Страница 23 из 38
– Ты всех называешь «кукла»?
Он тихонько мотнул головой, не глядя на меня. Нет.
– Я тебе нравлюсь?
Он поднял на меня глаза. Молча разглядывал мое лицо, перемещаясь от глаз к губам и обратно. А затем кивнул.
– Тогда зачем все это?
Максим еще какое-то время продолжал рассматривать меня, а затем пожал плечами:
– Потому что ты так захотела.
Я вспомнила его слова. Вспомнила, что он говорил мне, прежде чем затащить сюда. «Идем со мной», – говорил он.
– Я была неправа. Ты прав. Ткнул меня носом. Я с тобой согласна – я вела себя заносчиво, нагло. Недооценила тебя. Унизила. Нет, не то слово! В общем… Я была неправа. Ты выиграл. Я согласна с тобой, я вела себя, как…
– Как любой взрослый человек, – договорил он. Взгляд его был таким спокойным, словно мы сидели на кухне и обсуждали прошедший день. – Знаешь, почему двадцать четыре?
– Что? О чем ты?
– Почему в «Сказку» не пускают моложе двадцати четырех?
– Почему?
– Потому что до этого возраста человек все еще остается гибким.
Я смотрела на него непонимающим взглядом. Он видел, что я не понимаю. Он поднял на уровень наших глаз руки, в которых красовались кружевные трусики.
– Ты хочешь, чтобы я надела это?
Он отрицательно кивнул и сказал:
– Я хочу надеть на тебя это.
Сопливый извращенец!
Немного помедлив, я все-таки собрала волю в кулак. Я заставила себя закрыть рот и подчиняться. Здесь парадом командую не я. Здесь меня в одну секунду отправят на тот свет без поминок, а потому я вытянула левую ногу. Он медленно пропустил стопу сквозь кружева. Второй рукой он взял мою правую ногу, потянул к себе и пропустил её сквозь ткань. Тонкая, нежная, как паутина, она заскользила вверх по ногам, поднимая волну мурашек. Он улыбнулся и прикоснулся ладонью к голени, пальцами чувствуя мелкую рябь страха и возбуждения на моей коже. Его глаза жадно скользнули по моему телу. Он облизнул губы, поднял на меня глаза:
– Ложись, – тихо сказал он.
Я подчинилась. Закрыв глаза, я слушала, как колотится сердце, дыхание горячими толчками выходит из легких. Максим залюбовался тем, как трепещет на моей шее пульс, наслаждаясь моим страхом. Он пододвинулся ближе и потянул косок ткани вверх по бедрам, сопровождая его своими горячими ладонями. Прохладная ткань просочилась между ног, как вода и легла на тело нежно, мягко, закрывая собой мою неловкость, мой стыд, мой страх.
– Удобно? – тихо спросил он.
Я кивнула. Максим запустил указательный палец под кружево и повел его от внешней части бедра к внутренней, прикасаясь к моей коже тыльной стороной пальца, медленно растягивая сладость предвкушения. И когда его палец оказался между моих ног мы оба выдохнули – я быстро и шумно, он медленно, тихо, сдержанно. Никогда страх не был таким сладким. Никогда ненависть не была такой пленительной. Несколько секунд, терпких, пьянящих, сводящих с ума, мы оба ждали, что произойдет дальше.
Он убрал руку. В полнейшей тишине, под шелест нашего дыхания, прозвучало тихое: «Садись».
Я поднялась. Я открыла глаза, но не могла заставить себя их поднять. Мне казалось, то, что происходит сейчас, мне не по карману. Я к такому не готова. Я совершенно не понимаю, что делать. Одно прикосновение, несколько слов и музыка его дыхания сделали меня его вещью. И, несмотря на ужас, мне доставляет сумасшедшее удовольствие принадлежать ему. Я не помню, сколько ему лет, я не помню, сколько лет мне. Не помню, что меня останавливало тогда, когда он звал меня к себе в постель? Гордыня, предрассудки, уголовный кодекс? Сколько же сотен лет прошло между этим мгновением и «пойдем со мной»?
– Посмотри на меня.
Я мотнула головой. Не могу. Неужели ты не видишь, что я не могу?
Ладонь на моей щеке и его рука мягко тянет мое лицо наверх. Я мотнула головой, зажимаясь, закрывая руками лицо – все, о чем я думаю, сейчас написано на нем и я не могу ему это показать. Он взял меня за запястья и нежно, но настойчиво потянул на себя, а в следующее мгновение он уже обнимал меня и мои руки лежали на его спине, чувствуя рельеф мышц под тонкой тканью, тепло его тела. Он потянул меня на себя. Я покорно следовала за его руками. Он повернулся, сел на матрас и посадил меня сверху. Его руки нетерпеливо забрались под кружево, и он притянул мои бедра к своим. Как же приятно чувствовать его возбуждение… Руки его выбрались из паутины трусиков и поползли вверх по спине. Он слегка отклонился от меня, и я тут же закрыла грудь руками.
– Убери, – прошептал он.
Я замотала головой. Нет. Не могу.
– Почему?
Что мне ответить? Как объяснить? Какими словами мне рассказать, до чего же я стыжусь собственного тела? То, что раньше было таким красивым, таким манящим, таким желанным, теперь теряло объем, становилось плоским, бесцветным и как будто совсем чужим. И там, где я знала каждую черточку, каждую впадину и родинку, стало появляться то, что ко мне никак не может относиться. Я не узнавала свое тело. Неровности рельефа, разорванное и абы как склеенное заново полотно кожи, утерянные навсегда округлости, которые, как ты ни старайся, уже никогда не будут такими, как в восемнадцать. Это все не мое. Как я могу показать ему грудь, которая после кормления ребенка висела, в прямом смысле этого слова? Его любовницам сколько? Семнадцать, восемнадцать лет отроду? Да даже если и двадцать пять. Нерожавшая Светка может похвастаться такой грудью, какой можно орехи колоть. А что могу показать я?
– Марина…
– Я не могу, – сказала я, снова пряча лицо.
– Почему?
– Это некрасиво.
– Глупая… – выдохнул он, и снова взял меня за запястья.
– Не делай этого, – взмолилась я. – Пожалуйста, не надо.
Его руки снова вернулись на мою спину.
– Хорошо. Тогда давай спрячем твою грудь, чтобы она тебя не смущала?
Я кивнула. В его руках оказался бюстгальтер.
– Он застегивается впереди, – сказал Максим, намекая на то, что чтобы надеть его, мне все равно придется оторвать руки от груди.
– Закрой глаза, – сказала я.
Он засмеялся, кивнул и закрыл глаза. Я убрала руки от груди и завела их за спину, чтобы быстро продеть их в лямки, и в этот момент он открыл глаза. Пока я судорожно запихивала руки в нижнее бельё, которое он держал в своих руках, его взгляд медленно скользил по мне, изучая предмет моих главных комплексов. Я попыталась забрать бюстгальтер из его рук и застегнуть его сама, но он поднял на меня глаза и настойчиво произнес:
– Я сам.
Пока его руки бережно одевали меня, он спросил:
– Зачем так зацикливаться на этом?
Зачем? Зачем… сложно было подобрать слова, почему именно грудь являет собой визитную карточку женщины. Почему именно её внешний вид так заботит любую, и почему именно она, будучи в совершенно непотребном состоянии заставляет меня чувствовать себя на десять лет страшнее моего реального возраста? Наверное, это как-то объясняется физиологией, психологией или эволюцией. Черт его знает – почему, но это важно. Я ничего не ответила. Он не повторил вопроса. Замок бюстгальтера тихонько щелкнул. Максим оглядел лиф и то, как он сел, с наслаждением глядя на его содержимое. Он неспешно поправил лямки и боковины, а затем сделал то, что меня смутило, но сильнее удивило – он аккуратно залез рукой в чашечку и, проводя горячими руками по возбужденной светло-розовой плоти, поправил грудь, укладывая её так, как ей положено лежать. Такой узнаваемый жест, повседневный ритуал, который знаком каждой женщине, у которой уже есть что складывать в нижнее бельё. Женщине! Но не мужчине. Ни одному мужчине в голову не придет задумываться, как происходит этот процесс, как ни одной женщине не придет в голову наблюдать, как он натягивает на себя трусы (особенно после десяти лет брака), потому как к определенному моменту тебе становится неинтересно даже то, носит ли он их вообще. Вряд ли хоть один из них хотя бы раз в жизни вообще замечал это быстрое движение, которое они, хоть и краем глаза, но наблюдают каждый день. Мужчине нет до этого дела, и это совершенно логично. Логично, если твоя семья растила тебя по заранее одобренным обществом алгоритмам. Если в семье соблюдались элементарные правила морали и этики. Если мать вела себя, как подобает матери, а не… Он повторил это со второй грудью, и, глядя на это, я спросила: