Страница 6 из 10
Форшмак из рубленой селедки от Анны Ароновны
2 спинки слабосоленой сельди (или сельди, вымоченной в молоке), 2 куска белого хлеба без корки, 1 столовая ложка постного масла, 6 сваренных вкрутую яиц, 1 крупное яблоко (лучше симиренко или антоновка), полторы столовые ложки сахара, 1 небольшая луковица, 2 столовые ложки зеленого лука, 2 столовые ложки уксуса, щепотка перца.
Сельдь промыть, снять кожицу, удалить кости, голову и хвост сохранить. Филе пропустить через мясорубку. Хлеб замочить в молоке и отжать, яблоко и лук очистить, вырезать у яблока сердцевину, нарезать кусочками и пропустить через мясорубку. Все хорошо перемешать. У 4 яиц отделить белки от желтков, белки мелко порубить и соединить с селедочным фаршем, добавить в него 1 столовую ложку уксуса, перец и еще раз все тщательно перемешать. Полученную массу выложить на тарелку, придать ей форму селедки, приложить голову и хвост. Оставшиеся яйца нарезать кружочками и покрыть ими селедочный форшмак. Сверху посыпать мелко нарезанным зеленым луком. 4 желтка протереть с 1 столовой ложкой уксуса, заправить сахаром, перцем, растительным маслом, хорошо перемешать и этой смесью полить форшмак.
Суп с клецками из магазинных сушек или мацы от Анны Ароновны
Cтакан сушек или мацы, измельченных в мясорубке и прокрученных затем на кофемолке, 1 яйцо, полтора литра молока пополам с водой или воды пополам с мясным бульоном, 100 граммов сливочного масла или топленого гусиного жира, 3 столовые ложки воды для теста, соль, сахар по вкусу.
Приготовить тесто: яйца взбить, добавить молотые простые сушки или мацу, сливочное масло, кипяченую воду, соль и сахар, растворенные в воде. Замесить массу до консистенции густой сметаны. Если тесто получится более густое, можно добавить еще молока. Посуду с тестом накрыть и поставить в холодильник на 2 часа. Тесто разделать на маленькие шарики, чуть меньше грецкого ореха, и опустить их в кипящее молоко, смешанное с водой 1:1, варить на слабом огне в течение получаса. Можно вместо молока с водой использовать мясной бульон (чистый или разбавленный водой), тогда сливочное масло в тесте следует заменить гусиным жиром. К столу суп подать в горячем виде, посыпав рубленой петрушкой.
Вечером я не нахожу себе места.
Я видела, как примерно в восемь часов вечера с работы вернулся дядя Толя (он работает директором типографии, поэтому его не бывает дома даже в выходные, потому что газеты должны выходить всегда). Еще через сорок минут они с тетей Людой, Светиной мамой, разнаряженные, отправились куда-то в сторону парка – вероятно, в кино, на последний сеанс. Следом за ними туда же, но только на танцы, убежала Оля Дейдей, старшая сестра Светы.
Мама приходит в комнату, чтобы уложить меня в постель, я послушно укладываюсь, но верчусь под одеялом, словно веретено. Наш план провалился! Свету никто не ищет! Ей, бедняжке, сейчас, наверное, страшно одной на темной и пустой даче. Но самое главное, что страдает она, получается, абсолютно зря! Я начинаю тихонько плакать и незаметно засыпаю.
Кошмар начинается примерно в полночь. Я просыпаюсь от громкого лая Линды и настойчивых звонков в дверь. Через несколько минут в комнату входит моя мама в ночной сорочке и заплаканная тетя Люда.
– Иннуль, ты Свету не видела вечером?
– Не-е-е-т… А что? – мой голос предательски дрожит.
– Она пропала! Так ты точно ее не видела?
– Нет, мамочка.
– А сама где полдня была?
– У Беренштамов. Я тебе три рецепта принесла. Я же говорила…
– Руки покажи!
Я протягиваю ладошки, чтобы мама убедилась, что я не держу пальцы крестом. Мама успокаивается. Она не знает, что я изо всех сил, почти до судороги, скрестила пальцы на ногах…
Со двора доносятся громкие голоса соседей. Разбужен, похоже, весь дом.
– Милиция! – кричит кто-то. – Надо срочно звонить в милицию!
– Да Анатолий туда уже побежал!
– Детей не пускайте во двор и не орите! Если у нас завелся маньяк, то не нужно, чтобы он еще кого-нибудь схватил.
– Типун тоби на язык! Шо ты такэ кажешь? Якый маньяк? Мабудь пишла до ричкы, та заблукала. Трэба брать фонари та йты шукать. Аркашка, бисова дытына, а ну быстро до дому! Чого ты сюды вылиз? Ты дэ сам вэсь дэнь був, а?!!
Я залезаю с головой под подушку, затыкаю ладонями уши и затихаю до утра.
Утром, дождавшись, когда бабушка и мама уйдут на работу, перепоручив меня заботам Анны Ароновны, я отпрашиваюсь у нее погулять. Мне нужно срочно проведать Свету и отнести ей еду. Но Беренштамы, напуганные, как и все, событиями этой ночи и исчезновением дочки Дейдеев, проявляют сверхбдительность.
– Нет уж, солнышко. Мы не знаем, маньяк то или не маньяк, а посиди-ка ты от греха сегодня с нами. Сейчас с дядей Борей в шахматы сыграешь, потом попечатаем, потом я тебя покормлю обедом и уже вместе сходим в скверик, на карусели. Договорились?
Под окном челночит взад-вперед верный рыцарь Аркашка. А я не то что вырваться не могу, не могу даже придумать, как ему что-нибудь в окно передать.
– Чегой-то твой кавалер к нашему окну прилип? – подмигивает мне дядя Боря.
– Кушать хочет! – внезапно придумываю я.
– А его дома мама разве не кормит?
– Кормит как на убой! – Я вспоминаю тяжелую, осанистую маму Аркашки и понимаю, что наговаривать на нее себе дороже. – Просто я ему рассказала, как у вас вкусно, просто очень-очень-очень… И ему, наверное, тоже хочется.
– Так зови парня, Аня его сейчас покормит.
– Не! Его мамка заругает. Можно я ему вашу халу в окошко передам?
– Шли мазл, ну конечно! О чем речь?
Дядя Боря разрезает свежеиспеченную огромную халу пополам, щедро мажет ее маслом и так же щедро посыпает сахаром. Я высовываюсь в окно и протягиваю «бутерброд» Аркашке. Он понимающе кивает и убегает. А я остаюсь «под арестом», беспокоясь еще и о том, чтобы Аркашка устоял и не слопал половину халы по дороге к даче.
Через час мимо окна пробегает мама, которая зачем-то возвращается домой. Заметив меня у окна, она машет рукой и кричит на бегу:
– С этим вчерашним дурдомом совсем про твои рецепты для девочек забыла. А ты вчера так славно потрудилась, столько напечатала… Вот, пришлось отпроситься на обед домой. Ты хорошо себя ведешь?
– Ага, – рассеянно отвечаю я, но мама меня уже не слышит.
Зато дядя Боря замечает все отлично. Он щурит свои шоколадные, чуть навыкате глазищи и барабанит пальцами по столу.
– Анечка, можно тебя на минутку?
Из комнаты, с голубенькой тряпкой для пыли, появляется Анна Ароновна.
– Мне кажется, дорогая… – и дядя Боря произносит несколько коротких фраз на языке, которого я не знаю, да и слышу в доме Беренштамов крайне редко. Моя бабушка Аня говорит, что это специальный еврейский язык. Судя по всему, речь идет обо мне, потому что Анна Ароновна присаживается на корточки и заглядывает мне в глаза:
– Инночка, а ты знаешь, что по глазам можно легко определить, когда человек говорит правду, а когда обманывает?
– Как это? – испуганно спрашиваю я и зачем-то зажмуриваюсь.
– Ну, если человек говорит правду, то у него глаза как глаза, а вот если врет, то в зрачках появляется маленькая тоненькая черточка. Это знак нечистой силы.
– И нечистой совести, – добавляет дядя Боря. – Давай сейчас проверим. Ты хочешь тети Аниного мамуля?
Я знаю, что мамуль – это такое ужасно вкусное печенье с орешками, которое я полными карманами таскаю от Беренштамов во двор.
– Да, хочу, спасибо!
– Ну вот, глаза как глаза. А теперь я задам тебе другой вопрос. Ты знаешь, куда подевалась Света Дейдей?
Я набираю полную грудь воздуха, чтобы ответить и невольно отвожу глаза в сторону. Но ничего сказать не успеваю, под окном снова появляется мама с кипой листочков в руках.
– Дочь, это же не ты печатала?! Тут нет ни единой ошибки, тут даже знаки переноса расставлены. Анна Ароновна, прошу прощения, но, вероятно, над рецептами трудились вы. Чем же в таком случае Инна у вас вчера занималась 4 часа?