Страница 10 из 18
– Он живет на дрянной улочке недалеко от площади Нации, – сказал Гийом, – по соседству с дрянными буржуазными рожами и их поросячьим потом- ством.
– Ты, по-видимому, не общался с детьми в нужном возрасте, – сказал Жак. – Этот период – увы! – очень короткий, и тогда они напоминают кого угодно – только не поросят. Ты живешь в гостинице? – спросил он Джованни.
– Нет, – ответил Джованни, и впервые в его голосе я уловил некоторую неловкость. – Я живу в комнате одной девушки.
– Вместе с девушкой?
– Нет, – улыбнулся Джованни. – Где сейчас девушка, я не знаю. Взгляни вы на мою комнату, сразу поняли бы, что там и намека на женщину нет.
– С радостью заглянул бы к тебе, – оживился Жак.
– Устроим на днях для вас вечеринку, – сказал Джованни.
Этот слишком вежливый и слишком прямой ответ пресекал дальнейшее приставание, и я сдержался, чтобы самому не задать вопрос. Гийом бросил беглый взгляд на Джованни, который, насвистывая, смотрел в окно. Последние шесть часов я только и делал, что принимал разные решения, и теперь остановился на одном – оказавшись в кафе наедине с Джованни, я сразу открою карты. Я собирался сказать ему, что он ошибся насчет меня, но мы можем остаться друзьями. Хотя кто знал, может, это я ошибся, неправильно истолковав его поведение, а прояснить это раньше не позволили обстоятельства и чувство стыда. Я попал в западню и понимал, что при всех вариантах момент истины близок и мне его не избежать – разве что выпрыгнуть на ходу из такси, что было бы самым жутким признанием.
Когда мы оказались вблизи замусоренных бульваров и непроезжих боковых улочек, ведущих к Центральному рынку, шофер поинтересовался, какая конечная цель нашей поездки. Вдоль тротуаров перед металлическими контейнерами яркими горками были навалены лук-порей, обычный лук, капуста, апельсины, яблоки, картофель, цветная капуста. В длинных контейнерах хранились большие запасы фруктов, овощей, в некоторых держали рыбу, в других – сыр или только что освежеванные мясные туши. Трудно было вообразить, что все это можно когда-нибудь съесть. Однако через несколько часов это изобилие исчезнет, и со всех концов Франции в Париж опять начнут съезжаться на радость барышникам грузовики, чтобы накормить прожорливую орду галдящих людей. И впереди, и позади, и с обеих сторон нашей машины стоял непрерывный гвалт, то ранящий, то восхищающий наши уши, и шофер с Джованни кричали что-то в ответ. Большинство парижан, похоже, предпочитало одеваться в голубое во все дни недели, кроме воскресенья, когда все носят черную, праздничную одежду. Сейчас эта голубая толпа своими тележками, тачками, фургонами, раздувшимися корзинами, удерживаемыми под немыслимыми углами на спинах, ужасно мешала нашему проезду. Одна женщина с красным лицом, тащившая громадную корзину с фруктами, виртуозно обругала cocho
– Знаю я тут одно местечко, – сказал он шоферу, – très bon marché[30], – и рассказал, как туда подъехать. Оказалось, что шофер сам часто там бывал.
– И где оно? – нетерпеливо спросил Жак. – Я думал, мы едем в… – И он назвал другое место.
– Вы шутите? – презрительно заметил Джованни. – Это заведение очень плохое и очень дорогое. Подходит только для туристов. А мы не туристы, – прибавил он и повернулся ко мне: – Приехав впервые в Париж, я сначала работал на рынке, довольно долго работал. Nom de Dieu, quel boulot![31] Нет уж, больше туда ни ногой. – Он смотрел на улицы за окном с грустью, которая не становилась менее искренней из-за легкой театральности и самоиронии.
Из угла послышался голос Гийома:
– Расскажи, кто вызволил тебя оттуда.
– Конечно, – сказал Джованни. – Вот мой спаситель, мой хозяин. – Немного помолчав, он поинтересовался: – А вы не раскаиваетесь, что взяли меня? Вреда от меня нет? Вы довольны моей работой?
– Mais oui[32], – сказал Гийом.
– Bien sûr[33], – вздохнул Джованни и опять стал, посвистывая, смотреть в окно. Такси остановилось на углу. Место было на удивление чистым.
– Ici[34], – сказал шофер.
– Ici, – подтвердил Джованни.
Я полез за бумажником, но Джованни перехватил мою руку и сердитым движением бровей дал мне понять, что эти грязные старики должны хотя бы расплачиваться. Открыв дверцу, он ступил на тротуар. Гийом даже не пытался достать бумажник, и за такси заплатил Жак.
– Ну и ну! – произнес Гийом, глядя на дверь кафе. – Похоже, тут можно подцепить заразу. Ты что, хочешь нас отравить?
– Никто не заставляет вас есть на улице, – сказал Джованни. – И вообще, у вас больше шансов отравиться в тех шикарных заведениях, куда вы обычно ходите, где снаружи все чисто, mais, mon Dieu, les fesse! – и он ухмыльнулся. – Fais-moi confiance[35]. И с чего бы мне вас травить? Тогда я лишусь работы, а я только сейчас понял, что хочу жить.
Гийом и улыбающийся Джованни обменялись взглядом, который я не смог бы понять при всем желании, а Жак, подталкивая нас перед собой, словно маленьких детей, заметил с ухмылкой: «Давайте не будем стоять здесь и мерзнуть. Не надо спорить – не сможем поесть, выпьем. Спиртное убивает микробов».
Гийом неожиданно просветлел лицом – была у него удивительная черта внезапно преображаться. Словно при нем всегда был наполненный шприц, который в тягостные моменты автоматически впрыскивал ему витамины.
– Il y a les jeunes dedans[36], – сказал он, и мы вошли внутрь.
В кафе за оцинкованной стойкой действительно сидели молодые парни и потягивали красное и белое вино. Впрочем, там были и немолодые люди. Рябой юноша и потасканная девица играли у окна в пинбол. В глубине зала нескольких посетителей за столиками обслуживал на редкость опрятный официант. В полумраке, на фоне грязных стен и посыпанного опилками пола его куртка сверкала белизной. За столиками просматривалась кухня, где тяжело, словно перегруженный грузовик, переваливался тучный и мрачный повар в высоком белом колпаке и с потухшей сигарой в зубах.
За стойкой восседала одна из тех неподражаемых и решительных дам, которые встречаются только в Париже – зато в большом количестве. В любом другом месте они были бы неуместны, как русалки на вершине горы. Но в Париже их можно видеть почти за каждой стойкой, они расположились там, как наседки на гнездах, и внимательно следят за кассой, словно та снабжает их яйцами. Ничто не укроется от их глаз, ничто не может удивить – разве только во сне. Но снов они уже давно не видят. Эти дамы не бывают ни злыми, ни добрыми, но у них есть своя особенность: они знают все о каждом, кто оказывается на их территории. Некоторые из них седые, другие – нет, одни толстые, другие худые, одни уже бабушки, другие засиделись в девках, однако у всех безучастный, но цепкий, все отмечающий взгляд. Трудно поверить, что когда-то они просили материнскую грудь или любовались солнышком; кажется, в этот мир они пришли только ради денег – взгляд у них беспомощно шарит по сторонам и успокаивается, только остановившись на кассе.
29
Последними словами (фр.).
30
Очень дешевое (фр.).
31
Ну и работенка, черт побери! (фр.)
32
Ну, конечно (фр.).
33
Разумеется (фр.).
34
Здесь (фр.).
35
Но что у них сзади!.. Можете мне поверить! (фр.)
36
А там и молодые есть (фр.).