РПЛ 2

-Так ты обо мне волнуешься, Йель? - протянул Хорвек, неприятно улыбаясь. – Как неразумно. Лучше бы ты беспокоилась о своих друзьях.

-Ты мне тоже не враг, что бы в твою голову не втемяшилось,- возразила я, всем своим видом показывая, что не принимаю во внимание его недовольство. – Ну, говори, что я должна сделать?

Хорвек некоторое время молчал, то усмехаясь, то хмурясь, а затем, что-то решив в уме, поднялся, заставив встать и меня. Вновь моя ладонь очутилась в его руке.

-Как я уже говорил, ты войдешь в комнату ведьмы и возьмешь три предмета, которые первыми попадутся тебе на глаза, - сказал он. – И для этого тебе потребуется обойти нити охранного заклинания, которым, несомненно, опутана вся комната.

-Глазам моим нипочем его не разглядеть, - пробормотала я, чувствуя, как оживают мои прежние опасения, исчезнувшие было во время странного спора с Хорвеком.

-Зато его разглядят глаза оборотня, - и Хорвек вложил в мою руку маленький липкий сверток. Я приглушенно взвизгнула, но он зажал мне рот ладонью, и испачканными в крови пальцами провел по моим векам, оставляя влажный след. Мне показалось, что голова закружилась от дурноты, однако тошнота быстро прошла, а видела я все хуже – глаза слезились от щемящей боли.

-Зажмурься на некоторое время, - приказал мне Хорвек. – И запомни, что я скажу: это очень опасное колдовство, кровь оборотня – яд для человека. Тебе придется поторопиться, иначе навсегда ослепнешь. Но другого способа нет. Открой глаза, и присмотрись – видишь узор заклятия?

Я, сморгнув, попыталась присмотреться – все плыло перед глазами, двоилось и сливалось в сплошную темноту, лишь иногда озаряемую красноватыми сполохами. Но спустя пару мгновений я поняла, что вижу светящиеся нити, от сияния которых глаза болели, словно их резали острой сталью. Перегораживала вход всего одна полоса – на уровне груди. Я сказала об этом Хорвеку, обливаясь слезами, и он кивнул:

-Утром к ней должны вернуться ее слуги, чтобырассказать о ночной охоте – она не станет запирать двери так, чтобы они не могли войти.

-А что там, внутри? – в памяти у меня всплыла гнусная паутина, которой была густо затянута комната бедняжки Лаурессы в монастыре. – Вдруг я не смогу обойти чары?

-Сначала войди туда, а затем уж рассуждай, - меланхолично заметил Хорвек. – Ты сама только что твердила, что не хочешь бояться того, что еще не случилось.

И действительно – именно это я и говорила, но теперь моя правота вовсе не казалась такой уж неоспоримой.

-Каждый раз, как ты подсовываешь мне свое магическое паскудство, - пробормотала я, с трудом разжав стиснутые от отвращения зубы, - то говоришь, что оно опаснее треклятой холеры. Ты нарочно подбираешь фокусы погаже, или мне просто везет?

-Волшебство – искусство хитрое, - Хорвек ничуть не пытался меня ободрить. – Пока ты слаба и ничего не умеешь, оно будет истощать твои силы и губить твое же здоровье. Если ты будешь ему старательно обучаться, то когда-нибудь сможешь колдовать, вытягивая силы из других людей. К этому должен стремиться любой человек, изучающий магию, иначе ему не суждено достичь чего-либо, кроме собственной преждевременной смерти.

-Вот оно что… - с отвращением пробормотала я, также не пытаясь изображать, будто мне пришлось по нраву это объяснение.

-Торопись, - напомнил Хорвек и подтолкнул меня ко входу в комнату чародейки. Руки так и тянулись потереть слезящиеся глаза, но я понимала, что размазывать ядовитую кровь по лицу не стоит. Руку, в которой я держала мерзкий липкий сверток, тоже начинало жечь. Нити заклинания я видела все лучше - стало быть, колдовство работало, как ему полагалось. Едва дыша от страха я поднырнула под плетение из заклятий, что запечатывало двери, и очутилась в покоях госпожи колдуньи. Петли негромко скрипнули, и мне показалось, что до моих ушей донесся чей-то далекий крик – недоброе предзнаменование!..

В огромной комнате, которую заняла ведьма, было куда светлее, чем в коридорах замка: толстые свечи, расставленные повсюду, еще не совсем догорели. Госпожа чародейка, должно быть, не любила ночную темноту: я никогда раньше не видела таких огромных свечей, сделанных из удивительного угольно-черного воска. От приторно-сладкого запаха, который заполнял комнату, меня немедленно затошнило, а от света, заливавшего покои, слезы хлынули из глаз в два ручья. Все слилось передо мной в единую смутную картину кроваво-красных оттенков, но колдовские нити ярко сияли, расчерчивая мир передо мной строгими линиями.

Я переступала их, дрожа от отвращения и испуга, и не могла взять в толк, что же мне следует делать. Хорвек говорил, что старая магия сама ведет человека, подсовывая ему нужные вещи, но я пока что не видела ровным счетом ничего, кроме красноватых бликов света. «Дьявольщина, не хочет ли это древнее безумное колдовство, чтобы я утащила с собой дубовое кресло или стол?!» - в немалом раздражении подумала я, различив впереди вышеуказанные предметы богатой обстановки. Но не успела я мысленно выругаться, как особенно яркий блик заставил меня зажмуриться.

Я заморгала, сгоняя слезы с глаз, и увидела, что на столе, выступавшем из красновато-черной мглы, словно камень из моря, лежит небольшой нож – таким обычно благородные господа вскрывают запечатанные письма. Бумаги были небрежно разбросаны по столешнице, но из-за слез я все равно не смогла бы разобрать ни единого слова – пусть даже умела бы читать так же хорошо, как бедный Мике.

Магия охраняла переписку госпожи чародейки не слишком тщательно – нити частой решеткой огораживали стол, и мне не составило труда просунуть между ними руку, чтобы взять нож. Теперь я понимала, о чем говорил Хорвек – стоило мне только увидеть безделушку, как я поняла, что она должна стать моей.

-Отлично, - прошептала я, укладывая нож в свою сумку. – Что же дальше? Веди меня, колдовство, раз уж мы с тобой сегодня друзья…

Зрение мое слабело с каждым мгновением – я не могла различить ни стен, ни потолка. Однако впереди что-то начало серебристо мерцать, словно приглашая меня идти дальше, меж светящихся колдовских узоров – их я видела куда лучше, чем настоящее убранство покоев. Нити спускались с потолка, иной раз оставаясь прямыми, а кое-где вдруг хитро извивались, походя на струи фонтанов или на лепестки диковинных цветов. Но я отчетливо видела извивистый проход между ними, оставленный, должно быть, для оборотней-слуг, и шла вперед, к блеску, казавшемуся мне все более ярким и манящим.

До поры, до времени мне не удавалось понять, что за предмет так ярко сверкает, но все мысли вылетели у меня из головы, кроме одной: мне нужно завладеть этой чудесной вещицей. Сама не заметив как, я наклонилась и жадно вытянула вперед руку, пытаясь схватить ее. Тут голова закружилась: мне показалось, что я тянусь к такой же светящейся нити, и чары просто обманули меня, чтобы заманить в ловушку. Я отпрянула, как от огня, но слезы на мгновение утихли и зрение чуть прояснилось. Дивное мерцание исходило от расшитой серебром ленты, вплетенной в черные с красным отблеском волосы: я стояла у самой кровати ведьмы, и две ее длинные косы ниспадали до самого пола. Лица же я не могла разглядеть за вышитым атласным пологом, и мне подумалось, что это к лучшему – одним богам было ведомо, какое обличье принимало это создание в ночи, окружив себя защитной магией.

-Проклятое колдовство решило надо мной всласть позабавиться, - пробурчала я едва слышно, замерев в нерешительности. Мне вовсе не хотелось касаться волос колдуньи, но я точно знала, что должна украсть именно эту ленту, а не какую-либо другую.

Охранное заклинание опутывало роскошное ложе колдуньи сверху донизу, напоминая изящную птичью клетку. Но роскошные длинные волосы чародейки нарушили границы этого убежища, и я могла бы взять ленту – если бы коснулась ее кос.

Немало отвратительных манипуляций приходилось мне проделывать, помогая дядюшке Абсалому, однако никогда еще я не испытывала такого омерзения, как от прикосновения к шелковым волосам ведьмы. О, никогда я еще не касалась таких мягких и блестящих прядей, но мне казалось, что я копошусь в шерсти какой-то лежалой падали. Узел на ленте давно уж распустился, мне не пришлось долго возиться, хоть одна моя рука и была занята. Слабый вздох донесся из-за полога, и от страха я подалась назад так, что уселась на пол, сжимая ленту.