Страница 15 из 17
Ехали молча. Совершенно не хотелось разговаривать. Да и я не знала, что сказать. Сидела как оглушенная. Марат приказал мне сесть в машину после того, как жестко отымел у дерева. Я дернулась было спорить, но он повторил приказ, и его беспрекословный тон заставил меня притихнуть. Наконец Марат нарушил тишину. Я молча слушала, не смея пикнуть. Не понимала, почему так боюсь Беркутова. Но, скорее, я просто боялась саму себя. Если скажу что-то не то, еще больше засосет порочная трясина. Беркутов был как в поговорке: дай палец – всю руку оттяпает.
Поэтому я мочала и слушала. Марат сказал, что сам разберется с трупом. Сначала отвезет меня к себе в загородный дом неподалеку, потом вернется, сожжет и закопает. Смущенно оправляя платье, я потащилась в машину и села на переднее сиденье.
Я не смотрела в окно, но слышала, что происходит снаружи. Марат засыпал труп землей. Понятно, что ночью вряд ли кто обнаружит яму, но меры предосторожности не повредят. Я зажмурилась, потом открыла глаза и стала лихорадочно шарить в бардачке в надежде найти что-то, способное меня отвлечь. Обнаружилась пачка сигарет. Было так паршиво, что не отказалась бы от долгой затяжки. Но закурить не вышло, ведь зажигалка осталась у Марата. Я вспомнила, что Марат не любит запах сигарет от девушки. Запрещал мне курить, да я и сама не хотела приобретать эту вредную привычку. Во мне не было такого сильного духа бунтарства, как у него.
Интересно, курит ли Виола? Скорее всего, нет, Марат ей по-любому это запретил. Такой диктатор, как он, не может измениться. Он любит, чтобы все жили по его правилам. Пристегнулась, усмехнувшись потаканию привычки из обычной жизни. Вся эта ситуация была до жути сюрреалистичной. Как будто в кино. Было стыдно за то облегчение, которое я почувствовала, когда Марат предложить самостоятельно решить проблему. Стыд въедался мне под кожу, становясь неотъемлемой частью. Не знаю, смогу ли от него когда-нибудь избавиться, разве что лоботомия поможет. А пока во мне запустился механизм саморазрушения…
Рассветало. Голые остовы деревьев напоминали корявых чудовищ. Казалось, они протягивают ко мне свои когтистые сухие лапы и пытаются поймать, вернуть к могиле. Мне придется до конца жизни называть убитого трупом. Покойник, мертвый, жертва – какие названия ни подбирай, обезличить его не получится. Прошло всего несколько часов с того момента, как я убила человека, а уже невыносимо устала от давящего груза на душе. Его никак не скинуть, даже если пойду в полицию и сдамся. Такие вещи не забываются.
Никак не удавалось убедить себя, что беспамятство прощает убийство. Но робкий внутренний голосок так и подзуживал: «Ты не помнишь ничего. Может быть, все было совсем иначе? Ты взяла и поверила Марату». А, собственно, что он увидел, по его словам? Меня, лежащую рядом с трупом. А еще, кажется, есть Динар, который видел нас вместе, зажимающихся в углу. Могла ли я целоваться с незнакомым человеком? Хотелось верить, что нет! Но в том состоянии… Кто знает…
Внутренне зарычав, я упала лицом в ладони, желая спрятаться от всего на свете. Забыться. Тут же память услужливо предложила отвратительную, извращенную и порочную сцену у дерева, когда я отдавалась Марату, не помня себя. Тут же заныло внизу живота, будто нечто сильнее меня, сильнее моего разума отчаянно хотело повторения.
Как Марату удалось за считанные мгновения разбудить во мне такую жажду? Я думала, что он уже не имеет надо мной власти. Что не может вызвать дикую страсть, которая бросала нас в объятия друг друга, как только предоставлялась возможность. Я казалась себя взрослой, не глупой малолеткой, загорающейся от одного прикосновения своего парня. Но одного касания хватило, чтобы я тут же вспыхнула и не смогла противостоять напору Марата.
Но что толку злиться на себя за поражение, когда гораздо сильнее мучает чувство вины… И стыд…
Почему я не могу полюбить Ивара? Ведь он более надежный, спокойный, рассудительный и правильный. Я очень старалась проникнуться к нему хотя бы подобием бешеной любви, которую испытывала к Беркутову. Но разве сердцу прикажешь? Оно с юности отзывается только на Марата. Да и в детстве я всегда остро реагировала на него, как будто сын родительских друзей, к которым меня частенько сбагривали на время, был манящей сладостью, неразрешимой задачей. Меня всегда к нему тянуло. И как я ни старалась сбежать, всегда возвращалась к нему. Нас ломали жизненные обстоятельства. Сложно было встречаться правильной девушке и плохому парню. Для меня всегда имела важность карьера. Я училась с огромным усердием, понимая, что только образование может дать мне шанс на построение самостоятельной независимой жизни.
Я не могла рассчитывать на деньги родителей, ведь у нас в семье всегда было очень нестабильно с финансами. Беркутову же отец на блюдечке с голубой каемочкой предлагал образование, работу, деньги, недвижимость. Но ему хотелось независимости, он считал низким жить за счет родителей. Настоящий бунтарь, который готов был жить в коммунальной квартире и на задрипанной «девятке» подрабатывать таксистом, чтобы иметь хоть какие-то деньги.
Я, как жена декабриста, всегда следовала за ним и претерпевала любые трудности, но пыталась убедить в том, что не зазорно принять помощь отца. Беркутов же обвинял меня в меркантильности и неспособности подождать, пока он разовьет свой бизнес и сможет меня обеспечивать. Какой бы сильной ни была любовь, бытовые и финансовые трудности подтачивают ее фундамент. Или, может, я была такой, какой меня видел Марат. Я уже не знаю. Мы всегда пытаемся переделать близких людей, когда нас в них что-то не устраивает. Наверное, сейчас я бы лучше поняла Марата, но тогда я была такой молодой и принципиальной, как и он.
Решила учиться – и училась, несмотря на то, что Беркутов постоянно подзуживал меня прогулять учебу, забить на нее вообще. В этом плане он меня совсем не понимал. Как будто подозревал, сам того не осознавая, что знание иностранных языков откроет мне двери за границу и в иностранные предприятия в нашем городе. Но так произошло. Я ездила на стажировки, знакомилась с иностранцами. Марат бешено ревновал, не понимая, что я использую любой шанс для своего развития.