Страница 70 из 106
Послание заключалось в следующем: если Алкивиад сможет убедить Афины, сможет ли Эндий, в свою очередь, убедить Спарту на самом деле закончить междоусобную войну и бороться сообща против Персии?
Он засмеялся.
— Ты даже не моргнёшь, Поммо?
— Я тебя давно знаю.
— Хорошо. Тогда слушай внимательно. После Сиракуз, когда мы уничтожили Миндара, я ожидал, что спартанцы пошлют вместо него Эндия или Лисандра — они намного более способные командиры. Тот факт, что они отправили Эндия в качестве миротворца, означает поражение его партии. Лисандр откажется от него, если уже не отказался. Не трать времени на то, чтобы убеждать Эндия в мудрости моего предложения. Он знает об этом уже много лет. Однако отнесётся всё равно с подозрением. Он решит, что я хочу командовать этой коалицией. Скажи ему, что я уступаю лидерство ему или любому, кого он назначит. И если он засмеется, — а он будет смеяться и скажет, что знает: мол, я уже задумал сместить любого сукиного сына, который перейдёт мне дорогу, — засмейся тоже и скажи ему, что он прав. Но это случится потом, и у сукиного сына будет время подготовиться. Скажи ему, что эфоры перехитрили самих себя, когда выбрали его миротворцем. Теперь я не могу возвратиться домой, пока не очищу море от врагов моей страны. Он будет знать об этом. Дело в том, что тогда будет уже поздно. Если он сможет убедить Спарту, то делать это надо скорее, иначе афинский народ, воодушевлённый моими победами, выдвинет такие требования, на которые Спарта никогда не согласится. Если Эндий спросит тебя о Персии и её уязвимости, сообщи ему всё, что видел своими глазами. Никакой персидский флот не устоит перед кораблями Афин, и никакие сухопутные силы не сравнятся с армией Спарты. Дарий хворает. Последующие распри разорвут его державу на части. Когда ты скажешь это, Эндий подумает, что одновременно с посольством к нему я отправил людей ко двору Персии, предлагая варварам заключить союз с нами, так как я знаю, что посланцы Спарты уже на пути к Великому Царю. Скажи только, что я должен действовать в своих интересах, как он — в своих, но последнее слово пусть останется за Необходимостью. Иногда следует доверять друг другу. Если богам угодно, такое доверие да будет между ним и мною. Разузнай, что можешь, о партиях Лакедемона, но не слишком нажимай. Эндий будет знать, что можно сделать, а нам этого знать не надо. Спроси, однако, о возможности привлечь Лисандра или даже Агиса. Я согласен на любого или даже на обоих. Эндий поймёт, конечно, что подобный союз между нашими городами вызовет новую войну между нами. Скажи ему, что я скорее приму участие в той войне, чем в этой, которая может уничтожить нас обоих. В таком случае восторжествуют наши враги.
Я спросил: а что, если Эндий потребует, чтобы я вернулся с ним в Лакедемон и повторил всё это перед другими сторонниками из его партии?
— Поезжай. Мне нужно, чтобы ты разузнал как можно больше. Нигде не показывайся. Если тебя увидят в каком-то городе, наши враги узнают, что ты явился от меня, они выведают, к кому я тебя послал. Дерзость удара даёт шанс на успех. Малейший преждевременный намёк обрекает всё на провал.
Он дал мне денег, назвал пароли, сказал, на каком корабле я поплыву до Пароса, откуда должен буду добираться самостоятельно. Я приготовился уходить.
— А ты действительно этого хочешь, Алкивиад? Или я буду рисковать собой ради какой-то уловки?
Когда он смеялся, то молодел на глазах.
— Когда мы вернёмся домой, Поммо, — а мы это сделаем! — когда придёт время, Афины сами преподнесут мне себя на блюдечке. И тогда никакая опасность не будет нам грозить. Будет наведён такой порядок, что их разочарование покажется им катастрофой похуже Сиракуз. Ты знаешь, почему я называю людей и флот Чудовищем? Потому что их необходимо кормить каждый день, а если их не кормить, они пожрут тебя, меня, а потом и друг друга.
Он произнёс это легко, как игрок, давно уже спустивший свой дом и богатство и теперь поставивший на кон свою жизнь. Я понял тогда и верю сейчас, что его бесстрашие было не человеческим, а божественным.
— Победа над врагом — это детская игра по сравнению с кормлением Чудовища, что само по себе — ничто по сравнению с народом Афин, Верховным Чудовищем. Особенно когда он сильно возбуждён. А таковым он сделается при нашем возвращении со славой. Ты понимаешь, друг мой? Мы должны предложить этому Чудовищу предприятие, соответствующее его аппетитам.
Он опять засмеялся, словно мальчишка.
— Вот как действует судьба. Как сегодня, когда сталкиваются Необходимость и свобода воли.
Я услышал шорох, доносящийся из соседнего помещения. Повернувшись, я заметил в тени силуэт женщины.
— А теперь ступай, старина, «чтобы рассвет не застиг тебя, гонимого вечнобурливым морем».
Проходя мимо таверны под названием «Морской угорь», я заметил Дамона — одного, уже пьяного. Он продолжал пить. Я спросил, где его девушка.
— Я кретин, — объявил он, — и заслуживаю то, что полагается кретину.
Глава XXXII
О ПОЛОЖИТЕЛЬНОЙ СТОРОНЕ ЖЕСТОКОСТИ
Ту девушку звали Тимандра. Всего через несколько лет в её одежды будет завёрнуто тело Алкивиада — за неимением ничего другого, что можно было использовать в качестве савана.
Тогда, на проливе, ей было двадцать четыре года. Она попала ему в руки, и с тех пор ни одна женщина не могла заменить её. Она была тем, что ему требовалось. Оба поняли это сразу. Других женщин не могли отвадить даже вооружённые солдаты, а эта девушка оказалась застенчивой. Я никогда не слыхал, чтобы Алкивиад защищал женщину, разве что шутя или с иронией, — за исключением его жены, пока та была жива. А теперь его глаза темнели от такого гнева при малейшей непочтительности по отношению к этой девушке, что капитаны приближались к ней на цыпочках, опустив взгляд, как мальчишки. Она была как голубка Трапезунта, отданная орлу и сама ставшая орлицей. Много беззакония творилось в личной жизни Алкивиада, из-за чего недруги говорили, будто он готов поиметь угря, если тот ненадолго перестанет извиваться. Ты знаешь Эвнику, Ясон. Она не угорь, но однажды ночью он взял её к себе в постель. А может, она пошла добровольно. Это случилось на Самосе, за год до появления Тимандры. Таким способом Эвника старалась побольнее ударить меня за отсутствие внимания к ней и её детям. В этой измене виноват был, конечно, я сам. Я не мог винить её. Она была беспомощна перед бурей, бушующей в её сердце, — как любая из женщин. Но я должен был встретиться с ним. Он понимал, какие чувства случившееся вызовет даже в таком человеке, как я. Пусть я не обладаю большими достоинствами, но, по крайней мере, не боюсь встретиться лицом к лицу ни с кем. Не то что я думал, будто мой командир употребит власть. Он никогда не опускался до такого. Но в силу обстоятельств он мог полезть в драку. Алкивиад был необыкновенно одарённым атлетом и страшным противником. Я чувствовал, что в поединке у меня мало шансов, хотя я был вооружён, а он безоружен. Конечно, ничего подобного не произошло. Улучив момент, пока он находился один возле недостроенного корабельного корпуса, я потребовал от него объяснений. А он вдруг стал таким печальным, что гнев мой мгновенно улетучился и, веришь или нет, мне стало жаль его. Ибо его неспособность управлять своими аппетитами была единственным недостатком, который заставлял его чувствовать себя смертным.
— Она сказала мне, что она больше не твоя женщина, что ты выгнал её. Она пришла ко мне под предлогом получить от меня денег.
Он посмотрел мне в глаза.
— Я знал, что она врёт, но это меня не остановило. Такая уж я собака. — Потом, опустив руки, добавил: — Вот, раздави меня здесь, на этом месте, Поммо, и я не скажу ни слова.
Что мне было делать? Ударить здесь, на верфи, командующего нашим флотом?