Страница 20 из 129
Квартира была четырехкомнатная, но не очень большая по площади. Это был сознательный выбор Льва Николаевича: в квартире с огромными комнатами он бы чувствовал себя еще более одиноким. Да и зачем она нужна? Деловые встречи у себя дома он не назначал, а друзей, которых можно было привести сюда, не было. А ему и его периодически меняющимся любовницам, по идее, хватило бы и одной комнаты с большой кроватью; таковой являлась спальня.
Основной комнатой была гостиная, плавно переходящая в кухню. Третья комната была переоборудована под тренажерный зал: Лев, несмотря на то, что три раза в неделю ходил в бассейн, еще находил время заниматься на тренажерах. В четвертой комнате размещался кабинет: даже дома Лев Николаевич находил над чем поработать.
В не очень большом уютном жилье ему было не так одиноко.
Да, несмотря на свое завидное материальное положение, он был одинок. Хотя, может быть, он и привык к этому состоянию, и оно даже стало частью его души.
Раздался телефонный звонок. Взяв в руки мобильный, Лев увидел, что звонит Гена.
- Да, слушаю тебя, – ответил на звонок Лев.
- Лев Николаевич, я заехал за Жорой, отвез его к вашему парикмахеру, его заканчивают стричь, и мы выезжаем за вами, – доложил Гена и добавил: – Поначалу еле его нашел, пришлось ждать, когда в общежитии появится.
- А что на мобильный ему не позвонил? – удивился Лев Николаевич.
- У него нет мобильника, – пояснил Гена.
- В наше время такое еще бывает?
- Сказал на днях потерял.
- Давай купи ему по дороге какую-нибудь трубку простую, чтоб на связи был, – распорядился Царь.
- Сделаем, Лев Николаевич, – принял приказ Гена.
- Через сколько подъедете? – поинтересовался господин Образцов.
- Трудно сказать, Лев Николаевич, движение перегружено, если пробок не будет, то от сорока минут до часа, – виноватым голосом доложил Гена: он знал, как шеф не любит такие округления в двадцать минут.
- Ясно, – недовольно нахмурил брови Лев и распорядился: – Как будешь подъезжать, минут за десять позвонишь.
- Слушаюсь, Лев Николаевич, – доброжелательно пробасил Гена, обрадованный тем, что шеф не начал корить его за неконкретность.
- Значит, через час, – сказал сам себе Лев, продумывая, чем ему лучше заняться в это время.
Обычно, когда ему называли время от и до, Лев ориентировался на большее, поскольку ждать категорически не умел: он предпочитал, чтобы ждали его.
Мысли крутились вокруг работы. Было непривычно осознавать, что ему нечего делать.
- Надо учиться переключаться, тем более, если решил сегодня расслабиться и отвлечься, – сказал Лев, обращаясь к своему отражению в огромном трюмо.
Взяв пульт, лежавший на специально отведенной для этого тумбочке, Лев Николаевич включил домашний кинотеатр, занимавший почти всю стену, и лег на объемный белый кожаный диван. Лев имел слабость к классическим цветам и вообще считал, что существуют три цвета: белый, черный и красный, а все остальные – их различные оттенки, созданные для разнообразия.
Почти все вещи в его квартире были либо большие, либо огромные. Почему-то он не любил маленькие вещи и вообще не любил мелочи. Его с детства удивляло, когда кто-либо приходил в восторг от функционально ненужной безделушки. В его понимании вещь должна быть крупная, добротная, сделанная на века. Наверное, по этому отношению можно было определить его натуру максималиста.
На экране забегали огромные футболисты в белой и желтой форме. Лев с некоторой настороженностью относился к футболу: ему казалось, что эта игра трудно поддавалась анализу, и посему наблюдать за этим процессом ему было сложно. Еще ему было жалко тратить время на отслеживание действий, смысл которых он не до конца понимал. Глядя на игру, Лев часто вспоминал старый фильм про старика Хоттабыча, который считал, что если двадцать человек хотят играть с мячом, то, чтобы было интересней, нужно каждому раздать по мячу, а не всем бегать за одним.
На другом канале шли новости. Послушав без энтузиазма о тех кошмарах, что творятся в мире, Лев задумался, для чего вообще запугивают людей стихийными бедствиями и всевозможными болезнями. Если человек запуган, им, очевидно, легче управлять. В советские времена не знали про землетрясение где-нибудь в Южной Америке, в результате которого погибло четыре буйвола, и ничего. Радовались, что план выполнили, и не боялись за завтрашний день. А сейчас расскажут про террористов в метро – и люди нагнетают себя страхом за свою жизнь и за жизнь близких и от этого ходят нервные и злые. Элементарно: запретили бы говорить о терактах – и сам смысл терактов пропал бы. Ведь от падения во сне с кровати в мире погибает в год больше людей, чем от укусов змей и, тем более, от терактов – и ничего, люди не боятся спать. Задача у террористов не в том, чтобы убить десяток человек; цель – посеять страх в обществе. Если общество изолировать от возможности бояться, то террористам не будет никакой необходимости устраивать теракты. Почему так устроена человеческая психика, что гибель сотен людей в авиакатастрофе быстро забывается, хотя каждый ведь мог лететь этим рейсом, а вот взрыв какой-нибудь женщины-шахидки в метро, унесший жизнь десятка людей, пугает больше? Потому что люди привыкли мириться с судьбой и приучены бояться друг друга.