Страница 1 из 2
И вот прошла теплая, не по сезону, ночь накануне Рождества Пресвятой Богородицы. Только под утро начались легкие заморозки. Еще не наступил рассвет, а все русские полки были на своих местах. Если и удалось вздремнуть кому-то перед битвой, то только самую малость. А как заснуть, когда нервы на пределе, ведь для большинства это была первая битва в их жизни, а для многих и последняя. Может быть, последний рассвет в твоей жизни… Кто ведает? Бог ведает. Только опытные дружинники могли спать коротким, тревожным сном или спокойно молиться Христу и Пресвятой Богородице.
Неразличимая в темноте стояла русская рать между речками Смолкой и Нижним Дубиком. Впереди еще ничего не было видно, но каждый воин чувствовал: вот он, враг, перед тобой, вот она, страшная ордынская рать. Оба войска стояли и ждали рассвета. И вот оно пришло, утро Куликовской битвы.
***
Появились первые, почти горизонтальные лучи света. Они поднимались все выше и выше, вытесняя сумрак. Воины начали различать силуэты друг друга, стали видны целые шеренги. Но соседних полков не было видно, и тем более неприятеля. Стоял густой туман. И русским это было весьма кстати: в тумане засадный полк ушел в зеленую дубраву, и татары не заметили этого.
В рассеивающемся тумане воины начали различать хоругви и знамена. Вдруг во множестве заиграли боевые трубы. Оживились кони, забились отвагой сердца ратников. И радостно им было узнавать в рассеивающемся тумане свои и соседние многочисленные полки, выстроенные по совету крепкого воеводы Дмитрия Боброка Волынца.
Когда же наступил второй час рассвета, откуда-то из тумана зазвучал заунывный, трубный звук. Это враг напомнил о себе. Он здесь, он рядом, возможно, всего на выстрел стрелы, но пока невидимый. Сколько их? И тревога стала проникать в сердца воинов. Но еще громче заиграли русские трубы, а татарские словно онемели.
Эти трубные звуки автор «Сказания о Мамаевом побоище» принял за стон матушки-земли. «Земля стонет страшно, грозу великую предрекая на восток вплоть до моря, а на запад до самого Дуная, и огромное то поле Куликово прогибается, а реки выступают из берегов своих, ибо никогда не было стольких людей на месте том».
***
И вот сел великий князь Дмитрий Иванович на своего лучшего коня и поехал по полкам, укрепляя в вере и мужестве своих воинов. Его проникновенные слова записал летописец: «Отцы и братья мои, Господа ради сражайтесь, и святых ради церквей, и веры ради христианской, ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-Бог и спаситель душ наших». «Боже, даруй победу государю нашему», – дружно воскликнули воины в ответ на речь Дмитрия.
Укрепив полки, снова вернулся князь под свое чермное знамя с изображением Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, что стояло в центре большого полка. Но не остался князь под княжеским стягом. Сошел он с коня своего и, сняв доспехи княжеского достоинства, надел доспехи простого дружинника. А коня и доспехи свои отдал великий князь другу своему, тысяцкому Михаилу Бренку, и поставил его под княжеский стяг, а сам встал в первую шеренгу большого полка.
Стали князья убеждать его, говоря, что дело его издали наблюдать за битвой и распоряжаться другими. Но в руки Господа передал князь воинство свое, а князьям и слугам своим ответил: «Где вы, там и я; скрываясь позади, могу ли я сказать вам: о, братья, умрем за Отечество; слово мое да будет делом: я – начальник и стану впереди и хочу положить свою голову в пример другим».
В это же время прискакал к нему второй посланник с грамотой от преподобного старца игумена Сергия Радонежского, а в грамоте той было прописано: «Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску – мир и благословение!».
Укрепился великий князь еще больше твердыми бронями и громогласно воскликнул: «О великое имя Всесвятой Троицы, о Пресвятая Госпожа Богородица, помоги нам молитвами той обители и преподобного игумена Сергия; Христе Боже, помилуй и спаси души наши!».
***
Неторопливо и величаво вставало над землей небесное светило. И чем выше оно поднималось, тем ниже к земле опускался туман, растекаясь белой манной по ложбинам и низинам широкого поля. К одиннадцати часам дня (6 часам по древнерусскому счету) туман окончательно рассеялся, и на поле Куликовом явственно стали видны две рати.
Даже своим видом они знаменовали противостояние мрака и света. Солнце всходило из-за спин татар, отчего ордынская рать казалась сплошной темной лавой, заполнившей собой все поле. Ужаснулись ратники огромному числу противника, стоявшего перед ним, но все новые и новые орды и отряды стекались со всех сторон на поле, и уже казалось, что не останется даже места для сечи.
Войско Мамая выходило на поле двумя конными ордами (тьмами) по краям, а в центре шла закованная в латы пехота (генуэзцы). Вдали у Красного холма виднелся конный резерв, а на холме сам «безбожный царь» Мамай с тремя князьями следил за ходом разворачивающейся битвы.
Русское же войско блистало в лучах восходившего осеннего солнца. «Шеломы же на головах их как утренняя заря, доспехи же аки вода сильно колеблюща, еловицы же шеломов их аки пламя огненные пышутся», – писал летописец. Посреди войска развевалось алое великокняжеское знамя с изображением Нерукотворного Спаса и множество других христианских стягов и хоругвей.
Со времен Крещения Руси русские рати всегда выходили на сечи с врагами с изображением на знаменах и хоругвях Иисуса Христа как бы в подтверждение Его слов: «Врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною» (Евангелие от Луки, гл. 19, ст. 27).
***
Еще войска не сблизились на расстояние встречного боя, как из состава ордынского войска выступили отряды легкой конницы. Несколько тысяч всадников пустились вскачь к передовому полку. Легкая конница, вооруженная луками и палашами, защищенная круглыми щитами и кольчугами с вплетенными в них стальными пластинами, по военной тактике монголов, заложенной еще Чингисханом, всегда затевала бой. Этот военный прием, получивший название «хоровода», был очень опасен и эффективен. Заключался он в том, что конные лучники, выстраиваясь по отрядам цепью в круг, начинали атаку, «вращаясь» перед фронтом противника по часовой стрелке, – так что мишень всегда была слева от стрелка, т. е. с самой удобной позиции для стрельбы из лука. В зависимости от длины фронты каждый стрелок успевал сделать 2-3 выстрела, после чего он уходил их зоны стрельбы. Продолжая движение по кругу, он мог подготовиться к очередной серии выстрелов, не подвергаясь опасности. Противник же оставался практически неподвижной мишенью. Тучи стрел, пущенные всего с 20-40 метров, точно попадали в самые уязвимые места. Лучники уже на первой стадии боя не только изматывали противника, но наносили ему невосполнимый урон. Иногда уже после «хоровода» противник бросался в бегство. А если стоял, то по ослабленному войску наносили удар тяжеловооруженные копейщики или тяжелая кавалерия.
Так было и в утро Куликовской битвы. Вытянув шеи и прижав уши, кони во весь дух помчали своих седоков к русскому строю. Мамай уже предвкушал первую победу, всадники же приготовили свои луки со стрелами, чтобы начать «хоровод». Однако все вышло не так, как завещал Чингисхан. Не успели татарские всадники выстроиться в круг, как навстречу им вылетели всадники сторожевого полка, выстроенные по бокам передового полка. В короткой лобовой схватке они рассеяли татарскую легкую кавалерию, и те, потеряв в стрелковой дуэли и рукопашной схватке несколько сот человек, скрылись в гуще своего войска.
Это был первый конфуз Мамая и тактическая победа Дмитрия Ивановича, ведь татары не смогли использовать свой излюбленный прием. Мамаю пришлось начинать лобовую атаку, так как для фланговых ударов не было места. Центр ордынского войска, где стояла тяжеловооруженная генуэзская пехота, медленно двинулся вперед; за ним последовали конные крылья, тоже сближаясь с русскими полками. Но, не дойдя несколько десятков метров до передового полка, войско Мамая остановилось. Так прошло еще некоторое время. Уже близился полдень, но ни та, ни другая сторона не вступали в битву. Но вот с татарской стороны выехал на коне поединщик.