Страница 18 из 29
Имеется и другой, более зловещий способ упорядочить мир; он состоит в том, что разум попросту находит возможность упростить себя. Именно такое подозрение должно появляться всякий раз, когда какая-то идея начинает объяснять едва ли не всё на свете. Возможно, решения задачи в этом случае не происходит вообще; просто разум обнаружил некий обходной путь, благодаря которому возможно чисто механически устранить все сомнения и отличия! Быть может, то же проявляется в тех переживаниях и том опыте, которые наделяют человека ощущением полученного откровения, когда оказываешься в состоянии, где нет места для сомнений, или когда тебе предстает виде́ние поразительной ясности, но при этом не удается припомнить ни единой подробности. Порой чрезмерное психическое напряжение временно подавляет способность задавать вопросы, сомневаться и исследовать. Человек помнит, что получил ответы на все вопросы, но забыл, что сам вопросов вообще не задавал! Уверенность обретаешь только посредством ампутации любознательности.
Когда жертвы этих психических инцидентов вынуждены мысленно к ним возвращаться, их жизни и личности иногда радикально меняются. Затем другие, видя одухотворенное сияние в глазах этих людей и внемля громким посулам, тянутся за ними. Но радушно принимать парадоксы – все равно что вставать на краю пропасти. Да, мы узнаем, что она такое, если упадем, но выбраться-то уже не получится. Едва противоречие укореняется в умах, лишь немногие способны отвергнуть соблазнительную и саморазрушительную простоту лозунгов наподобие «все едино».
6.11. Заглянем внутрь
Предположим, что во время прогулки и беседы мы имели возможность наблюдать сигналы, проникающие в наш мозг. Будут ли эти сигналы иметь для нас какой-то смысл? Многие проводили эксперименты, рассчитывая сделать такие сигналы слышимыми и видимыми посредством устройств биологической обратной связи. Такие устройства нередко помогают научиться контролировать различные мышцы и железы, которые обычно находятся вне контроля сознания. Однако понимания того, как работают «потайные» ментальные цепочки, достичь не удалось.
Ученые сталкиваются с аналогичными проблемами, применяя электронные инструменты для прослушивания сигналов мозга. Тем самым получилось расширить наши представления о деятельности нервной системы, но эти идеи и прозрения возникли из наблюдений отнюдь не сами по себе. Нельзя использовать данные, не имея по крайней мере некой основы в форме теории или гипотезы. Даже располагай мы возможностью непосредственно ощущать все внутренние процессы умственной жизни, это не помогло бы нам их понять. Наоборот, такая возможность способна дополнительно затруднить понимание, поскольку она будет подавлять нашу способность истолковывать сигналы. Причины и функции того, что мы наблюдаем, не являются тем, что мы можем наблюдать.
Откуда берутся идеи, которые нам нужны? Большинство наших концепций порождаются коллективами, в составе которых мы обитаем. Даже идеи, которые мы «получаем» для себя, исходят от сообществ – на сей раз тех, что скрываются в наших головах. Мозг не производит мысли, в отличие от мышц, источающих силу, или яичников, вырабатывающих эстроген; чтобы придумать хорошую идею, необходимы усилия огромного множества «субмашин», которые выполняют чрезвычайно разнообразные задачи. Каждый человеческий череп содержит сотни этаких компьютеров, развивавшихся на протяжении сотен миллионов лет эволюции, и каждый из них имеет свою, чуть отличную от прочих архитектуру. Каждый «специализированный» агент должен научиться обращаться к другим агентам-специалистам, которые могут ему помочь. Некоторые разделы мозга отличают звуки голосов от других звуков; другие специализированные агенты отличают лица от объектов других типов. Никто не знает, сколько таких агентов прячется в нашем сознании. Но почти наверняка все они используют немного различные виды программ и форм репрезентации; у них нет общего кодового языка.
Если разум, чьи составные части используют разные языки и способы мышления, пытается заглянуть внутрь себя, лишь немногие из упомянутых агентов смогут понять друг друга. Людям, которые говорят на разных языках, достаточно сложно общаться, а сигналы, используемые разными частями разума, несомненно, различаются и того сильнее. Если агент М задал любой вопрос «чуждому» агенту Ц, как этот последний поймет, о чем его спрашивают и как М поймет его ответ, если таковой все же будет? Большинство пар агентов вообще не в состоянии общаться.
6.12. Внутренняя связь
Если агенты не способны общаться, почему на это способны люди, несмотря на все различия в происхождении, образе мыслей и стремлениях? Ответ заключается в том, что мы переоцениваем собственную способность к коммуникации. Вопреки различиям, которые выглядят значимыми, мы по большей части опираемся в своих действиях на общие знания и опыт. Посему, пускай мы почти ничего не знаем о наших низкоуровневых ментальных процессах, мы можем воспользоваться их общим «наследием». Мы не в состоянии выразить, что конкретно имеем в виду, зато часто можем ссылаться на различные примеры комбинирования структур, которые – мы в этом убеждены – уже существуют в разуме нашего собеседника. Если коротко, мы указываем, о чем надо думать, пусть даже не можем описать сами мысли.
Слова и символы, которые мы используем для обобщения наших высокоуровневых целей и планов, не совпадают с сигналами для контроля низкоуровневых структур. Поэтому, когда наши агенты более высокого уровня пытаются исследовать деятельность низкоуровневых «субмашин», которые им подчиняются, они не могут разобраться в происходящем. Вот почему, вероятно, наши языковые агенты не могут внятно изложить, как удерживать равновесие на велосипеде, как отличать картины от реальных пейзажей и как извлекать факты из памяти. Особенно тяжело использовать наши языковые навыки для рассуждений о составных частях разума, которые осваивают такие умения, как балансирование, наблюдение и запоминание, прежде чем мы начали учиться говорить.
«Значение» само по себе относительно с точки зрения размера и масштаба; оправданно рассуждать о значении только в системе, достаточно крупной для того, чтобы иметь много значений. Для малых систем понятие значения выглядит бессмысленным и излишним. Например, агентам Строителя не нужны значение и смысл для выполнения своей работы; оператор «Добавить» просто обращается к операторам «Взять» и «Поместить». Следовательно, этим последним не требуется понимание того, что «означают» управляющие сигналы, поскольку их привлекают для выполнения конкретной работы, не для чего больше. В общем случае чем мельче агент, тем труднее будет другим агентам понять его «язык».
Чем меньше два языка, тем сложнее перевод с одного на другой. Дело не в чрезмерном обилии значений, а в их скудости. Чем меньше действий выполняет агент, тем слабее вероятность того, что действия другого агента будут отвечать этой деятельности. Если же два агента не имеют между собой ничего общего, перевод невозможен.
В более привычной ситуации трудностей перевода в человеческих языках каждое слово имеет много значений, и главная проблема заключается в том, чтобы сузить разнообразие значений до единого общего. Но в случае коммуникации между несвязанными агентами такое сужение значений бесполезно, если агенты изначально не имеют ничего общего.
6.13. Самопознание опасно
Призыв «познать себя» вполне может показаться заслуживающим внимания, ибо он сулит некое благо. Но этот якобы благой призыв маскирует заблуждения. Несомненно, разум, который хочет изменить себя, может извлечь выгоду из знания о том, как он устроен и как работает. Однако подобное знание легко может подтолкнуть к саморазрушению, ведь мы лезем неуклюжими ментальными пальцами в хитроумные мыслительные схемы разума. Может, поэтому наш разум упорно заставляет нас играть в эти психические прятки?