную преподавательскую работу и получала 320 рублей. Теперь у них появились деньги на покупку мебели и приличной одежды. Кроме того, у них сложился тесный дружеский кружок – и входили туда, конечно же, не грубоватые коллеги Горбачева по партийной работе и их замотанные жены, а две супружеские пары, которые были чете Горбачевых гораздо симпатичнее. Александр и Лидия Будыки были родом из Донбасса, а Михаил и Инна Варшавские – из Одессы. И Александр, и Михаил были инженерами, их направили на Ставрополье в рамках хрущевской программы, начатой после 1953 года и призванной в краткие сроки модернизировать сельское хозяйство. Их жены работали врачами. Лидия Будыка была педиатром, которая, как позже говорила Раиса, “помогала растить Ирину”. Лидия сделалась ближайшей подругой Раисы. Почти все свободное время Горбачевы проводили в Ставрополе с Будыками и Варшавскими, и, как вспоминал Горбачев, они “поддерживали друг друга во всем”[332].
Ученую степень Раиса Горбачева получила, защитив кандидатскую диссертацию по социологии. Тогда эта область считалась спорной. Как позже объясняла Раиса, социология в СССР “как наука… перестала существовать” в 1930-е годы, потому что была “опасной” для командно-бюрократической системы, построенной Сталиным. Эта система просто не признавала той “обратной связи”, которую обычно позволяют получать социологические исследования. “Система команд ей органически чужда. Так же, как и она этой системе”.
Социология возродилась благодаря хрущевской “оттепели” и продолжала развиваться в 1960-е и 1970-е годы, хотя по-прежнему встречала мощное противодействие со стороны блюстителей идеологической чистоты[333]. Уже само то, что Раиса выбрала эту область, свидетельствовало о независимом мышлении. Название ее диссертации – “Формирование новых черт быта колхозного крестьянства (по материалам социологических исследований в Ставропольском крае)” – не выглядит радикальным, однако ее подход к исследовательской работе, безусловно, таковым являлся. Не желая опираться на одобренные тексты, она вознамерилась провести настоящее полевое исследование. Горбачев заручался поддержкой друзей-аппаратчиков из партийных и комсомольских органов, чтобы обеспечить жене радушный прием в деревнях, которые она собиралась посетить. Но даже при такой “протекции” ей приходилось проезжать сотни километров по грунтовкам на чем придется – на “газиках”, попутных грузовиках, мотоциклах, телегах, а часто случалось и вовсе идти пешком в резиновых сапогах. Она опросила сотни людей, преимущественно женщин, собрала множество документов и статистических данных, составила и обработала три тысячи опросных листов. Поскольку в тех селах, которые она посещала, еще ни разу не видели живьем философа-социолога, она предлагала прочитать местным жителям лекцию или провести вечер дискуссий. Вернувшись в Ставрополь, она выступала с докладами на конференциях, семинарах и других встречах, рассказывая о результатах своих опросов и рекомендуя осуществить те или иные улучшения в сельском быте.
Занимаясь такой “социологией с человеческим лицом”, как выразилась сама Раиса Горбачева, она ближе познакомилась с “реалиями жизни”. Особенно это касалось жизни пожилых женщин-одиночек, которых она обнаруживала в каждом четвертом или каждом пятом крестьянском доме. Всех этих женщин обездолила война. Они так и не познали “радости любви, счастья материнства”, а теперь “одиноко [доживали] свой век в старых, разваливающихся, тоже доживающих домах”. И все-таки эти женщины “в большинстве своем не озлобились, не возненавидели весь белый свет и не замкнулись в себе – они сохраняли эту вечно живущую в русской женской душе самоотверженность и сострадание к несчастью и горю другого”.
Сентиментально? Пожалуй. Однажды поздним вечером она постучалась в дом одной пожилой женщины. После разговора и ответов на вопросы старушка вздохнула и спросила:
– Доченька, что ж ты больно худенькая?
– Да что вы, нет, нормальная, – ответила Раиса.
– Мужа-то, небось, нету у тебя? – не унималась та.
– Есть…
– Небось, пьет? – опять вздохнула крестьянка.
– Нет…
330
Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 164–165; Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 112. Стоит отметить, что в русском издании данной книги отсутствует описание Горбачевым его телефонных разговоров с Кулаковым и упоминание о реакции Ефремова на них, зато они присутствуют в авторизованном английском переводе, который передал автору один из помощников Горбачева.
331
Там же. С. 103–105.
332
Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 161; Боброва И. “Последняя леди СССР”. С. 292–293; см. также: Горбачева Р. М. Я надеюсь. С. 113.
333
Из интервью Ольги Здравомысловой автору, взятого 2 апреля 2007 года в Москве.