Крымский выбор

За то, что поехал на мирную акцию в Мариинский парк в почтенном возрасте, в 54 года, получил ботинком с металлической пластиной по лицу. Сломали челюсть, выбили два зуба. У парня, который лежал рядом со мной, сняли берцы, сказали: „Отправим трофей на Майдан“. Забрали и носки, вынудив ходить молодого человека босиком по битым стеклам в автобусе. И все время – побои: то палкой по голове, то дубинкой по спине. Мы уже не просили перестать бить – просили не убивать. Когда нас наконец отпустили, мы отъехали от страшного места всего несколько километров: наш транспорт разбили, фары выбили, приходилось освещать трассу фонариком, но так передвигаться было опасно. За селом водители ушли, оставив нас в автобусе одних.

Через несколько часов к нам подъехал кто-то из местных руководителей, возможно председатель какого-то местного поссовета. Сказал оставаться в автобусе, ждать, в лес не бежать – там каждого поодиночке найдут и зарежут. Он же привез нам печенье, воду и несколько пачек сигарет.

„Здесь вас не ждали, а в городе ждут, без моей помощи не справитесь“, – тогда объяснил он, взявшись провести нас через несколько подобных блокпостов. Под его контролем ехали через городище Корсунь-Шевченковский, а местные жители продолжали кричать нам в след „Ганьба!“, „Москаляку на гиляку!“, „Слава Украине!“ – то же самое, что мы слышали на блокпосте во время избиений. Автобусы продолжали забрасывать камнями, но уже никто не пострадал. Такое продолжалось до самого Крыма».

Владимир Котенко и Алексей Гребнев:

«Активистами мы приехали в Киев в ночь с 18 на 19 февраля. Въезд в Киев был перекрыт, повалены деревья, набросаны ветки, выломан дорожный знак. Автобус притормозил, чтобы объехать эту свалку, а люди, которые там дежурили, стали забрасывать наш автобус камнями, с водительской стороны выбили лобовое стекло. В Киев нас впустили, мы оставили автобусы в Мариинском парке. Всю ночь были слышны выстрелы, взрывы со стороны Майдана.

Утром 20 февраля толпа двинулась в нашу сторону, мы узнали, что нужно собираться. Всех женщин увели к станции метро „Арсенальная“, а мужчин, которые могли помочь, попросили встать щитом перед лагерем. Перед нами стояло оцепление „Беркута“, бойцы были без оружия, с одними щитами. Наша задача была охранять автобусы, затем – перейти к воротам, перекрыть движение.

Через какое-то время мы увидели, что наша колонна автобусов уезжает, транспорт загружен людьми. Началась стрельба, и с Майдана стали бежать люди не только с камнями и палками, но с автоматами. Мы успели запрыгнуть в транспорт.

При выезде из Киева трассу перекрыли. На дороге стоял комбайн, люди палили шины. Мы вышли из автобусов – толпа двинулась на нас. Кричали, звучала брань. Обзывали титушками, москалями. Спрашивали, зачем мы вообще приехали. В нас, живых людей, стали кидать коктейли Молотова. Мы хотели проехать, пытались договориться с ними, объяснить, что мы едем домой, но они не пропускали. Началась потасовка. Наш сотник вышел на переговоры, его головой ударили в лицо, потекла кровь.

В нашу сторону продолжали лететь бутылки с зажигательной смесью. Прозвучало несколько выстрелов – люди с блокпоста стреляли в толпу, и сразу же парни понесли мимо меня раненого мужчину, ехавшего в нашем автобусе. Мы поняли, что нужно уезжать. Дорога шла под мостом, а сверху колонну обкидывали камнями. В автобусе на тот момент уже было разбито боковое стекло.

Стало темнеть. Подъехали к поселку Корсунь-Шевченковский Черкасской области. Автобусы заблокировали. Вдоль дороги стояли молодые ребята с бутылками – коктейлями Молотова. Нападающие разбили в нашем транспорте окна, кидали внутрь коктейли Молотова. Рядом с нами парень схватил бутылку, залетевшую в окно, и отбил обратно – обжег руку. Нам кричали выбрасывать оружие, но у нас ничего не было, кроме маленьких черенков и касок. Мы их вышвыривали в окна. Затем нам приказали выходить, обещали не бить, но, если не выйдем, грозили, что сожгут заживо в автобусах. Мы проходили по одному. Перед автобусами выстроились коридоры людей с дубинками, арматурой в руках. Избивали каждого. Покалеченных людей тут же швыряли на обочину лицом вниз.

Нам кричали: „Сволочи, зачем приехали?“ Молодежь била и лежачих. Взрослые мужчины оттягивали парней, говорили: „Эти уже свое получили, бегите дальше – там еще есть автобусы“. Нас пинали ногами. Между собой переговаривались: „Обрежьте им уши и спалите этих москалей живьем“.

Потом поднимали по одному, обыскивали, разбивали телефоны. Искали оружие. Затем снова валили на землю, снова пинали. Крымчан избивали обычные жители, но поодаль стоял мужчина с автоматом Калашникова.

Когда всех проверили, поднимали и направляли бежать (а кто уже не мог – почти ползти) обратно по коридору из людей с дубинками и железными прутьями к своему автобусу. Нужно было петь гимн Украины и кричать „Слава Украине“, а в это время опять избивали.

В автобусах заставляли ложиться на стекла. Наш транспорт был полностью разбит, колеса разрезаны. Нас на этой машине вывезли в поле – в 10 км от поселка. Там бросили. Было темно, холодно. Ранены были практически все, кому-то досталось больше, другим меньше.

Решили пойти в народное ополчение, чтобы в Крыму не было провокаций, потому что они грозились прийти сюда, „навести здесь порядок, очистить Крым от кацапов“».

Артем Леонтьев:

«20 февраля около четырех часов дня наш автобус остановили близ Корсунь-Шевченковского. Я услышал выстрелы, ребята в автобусе легли, а я поднял голову, чтобы посмотреть. Мужчина в этот момент выстрелил из охотничьего ружья в мое окно, стекло разлетелось, и один осколок попал мне в глаз. Затем нас по одному выводили из автобусов и били, обзывая москалями. Мне досталось дубинкой по голове. Пошатнулся, поставили на колени, заставили петь гимн Украины. Издевались. Потом нас загрузили в автобусы и вывезли. Страшно стало, когда водитель вытащил ключи и убежал. Мы отъехали недалеко от блокпоста, где нас обещали убить. Вооруженные люди могли „наиграться“ с оставшимися пассажирами и вернуться за нами. Кто-то убежал в лес, но мне было плохо, я долго сидел в автобусе, затем приехали машины из нашей колонны, оказалось, что их тоже отпустили. Наш транспорт не мог ехать дальше: стекла разбили, шины порезали или прострелили, а сам салон облили горючим: одна искра – и все бы воспламенилось. Нас рассадили в уцелевшие автобусы. Я плохо помню дорогу назад. Глаз распух, ноги отекли, а спина ныла. 21 февраля сразу поступил в больницу Семашко».

И подобных историй мы услышали десятки…

Заседания по Корсуньской трагедии наш Комитет проводил раз в две недели. Уже в начале работы на нас вышли правозащитники Дмитрий Ермолаев и Александр Дюков, который впоследствии написал книгу «Белая книга преступлений на Украине» и презентовал ее во Франции. Они пообещали нам содействие в передаче собранных нами документов через российские правозащитные организации в Европейский суд по правам человека. Договоренность у нас была такая: мы завершаем крымскую часть расследования и передаем материалы в Москву а они их дооформляют и передают в ЕСПЧ. А через несколько дней появились и представители телеканала «Звезда», мы познакомились и совместно стали проводить видеосъемки: часть людей приглашали в Верховный Совет, и каждый из них рассказывал о тех страшных событиях, участниками которых им пришлось стать, о том, как над ним издевались. Потом мы выезжали в крымские города и районы к пострадавшим, которые по каким-либо причинам не могли приехать в Симферополь, и в результате этой работы на основе работы Комитета по защите прав людей, пострадавших от майдана, появился фильм о Корсуньской трагедии.

А в марте-апреле 2014 года мы подготовили первый пакет документов: пояснения, заявления, фотографии, справки о побоях – порезах, гематомах, переломах (пострадавшие, которых мы нашли в первые две-три недели, успели их снять в лабораториях судмедэкспертизы). Одному парню специально проехали легковой машиной по голове, и он долго лежал в коме, его интервью есть в фильме, и виден страшный шов на голове. Все материалы, в соответствии с законом, мы направили по месту совершения преступления – в Черкасскую область, но, естественно, после референдума никто оттуда нам не ответил. Мы выждали еще месяц и имели полное право передать эти документы в Москву, а оттуда – в ЕСПЧ, но тут произошла Одесская трагедия, началась война на Донбассе, и получилось, что все общественное внимание переключилось туда, а наши проблемы, наша боль отошли на второй план.