Санаторий «Сказка»

– Кто это?

– Потом, – задыхаясь, рявкнула я.

Таня моложе и быстрее, а потому бег даже на пределе возможности давался ей легче, чем мне, но на ней кроссовки больше похожие на ласты, и вот они-то и сводили к минимуму её молодость и прыть. Мы еле поспевали. И когда расстояние между нами и каннибалом сократилось до десятка метров, он закричал своим жутким, пробирающим до костей, полоумным голосом, лишенным всякой осмысленности:

– Стой…

Вот тут-то Таня дала деру. Быстро обогнав меня, она выбежала вперед и потащила меня за собой.

Все это сильно напоминало сон. Ужасный, бессмысленный и слишком неправдоподобный, чтобы быть правдой. В настоящей жизни тебя не пытается убить компания невменяемых подростков развлечения ради, в настоящей жизни бешеные собаки не разрывают на части человека прямо на твоих глазах, в настоящей жизни за тобой не гонится каннибал. Все это слишком затянулось и перестало соответствовать самым простым истинам, верным алгоритмам, устоявшимся правилам и аксиомам. В настоящем мире, если людям скучно, они заводят любовниц и там, за забором, собаки, не больше крысы, меланхолично гадят на газон, в настоящем мире люди не жрут друг друга! Все это ненастоящее. Все это неправда. Не на самом деле.

– Давай быстрее! – истерично крикнула Таня, и я поняла, что начинаю снижать скорость.

Я выдохлась, я больше не в состоянии держать темп и даже под завязку наполненное адреналином тело не может сопротивляться. Теперь я тяну её на дно. Она вынуждена снижать темп.

– Давай разделимся, – крикнула я.

В ответ девушка отчаянно замотала головой, выплевывая «нет» тяжелыми толчками воздуха из легких.

– Таня, он побежит за мной. Он меня преследует, – кричала я, будучи совершенно не уверенной в собственных словах (а в тайне, где-то в глубине моей грязной, эгоистичной, животной сущности, надеясь, что категорически не права). Но та и слушать не хотела и лишь крепче сжимала мою руку.

Дорога со складскими помещениями резко оборвалась, и начался заброшенный пустырь, где лежали огромные ржавые детали исполинских механизмов и сами эти механизмы – это была огромная свалка никому уже не нужной, покосившейся от времени и ржавчины, спецтехники и запчастей к ней. Огромные краны, погрузчики и даже экскаваторы – мертвые великаны, которых не удосужились похоронить с почестями, желтели на фоне черного неба, ощетинивались углами, и медленно ржавели под открытым небом.

Здесь есть, где спрятаться.

Я резко рванула руку, и она выскользнула из рук девушки. Та обернулась, глядя на меня бешеными глазами:

– Ты с ума сошла?

– Беги!

А затем свернула в сторону, убегая вглубь кладбища бесполезного железа, краем глаза видя, как Танечка-солнышко прибавила ходу и скрылась за горой из отработанных покрышек. Тогда мы и виделись в последний раз, вернее, тогда я последний раз видела её целой и невредимой.

Каннибал погнался за мной, как я и ожидала. Пробегая мимо груд металла, огибая огромные машины, я слышала топот его ног за моей спиной и рваное, хриплое дыхание. Ему тоже нелегко давалась гонка, но в отличие от меня, он охотился, а не спасался и, наверное, это придает больше сил. А может все дело в безумии?

Здесь дорога петляла и позволяла сбросить темп, но все же сердце колотилось прямо под кадыком, легкие хрипели, ноги с трудом выполняли команды – еще немного – и я просто вырублюсь. Я вылетела из-за очередного поворота и подавилась собственным воздухом, заскулив и одновременно вдыхая колючий кислород – в длинном узком коридоре свалки стоял огромный алабай. Он резко обернулся на звук моих шагов, а в следующее мгновение его огромное, мускулистое тело, пригнулось к земле и, взрывая когтями землю, отталкиваясь всеми четырьмя лапами, рвануло ко мне. Огромная пасть раскрылась, сверкая клыками. Время остановилось, превращаясь в кадры замедленной съемки. Удары сердца раз в столетие отсекали время невидимыми тесаками, отрубая от моей жизни каждую секунду драгоценного времени. Смерть бежала прямо на меня, скалясь мне белозубой ухмылкой, в спину дышало безумие, протягивая грязные, окровавленные пальцы, и пока я судорожно выбирала свою смерть, тело мое медленно разворачивалось, увязая в киселе времени. Пес или псих?

Меня грубо толкнули. Я повалилась на землю и какое-то время лишь краем глаза видела движение, совершенно не разделяя объектов, а лишь понимая, что что-то движется, быстро, резко и невероятно тихо. Я обернулась – мне казалось, что у меня контузия, ну или, по крайней мере, она должна выглядеть именно так, потому что картинка была без звука. И лишь несколько мгновений спустя, я поняла, что собака врезалась в гору грязной одежды. С размаху и вдребезги. А потом, с каким-то странным запозданием пришел звук, и я услышала грохот, с которым налетели друг на друга два тела. Резкий лай, хриплый человеческий возглас, собачий рык, громкий пронзительный визг и… тишина. Тяжелые вдохи и выдохи в ночном воздухе, то ли мои, то ли каннибала, и полнейшее бездействие. Резкий стопор и штиль оглушили меня еще сильнее, чем страх и движение. С распахнутыми глазами и ртом я елозила взглядом по человеку, стоящему передо мной и собаке, лежащей на земле. Её нижняя челюсть странно вывернулась и лежала под неестественным углом по отношению к голове, но дело было главным образом не в челюсти – глаза собаки безжизненными стеклянными шариками уставились прямо на меня, уже ничего не видя. Пес был мертв.

Я подняла глаза и уставилась на сумасшедшего. Тот повернулся и осмотрел на меня. Тяжелое дыхание выходило из него с какими-то хрипами и бульканьем. Глаза его смотрели на меня, как будто увидели впервые. Он шагнул ко мне – я взвыла, закрывая руками голову.

– Не на-до, – просипел он и остановился в шаге от меня. – Не кри-чи, – слова вылетали из него как дроби – не слитно, а отдельными слогами – он словно выплевывал их, будто каждая сказанная буква давалась ему с огромным трудом. – У-слы-шат. Не кри-чи.

Я убрала трясущиеся руки и подняла голову. Меня колотило, лихорадило, я никак не могла закрыть рот и жалобно скулила, сквозь кулаки прижатые ко рту. Каннибал резко крикнул:

– Тихо!

И я заткнулась. Звук навсегда застрял в моем горле, и на тот момент я была совершенно уверена, что больше не заговорю никогда. Тут он так же жутко, как и тогда на стоянке, вытянул вверх шею, натянул губы в неестественном оскале и просипел:

– Я тебя вы-ве-ду.

С волос Максима капала вода, и его тяжелое дыхание с яростью входило и выходило из легких. Он уперся ладонями в колени и исподлобья смотрел на поднимающийся к небу дым, который застелил собой все вокруг и резал глаза. Белка сидел прямо на бетоне. Он полностью протрезвел и теперь озадаченно смотрел на бочки, которые стояли рядом с обуглившимися кусками металла. По нелепому и на редкость удачному стечению обстоятельств, остальные бочки не взорвались. Может, потому, что вовремя успели, может, потому, что их занесло песком и грязью. Но факт остается фактом – из двух десятков бочек с отработкой на воздух взлетели только пять. Блоха все еще поливал из брандспойта сгоревшие и соседствующие с ними бочки, но теперь уже, чтобы просто успокоить душу. Странно смотрелся этот низкорослый мальчишка с работающим на всю мощность пожарным рукавом, который бил на всю мощность и, казалось бы, должен был смести его с ног. Но парень будто врос в землю и без суеты лил воду, которая смешивалась с грязью, песком, мусором и текла по бетонной дороге грязными ручьями. Хорошо, что им удалось справиться с огнем самостоятельно, не привлекая посторонних лиц в их маленький оазис веселья и радости. И это, пожалуй, единственный плюс во всей этой ситуации.

Максим выпрямился и, посмотрев на Блоху, крикнул, чтобы тот закруглялся. Блоха кивнул и вырубил подачу воды. Стало тихо, и на фоне этой тишины слишком громким был лязг закрываемого гидранта и шелест собираемого рукава пожарного шланга. Пока Блоха и Белка, мокрые до костей, абсолютно трезвые и оттого злые, как черти, приводили пепелище в порядок, Максим устало пересек широкую бетонную дорогу и подошел к связанному человеку, лежащему прямо на земле. Лицо в крови и синяках распухло и черты его угадывались с большим трудом. Но это и не требовалось, потому как для следующего акта оно не имеет ровно никакого значения.