Чужое гнездо

Он достал из кабины трактора термос с чаем, и они уселись на перевернутые ящики.

— Ты тоже тяжело работал на ферме, когда был такой, как я сейчас? — неожиданно спросила Эллен.

— Теперь, оглядываясь назад, я бы ответил — да, но ведь я не знал другой жизни, — ответил он, пожимая плечами. — Я считал себя счастливчиком, потому что у меня была горячая еда каждый день, а ведь многие люди умирали с голоду в тридцатых годах.

— Неужели тебе никогда не хотелось заняться чем-нибудь другим, уехать куда-нибудь? — с любопытством спросила она, внезапно осознав, что ей почти ничего не известно о прошлом отца.

— В то время, если человек не родился джентльменом, ему оставалось только фермерство, рудники или рыбная ловля. Знаешь, если бы мои братья не отлупили меня за то, что я хотел завербоваться в армию, когда началась война, все могло бы быть по-иному. Но кто-то из нас должен был остаться, и жребий пал на меня. Нашего Дика убили в сороковом во Франции, ему только-только исполнилось двадцать шесть. Он был на год старше меня, и его смерть подкосила нашего отца. Папа умер через год, так что у меня не было другого выхода, как остаться здесь.

— А я и не знала, что у тебя были братья! — удивленно воскликнула Эллен. — А где сейчас остальные?

— В живых только один — Эрик, он на два года моложе. Мы с ним расстались после смерти матери; ферма досталась мне, и вскоре он уехал. Не знаю, где он сейчас, ничего о нем не слышал с тех самых пор.

— Почему ты никогда не рассказывал об Эрике и Дике? — нерешительно спросила она. То, что отец никогда не упоминал о братьях, показалось ей странным.

Альберт пожал плечами.

— Не знаю. Я подумал, что раз мы не поддерживаем отношений, то и говорить об этом незачем. А потом я женился на Клэр, твоей матери. Она не годилась в жены фермеру, это слишком тяжело для женщины, которая рождена для другой жизни. Может, если бы я был плотником или строителем и купил бы маленький домик в городе, все было бы иначе.

Отец умолк, и Эллен поняла, что больше он ничего об этом не скажет.

Прихлебывая чай, девушка раздумывала над словами отца. Еще неделю назад она бы согласилась с ним, но встреча с Пьером открыла для нее новые горизонты. Интересно, полюбила бы она его, если бы он занимался чем-нибудь обыкновенным, например, водил грузовик или работал на стройке? Может быть, привязанность ее матери к Альберту Пенгелли отчасти объяснялась очарованием красивейшего места, в котором располагалась их ферма, и романтическими представлениями о том, что ее возлюбленный собственноручно выращивает овощи и доит коров.

— Возможно, — проговорила она. — Но я думаю, что это судьба. Люди влюбляются потому, что так и должно случиться.

Альберт коротко рассмеялся и взъерошил ее волосы.

— Ну-ка, ну-ка, интересно, что моя маленькая девочка знает об этом?

Эллен покраснела.

— Только то, что прочла в книгах, — пробормотала она. — Пожалуй, пора снова браться за работу. Я пообещала Джанет, что приеду к ней сегодня в город после обеда.

За завтраком она рассказала отцу, что вчера вечером вместе с Джанет, школьной подругой, побывала в цирке, и показала Альберту свои новое платье и туфли. Он, кажется, остался доволен ее выходом в свет и даже сказал, что следует почаще развлекаться. Эллен поняла, что он не будет возражать, если и сегодняшний вечер она проведет вне дома.

— Ближе к полудню заканчивай с картошкой, солнце слишком жаркое, чтобы работать под ним столько времени, — сказал он. — Кроме того, ты заслужила отдых, так что можешь остаться в городе, если хочешь. Я все равно сегодня пойду в бар.

Эллен просияла. Она не ожидала, что все пройдет так легко!

Дневное представление оказалось столь же блестящим и волнующим, как и вечернее, отчасти потому, что Эллен теперь кое-что знала об артистах, а также из-за большого количества детей в цирке. Их восторг и восхищение были заразительны.

Наконец на арену выбежали Пьер и его «братья», и так же, как и вчера вечером, Пьер приблизился к ней и бросил ей свою пелерину. Когда же он послал ей воздушный поцелуй, внутри у нее все сжалось от воспоминания о том, как они целовались в полумраке между трейлерами. Эллен не сводила с него глаз, пока он взбирался все выше к трапеции, бессознательно отмечая, как сильные мускулы на его бедрах и руках натягивают тонкую ткань трико.

Когда он выпрямился на трапеции и улыбнулся публике, она снова увидела его высокие скулы и полные губы. Интересно, ощущает ли Пьер свое могущество там, наверху, ведь он знает, что глаза всех зрителей прикованы к нему. Может быть, это льстит ему и тешит его тщеславие, или же он относится к своей профессии как к некоему лицедейству?

Единственное мужское тело, которое она видела обнаженным, принадлежало ее отцу, да и было это несколько лет назад, когда у них еще не было ванной и по воскресеньям отец купался в корыте на кухне. Эллен помнила, как удивлялась, зачем ему эта странная свисающая штука, окруженная волосами, и только несколько лет спустя, когда увидела, как жеребец взобрался на кобылу, поняла, что это такое.

Эллен хорошо представляла себе, как Пьер выглядит обнаженным — ведь когда она встретила его впервые, на нем были только почти символические плавки. У него прекрасное тело, наконец решила она, и задала себе вопрос — а что он подумает о ней самой, о ее теле? Эллен знала, что ей должно быть стыдно за такие мысли, но ничего не могла поделать с собой. Однажды она увидела свою кошку Флафф во время течки; за ней увивались сразу два кота. Флафф прижалась к земле, чувственно потягиваясь, извиваясь перед ухажерами — дразня и одновременно приглашая взять ее. Именно так Эллен чувствовала себя сейчас — ее вымытые волосы, покрытые лаком ногти на ногах и новое платье были всего лишь увертюрой. Она добивалась того, чтобы Пьер захотел ее.

В то же время это казалось ей непристойным, она как бы становилась на одну доску с обыкновенными грубо размалеванными девками, которые торчали на всех углах в Фальмуте и строили глазки проходящим парням.

Как и в прошлый раз, после окончания представления Пьер вернулся на арену, чтобы проводить ее за кулисы. Но теперь он обнял и поцеловал ее, не обращая внимания на то, что в проходах между скамьями еще толпились люди, направляющиеся к выходу. Эллен испытала мгновенный укол страха — ее мог увидеть кто-нибудь из знакомых, но этот страх тут же рассеялся. Гораздо важнее было то, что он горел желанием увидеть ее.

— Ты выглядишь как конфетка, так бы и съел тебя, — сказал он, хотя она была одета в то же платье, что и вчера. — Ты успела на автобус? Я беспокоился. Мне все-таки следовало пойти с тобой.

— Я успела в самый последний момент, — с улыбкой произнесла она, тронутая его галантностью.

Эллен подождала, сидя на ступеньках трейлера, пока Пьер переодевался и смывал грим. Затем он предложил сесть на паром до Сент-Моуза, пересечь устье реки и пообедать где-нибудь в уютном местечке. Пока она ждала, наблюдая за пробегающими мимо артистами, ей представилось, как она рассказывает о Пьере подружкам в школе: «Он — акробат, работающий на трапеции, и в самое первое свидание он пригласил меня в Сент-Моуз пообедать». Подруги будут просто поражены; это звучит совершенно по-взрослому.

Пьер вышел из фургона, одетый в джинсы и белую рубашку с короткими рукавами; выглядел он лучше любого киногероя.

— Я еще не бывал на той стороне дельты, — сказал он, взял Эллен за руку и уверенно повел через скопление прицепов и фургонов. — Но мне говорили, что там очень красиво.

— В Корнуолле везде красиво, — с гордостью заметила она. — А ты откуда родом?

— Ниоткуда, если честно, — сказал он. — Родился я в Лидсе, но мои родители все время переезжали, и дольше всего на одном месте я прожил в Илкли во время войны, пока они выступали перед солдатами.

— Они тоже были акробатами? — спросила она.

— Нет, мой отец был фокусником, а мать — его ассистенткой. Несколько лет назад он закончил карьеру, вышел на пенсию, и они вернулись обратно в Лидс.