Страница 3 из 23
«Русский бог» Вяземского выражает цивилизационно-культурный абсурд, заложенный в самой сущности России. Природная суровость, бытовая скудость, бездорожье, обреченная неустроенность, беспорядок, неопрятность, бытовое неудобство, повседневная безалаберность, кажущаяся бессмыслица во всем, исконный, неисправимый, прирожденный России (вспомним суворовское «естество») обыденный иррационализм, не свойственный западноевропейскому духу и интеллекту – «вот что значит русский бог» – сущность России. Парадоксально-нелепое сочетание европейских и дремучих старомосковских, даже первобытных традиций и привычек, всевозможные нелепости и несуразностей, в общем, «все, что некстати» (неожиданно, неразумно, вдруг, незапланированно) для европейца, привыкшего к торжеству рациональной прагматичности, «регулярности» бытия и государственного и повседневно-обыденного, продуманного бытового комфорта.
Европа, воплотившаяся в Наполеоне, впервые вторгшаяся в Россию после ее «вестернизации», неожиданно и непредвиденно вступила в войну с самим «русским богом» – всем тем, «что есть некстати». И ирония Пушкина неощутимо преображается в его фундаментальное историософское умозаключение.
«Поймите же и то, – пишет Пушкин в одной из своих статей, будто подытоживая сказанное выше, – что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада»18.
Но вот что очевидно диссонирует с «русским богом» Змеёва и Суворова. «Когда я спросил однажды у него, – писал его отцу ротный командир капрала л-гв. Семеновского полка А.В. Суворова, – отчего он не водится ни с одним из своих товарищей, но даже избегает их общества, он отвечал: “У меня много старых друзей: Цезарь, Аннибал, Вобан, Кегорн, Фолард, Тюренн, Монтекукули, Ролен… и всех не вспомню. Старым друзьям грешно изменять на новых”»19.
Среди «старых друзей» Суворова, как мы видим, нет ни одной русской фамилии. И Суворов отвечает почему: «Наука просветила меня в добродетели, – “расшифровывает” Суворов позднее свои идеалы, сложившиеся, благодаря “науке из книг”20, благодаря именно “европейской учености”, – я лгу, как Эпаминонд21, бегаю, как Цесарь, постоянен, как Тюренн, и праводушен, как Аристид»22.
«Великий Тюренн» в восприятии Суворова, исповедовавшего «русского бога», наиболее полно и выразительно воплощал в себе «ученую» Европу, просвещавшую его «в добродетели». Погибший на поле битвы, как подобает солдату и полководцу в 1675 г., «Великий Тюренн» был тоже «богом», «земным богом войны» европейских и русских полководцев последней четверти XVII–XVIII вв.23 Уже к концу XVII в. в Европе сложился настоящий «культ Великого Тюренна»24.
Суворов любил сравнивать себя с Тюренном25, и ему нравилось, когда это делали окружающие, называя его «росским Тюренем» 26. «Великий Тюренн», по-своему прочитанный в книгах и осмысленный Суворовым, был принят им для себя и, по существу, им же самим выстроен как нравственно-поведенческий «архетип Тюренна». Ярко, емко и точно выразил его русский солдат в поэтической формуле М.Ю. Лермонтова:
«Прообраз» русского полководца-солдата Суворова обозначился явлением «первого русского генерала Венедикта Змеёва». Своего рода «архетип Суворова», «архетип» русского военачальника, незримо вырос из причудливой, полуфольклорной смеси старомосковской архаики с проникавшей в нее Европой под названием «думный генерал Венедикт Змеёв».
Никаких прямых свидетельств об отношении генерала В.А. Змеёва к «великому Тюренну» не сохранилось. Однако весть о гибели «великого Тюренна» дошла в ту пору и до далекой России, в которой его знали еще с первой половины XVII в.28
«…В понедельник, 16 сентября (1675 г.), пришли в Архангельск письма из Москвы… – писал молодой участник голландского посольства Балтазар Койет. – Эти же письма сообщили, что Тюренн разбит немцами и что сам он пал. 18-го мы получили через Москву куранты из Голландии, подтверждавшие смерть маршала Тюренна»29, а «в воскресенье, 6 октября, утром около 7 часов… как только мы подошли к берегу… и развели огонь …заодно зажгли 3 или 4 старых развалившихся строения …чтобы отпраздновать победу императорских войск и смерть Тюрення…»30.
Для голландцев гибель маршала Тюренна была большим торжеством: погиб один из самых опасных врагов Соединенных Штатов Нидерландов. Видимо, гибели Тюренна придавали большое значение и в российском Посольском приказе, куда в первую очередь поступали сведения о европейских событиях, включавшиеся затем в так называемые «вести-куранты», полученные и голландцами.
Будущий ближайший друг царя Петра, подполковник, а затем и полковник Ф. Лефорт в течение почти трех лет, с 1687 по 1690 гг., служил в 1-м Московском рейтарском полку генерала В.А. Змеёва, будучи его помощником31. Близкое знакомство с общительным и обаятельным швейцарцем наверняка расширило представления старого русского генерала о состоянии военного дела в Западной Европе. Лефорт, конечно же, поведал ему и об известных в то время, выдающихся западноевропейских полководцах, прежде всего о «великом Тюренне». Ведь до приезда в Россию и поступления в русское войско Лефорт уже успел ок. полутора лет, с весны 1674 до лета 1675 г., прослужить в голландской армии, воевавшей против Тюренна в ходе войны 1672–1678 гг.32
Генерал П. Гордон, весьма живо интересовавшийся военными и политическими делами в Европе, информированный и «книжный человек», находившийся с генералом Змеёвым в близких приятельских отношениях, наверняка поведал ему все, что знал о «великом Тюренне».
Но «слуга царю, отец солдатам» генерал Змеёв, пожалуй, лучше и раньше других в России XVII в. понял, что без европейской «книжной науки» о «регулярном воинском строе» добрая служба православному государю невозможна. Потому-то, как лучший ее знаток и лучший командир «регулярного русского войска», он и был удостоен высшего «регулярного» воинского чина – «генерала».
Признанный великим полководцем в общеевропейском масштабе, Суворов был удостоен высшего «полководческого титула» – титула «Тюренн». Змеёв, за сто лет до этого, когда «культ великого Тюренна» еще только начал формироваться, признанный лучшим русским военачальником европейского уровня, был пожалован в «генералы». Возведение его в высший ранг «генеральского достоинства» в России того времени, в чин «думного генерала», специально для него учрежденный, как бы буквально следует умозаключению Наполеона Бонапарта: «Генерал – это самый умный из храбрых».
Глава 1
Рейтарский полковник
Венедикт Андреевич Змеёв
Змеёв (Змиев, Змеов, Змеiов) Венедикт Андреевич (ок. 1618–1697) происходил из старинного, но не знатного русского дворянского рода. Сам он подписывал свою фамилию в соответствии с тогдашней русской орфографией – «Змеов», делая ударение на последнем слоге. Это подтверждается и текстом дневника генерала П. Гордона, тесно общавшегося с генералом: он писал его фамилию как «Ismeyow»33, т. е. «Змеёв». Другой служилый иноземец, также близко общавшийся с генералом Змеёвым, небезызвестный Ф. Лефорт, произносил и писал фамилию генерала как «Ismayoff»34, т. е. почти так же, как и Гордон, – «Змеёв». Поэтому правильное (по тем временам) произношение и написание его фамилии было «Змеёв».
Имя первого русского генерала – «Венедикт» – тоже сравнительно редко встречалось в тогдашнем российском именослове. Потому московские канцелярские служители, приказные дьяки не всегда точно его воспроизводили – чаще писали его «Веденихт».