Страница 3 из 12
Гости, да и сам виновник торжества были откровенно шокированы и появлением капитана, и бутылкой шампанского, и особенно моим громким заверением о трех с половиной минутах. Но именно за указанное время я и доложил присутствующим военную биографию новоиспеченного лауреата, которую знал если и не назубок, то весьма прилично. В те времена я служил в газете «Красная Звезда» и всех деятелей культуры, имевших прямое отношение к армии и флоту, рассматривал исключительно как своих потенциальных героев. Так вот Лавров еще до войны подавал документы в мореходное училище, но его не приняли по возрасту. Когда фашистская Германия напала на нашу страну, Лаврову шел шестнадцатый год. Он опять отправился в военкомат. Вновь военком категорически пресек желание юноши воевать. А фашисты уже подступали к Ленинграду. Вместе с ровесниками Кириллу пришлось эвакуироваться в Новосибирск. Там он встал к станку и за смену регулярно выдавал две нормы выточенных деталей к военной технике. Но как только дорос до призывного возраста, сразу же поступил в Астраханское военное авиационное училище. Победа застала Лаврова на далеких Курильских островах в должности офицера-авиатехника. Обслуживал он пикировщики «Пе-2» – в народе «Пешка», а на финской войне – «Пекка-Емеля» – самый массовый советский пикирующий бомбардировщик. Как авиационному специалисту, Лаврову приходилось вкалывать до седьмого пота. «Пешка» была привередливой не только в пилотировании, но и в обслуживании. Но все равно пилоты и техники на Курилах жили по правилу: делу – время, а потехе – час. Художественная самодеятельность у них была на приличном уровне. Вот там, в солдатской самодеятельности, лейтенант Лавров впервые и сыграл роль Боба Морфи в «Русском вопросе» К. Симонова.
После моих заключительных слов Алексей Баталов подошел к Лаврову, поцеловал того и прочувствованно сказал: «Спасибо тебе, Кирюша, за такую оригинальную точку в нашей сегодняшней встрече. Это, право, весьма необычно, нестандартно! Мало кто из здесь присутствующих знал, что ты, оказывается, офицер-техник по самолетам, да еще и целый капитан. Но что особенно примечательно, так это то, что этот капитан уложился, шельмец, именно за три с половиной минуты – я хронометрировал!»
Изумленный Кирилл Юрьевич стал смешно клясться и божиться, что он ни сном ни духом, что впервые в жизни меня видит. И то была сущая правда. Но никто ему не поверил. Потом он подошел ко мне, поблагодарил за оригинальный кунштюк и как-то почти виновато предложил: «Если хотите, поедем с нами. Посидим в «Стреле». Надо ли вам говорить, дрогой читатель, с какой радостью я согласился! На трех автомобилях «Волга» мы отправились на Ленинградский вокзал. Мне выпало сидеть на заднем сиденье рядом с Баталовым и Юрием Сенкевичем, как впоследствии оказалось, самыми близкими друзьями Кирилла Лаврова. Мы о чем-то хмельно говорили – не запомнилось. Но телефонами обменялись. На следующий день я, всю жизнь исповедующий железное правило ковки железа, покуда оно горячо, позвонил Алексею Владимировичу и попросил его дать интервью для «Красной Звезды». К моему неописуемому удивлению, артист отказался не то чтобы агрессивно, но почти что раздраженно. Типа того заявил, что одно дело – треп в подвыпившей компании и совсем другое – интервью для известной газеты. Тем более военной, которую он лично никогда даже в руках не держал. Откровенно признаться, я был настолько огорошен и растерян, что даже не нашелся с ответом на баталовский «отлуп». Однако потом посидел, покумекал, полистал справочники и, как говорится, во всеоружии вновь побеспокоил Алексея Владимировича по телефону.
Как и следовало ожидать, Баталов стал отказываться, хоть и не столь агрессивно, как в минувший раз. Он говорил мне, что чрезвычайно далекий человек от армии. «Честно вам признаюсь: служил я срочную в чрезвычайно щадящем режиме при Театре Советской Армии, где мама работала. Я и автомат-то в руках держал от силы три-четыре раза. А так мы занимались охраной и хозяйственными работами. Но в основном я играл на сцене. Правда, исключительно эпизодические роли». – «Да нет, уважаемый Алексей Владимирович, – парировал я, – вы отслужили в спецроте при театре от звонка до звонка, получили там воинскую специальность водителя широкого профиля и даже возили на «УАЗе» начальника ЦТСА генерал-майора. В вашем послужном списке – все знаки воинского отличия. Если полагаете, что это не основание для выступления в военной газете, то я еще добавлю, что вы сыграли солдата Бориса в фильме «Летят журавли», военврача в картине «Дорогой мой человек» и комиссара в ленте «Седьмой спутник». В фильме «Звезда пленительного счастья» вы – гвардии полковник князь Трубецкой. Что-нибудь я упустил?» – «Так то ж роли. А служба в моем понимании – нечто особое. Так что не обижайтесь моим отказом и поймите меня правильно. Негоже мне, гражданскому до мозга костей человеку, красоваться в военной газете. Надо мной же потом смеяться будут те люди, которые взаправду служили в армии или на флоте».
Мне стало ясно, что «насчет бани», как тот анекдотический старшина, я договорился: бани не будет. И упавшим голосом я промямлил: «Да, честно говоря, Алексей Владимирович, мне и просто хотелось с вами пообщаться, послушать вас. Когда еще такая возможность выдастся». – «В таком разе я вас приглашаю на съемки телепередачи, которая готовится к моему 55-летию. Там мне волей-неволей придется многое о себе рассказывать. Там в перерывах и пообщаемся, коль вы уж такой настырный».
…Телевизионная запись длилась что-то около четырех часов. Потом я решил подойти к Баталову, поблагодарить его за откровенный и честный рассказ о собственном творчестве, который я подробно застенографировал. Артист подивился моей способности к скорописи. Какие-то еще я ему задавал вопросы, хотя для газетной публикации материалу набралось более чем достаточно. Повторюсь: Баталов был потрясающе откровенен и щедр на воспоминания. Чувствовалось, что готовился к записи очень серьезно. А еще при том коротком общении я стал невольным свидетелем потрясающей, ни разу доселе мне не встречающейся воспитанности актера. «Марина, – спросил он режиссера, – камеры выключены? Курить так хочется, что сил моих больше нет». – «Алексей Владимирович, я же не знала. Вы бы могли курить в кадре. Очень многие так делают». – «Ну что вы, курить в кадре, если это не роль, мне все равно что сейчас выйти и на улице раздеться догола».
Начало восьмидесятых. Еще никто понятия не имеет, что курение – вред. Самая великая похвала любому собранию – констатация: дым стоял такой, что можно было топор вешать. Еще женщина с сигаретой была такой же редкостью, как нынче сельская телега на Тверской. А Баталов оказался столь удивительно требователен к себе. Был я потрясен! И с тех далеких пор мое чувство восхищения великим актером только крепло. Не знаю, не уверен, что смогу передать собственные любовь и восторг великой, подвижнической деятельностью «главного интеллигента Советского Союза Алексея Баталова» в этой книге. Но, видит Бог, стараться буду изо всех своих сил. И пусть Он мне поможет…
Часть 1
Жизнь Баталова
Алешкино рваное детство
Многие полагают, и не без основания, что Алексей Владимирович Баталов – коренной москвич. На самом же деле он родился во Владимире и почти год провел в доме материных родителей. Его дед по матери, Антон Ольшевский, был хоть и незнатным польским дворянином, зато очень высокомерным, вспыльчивым и строптивым. Как говорится, гоноровый шляхтич. Лихой кавалерист на Первой мировой войне, он в мирной жизни намеревался стать врачом, однако с медицинского факультета вылетел за то, что во время пения «Боже, Царя храни» не встал по стойке «смирно». Пришлось бедолаге переквалифицироваться в ветеринары. На казенной лошади регулярно объезжал всю Владимирскую округу. С местной властью рабочих и крестьян ладил через пень-колоду, за что угодил в тюрьму, где и скончался.
Бабушка Баталова, Антонина Ольшевская, родом из дворянской семьи Нарбековых, была известным во Владимире зубным врачом. Нарбековы и Ольшевские, еще не зная о существовании друг друга, уже были объединены в партии социалистов-революционеров – эсэров. Причем бабушка Антонина даже верховодила среди своих товарок-эсэрок. Поддерживала крепкие, дружеские отношения с «товарищем Арсением», который впоследствии оказался выдающимся советским государственным и военным деятелем, самым крупным военачальником Красной Армии, ее первым военным теоретиком. Михаил Васильевич стал крестным отцом ее дочери Нины, которая, в свою очередь, стала матерью моего героя. Очень даже возможно, что если бы Фрунзе не умер в 1925 году, по слухам, благодаря тщаниям Троцкого, то, возможно, бабушку Антонину и миновала бы гулаговская участь – военачальник защитил бы свою подругу. Однако в атмосфере всеобщей подозрительности зубной врач – бывшая эсэрка – загремела на нары.