Страница 4 из 9
В 7:30 в нашу спальню зашел Бонд и полюбопытствал, почему я все еще дома.
– Что случилось?
– Твой отец чувствует себя не очень хорошо, милый, – сказала Холли.
Я все еще лежал на кровати, голова на подушке. Бонд подошел и начал мягко массировать мне виски.
От его прикосновения мою голову будто пронзило молнией – еще худшая боль, чем в спине. Я вскрикнул. Не ожидавший такой реакции Бонд отскочил.
– Все нормально, – сказала Холли, хотя на лице у нее было написано другое. – Ты тут ни при чем. У папы ужасно болит голова.
Затем она сказала, обращаясь больше к себе, чем ко мне:
– Я вот думаю, не вызвать ли скорую.
Если есть что-то, что врачи ненавидят еще больше, чем болеть, – это лежать в приемном отделении в роли пациента, доставленного скорой помощью. Я живо представил себе приезд бригады скорой – как они заполоняют весь дом, задают бесконечные вопросы, везут меня в больницу и заставляют заполнять кучу бумаг… Я подумал, что вскоре мне станет лучше и не стоит вызывать неотложку по пустякам.
– Нет, все в порядке, – сказал я. – Сейчас плохо, но, похоже, скоро все пройдет. Лучше помоги Бонду собраться в школу.
– Эбен, я думаю…
– Все будет хорошо, – прервал я жену, не отрывая лица от подушки. Я все еще был парализован болью. – Серьезно, не надо звонить 911. Я не настолько болен. Это просто мышечный спазм в нижней части спины, да еще головная боль в придачу.
Скрепя сердце Холли повела Бонда вниз. Она покормила его завтраком, и он ушел к другу, с которым должен был ехать в школу. Как только за ним закрылась входная дверь, мне пришло в голову, что, если я серьезно болен и все же окажусь в больнице, вечером мы не увидимся. Я собрался с силами и хрипло крикнул ему вслед: «Хорошего дня в школе, Бонд».
Новый удар боли пронзил спину – я даже охнул. Это определенно был не грипп. Но тогда что?
К тому времени, как Холли поднялась наверх, чтобы проверить мое самочувствие, я уже провалился в беспамятство. Она подумала, что я задремал, решила меня не беспокоить и спустилась вниз, чтобы позвонить моим коллегам в надежде узнать, что могло со мной приключиться.
Через два часа Холли, полагая, что я отдохнул достаточно, вернулась проведать меня. Толкнув дверь спальни, она заглянула внутрь, и ей показалось, что я лежу как лежал. Но, присмотревшись получше, она заметила, что мое тело больше не расслаблено, а напряжено, как доска. Она включила свет и увидела, что я бешено дергаюсь, моя нижняя челюсть неестественно выпячена вперед, а глаза открыты и закатились вверх.
– Эбен, скажи что-нибудь! – закричала Холли. Когда я не ответил, она набрала 911. Не прошло и десяти минут, как прибыла скорая, они быстро погрузили меня в машину и повезли в многопрофильный госпиталь Линчберга.
Будь я в сознании, я бы рассказал Холли, что со мной происходило в те жуткие минуты, пока она ждала скорую помощь: сильнейший эпилептический припадок, вызванный, без сомнения, каким-то очень сильным воздействием на мозг.
Но я, конечно, не мог этого сделать.
Следующие семь дней я был только телом. Я не помню, что происходило в этом мире, пока я был без сознания, и могу лишь пересказать с чужих слов. Мой ум, мой дух – как ни назови центральную, человеческую часть меня – все это исчезло.
Глава 2
Больница
Приемное отделение многопрофильного госпиталя Линчберга – второе по загруженности в Виргинии, и, как правило, в 9:30 утра по будням там самый разгар работы. Этот понедельник не был исключением. К счастью, хотя большую часть времени я работал в Шарлоттсвилле, в госпитале Линчберга за мной числилось немало операций, и я знал здесь всех и каждого.
Лаура Поттер, врач-реаниматолог, которую я хорошо знал и с которой мы тесно сотрудничали почти два года, приняла звонок из скорой о том, что пятидесятичетырехлетний мужчина в состоянии эпилепсии вот-вот прибудет в приемное отделение. По дороге ко входу в больницу она мысленно перечисляла возможные причины такого состояния пациента. Окажись я на ее месте, я бы шел точно по такому же списку: похмельный синдром, передозировка наркотиков, гипонатремия (слишком низкий уровень содержания натрия в крови), инсульт, метастазы или первичная опухоль в мозге, интрапаренхиматозное(внутримозговое) кровоизлияние, абсцесс мозга… и менингит.
Пока бригада скорой помощи везла меня в реанимацию, я бился в конвульсиях, периодически постанывая и непроизвольно дергая руками и ногами.
По тому, как я бредил и корчился, доктор Поттер сразу поняла, что с моим мозгом творится что-то неладное. Одна медсестра привезла каталку, другая взяла кровь, третья заменила пустую капельницу, которую врачи скорой поставили мне еще дома. Пока они возились со мной, я бился, как шестифутовая рыба, вытащенная из воды. Я издавал поток бессмысленных звуков и нечеловеческих воплей. Кроме самого приступа, Лауру обеспокоило то, что движения моего тела были несимметричны. Это могло означать, что мой мозг не просто находится под ударом, а необратимо разрушается прямо на глазах.
Чтобы иметь дело с пациентами в таком состоянии, нужна привычка, но Лаура за многие годы работы в реанимации навидалась всякого. И все же ей никогда не доводилось принимать коллег-врачей. Присмотревшись к корчащемуся, кричащему пациенту на каталке, она проговорила, обращаясь больше к самой себе: «Эбен». Затем повторила громче – уже врачам и медсестрам поблизости: «Это Эбен Александер».
Почти весь персонал, который мог ее слышать, собрался вокруг каталки. Холли, приехавшая вслед за скорой, протолкалась сквозь эту толпу, и Лаура обрушила на нее град вопросов о самых вероятных причинах моего состояния. Воздерживался ли я от алкоголя? Не принимал ли тяжелых галлюциногенных наркотиков? Затем она попыталась купировать приступ.
В последние месяцы Эбен IV усиленно тренировал меня для запланированного нами – отец с сыном – восхождения на гору Котопахи в Эквадоре, на которой он побывал в прошлом феврале. Благодаря этим тренировкам я стал гораздо крепче, так что ординаторам пришлось изрядно потрудиться, чтобы успокоить меня. Мне ввели пятнадцать миллиграмм диазепама внутривенно, но спустя пять минут я все еще продолжал бредить и пытался драться со всеми. Однако теперь, к облегчению доктора Поттер, сражались обе половины моего тела. Холли рассказала о сильнейшей головной боли, которая мучила меня перед приступом, и Лаура решила сделать поясничную пункцию – процедуру, во время которой из нижнего отдела позвоночника извлекают немного спинномозговой жидкости.
Когда бактерия нападает, тело немедленно защищается, высылая штурмовые отряды белых кровяных клеток, чтобы противостоять вторжению.
Спинномозговая жидкость – это прозрачная водянистая субстанция, которая омывает поверхность спинного и головного мозга, амортизируя внешнее воздействие. В день здоровое человеческое тело вырабатывает около полулитра этой жидкости. По ее прозрачности можно судить о наличии кровоизлияния или инфекции – менингита.
Это воспаление мягких оболочек, которые выстилают изнутри позвоночник и череп и находятся в прямом контакте со спинномозговой жидкостью. В четырех случаях из пяти болезнь бывает вызвана вирусом. Вирусный менингит может серьезно подорвать здоровье пациента, но смерть наступает лишь в 1 % случаев. Реже менингит вызывает бактерия, которая, будучи примитивнее вируса, может оказаться более опасным врагом. Случаи бактериального менингита неизбежно фатальны, если их не лечить. Но даже если лечение проводится быстро и правильными антибиотиками, вероятность смертельного исхода высока – от 15 до 40 %.