Страница 2 из 42
перед взором дона Рамиреса возникло божественное создание.
На каменный пол виноградной беседки ступила хрупкая юная газель с большими темными глазами и каштановыми локонами выбившихся из скромной прически волос. Щеки ее так и горели румянцем от быстрой ходьбы, а их нежная кожа казалась розовыми лепестками, сверкающими под хрустальными капельками росы.
– Что, нравится?! – рассмеялся приятель, глядя на потерявшего дар речи гостя.
– Не томи душу, дон Марьяно, скажи мне ради всего святого, кто это? – едва справившись с охватившим его волнением, произнес, наконец, пораженный дон Рамирес.
– Это моя дочь, дон Рамирес, моя прекрасная донья Мария…
И вот уже год живут они душа в душу, несмотря на то, что дон Рамирес более чем вдвое старше своей юной красавицы-жены. Счастливому отцу совсем недавно исполнилось сорок, в то время как Мария на днях должна была встретить лишь свой восемнадцатый день рождения.
Юная мать, прекрасно знавшая, что дон Рамирес мечтает о сыне, ждала мужа с легкой затаенной тревогой. Сколько раз он говорил ей о том, как будет воспитывать своего мальчика, чтобы сделать его настоящим испанским идальго. И вдруг – дочь. Как он воспримет эту новость? Как сказать ему об этом?
– О, моя дорогая Марита! – с порога выдохнул дон Рамирес и в следующее мгновение упал на колени перед низкой кроватью, на которой лежала бледная от недавно перенесенных страданий молодая женщина.
– Хуан… – начала она, но запнулась, и на ее щеках показались две прозрачных слезинки.
– Милая Марикилья, главное – ты жива и здорова! А от того, что у нас родилась дочь, а не сын, счастье мое ничуть не меньше!
– О, сердце мое… Душа моя… – только и выдохнула она и, уже не скрываясь, залилась радостными и чистыми слезами счастья. Все было ясно и без слов.
Да, дон Рамирес мечтал о сыне, но теперь, целуя руки жены, уже с нежностью думал о дочери. «Девочка! Моя прелестная маленькая дочурка! Пусть она будет столь же прекрасна, как ее мать, и столь же счастлива, как отец!» И, окрыленный, он забыл о том, что еще полчаса назад хотел не дочь, а сына. Более того, теперь, пожалуй, он мог бы поклясться даже перед костром Святой инквизиции в том, что в глубине души всегда и ждал именно рождения дочери.
Просидев у постели с четверть часа, дон Рамирес решил доверить еще слабых после родов юную мать и новорожденную всегда все знавшей донье Гедете. К тому же, приглашенная дуэньей еще несколько дней назад повитуха сообщила, что никаких опасений за жизнь обеих нет. Эта новая радость так утешила дона Рамиреса, что он окончательно забыл то неприятное чувство, которое охватило его, когда дуэнья представила ему как опытную повитуху худую, с черными горящими глазами женщину без возраста. Однако на его недоверчивый взгляд Гедета, бывшая дуэньей еще у его тещи, ответила, что Пресентасионата – лучшая повитуха во всей округе, а уж ей ли, уроженке этих мест, того не знать. Дон Рамирес вздохнул и согласился. И теперь, оставив женщин обсуждать недавние роды и будущее малышки, он со всех ног помчался в церковь Сан Иеронимо де ла Муртра к священнику, с которым ему не терпелось поделиться своей радостью, а заодно и обговорить крещение, ибо выбор имени представлял теперь немалую проблему. Ведь даже если дон Рамирес и ждал в глубине души дочь, то на ее поверхности, то есть в мыслях, вовсе не имел представления о том, как назовет малышку. Сына он собирался назвать Хуан Мануэль Карлос Рамирес. А дочь? Об этом тоже надо было посоветоваться со святым отцом.
В старой церкви служба подходила к концу. Тихий свет лился сквозь разноцветные стекла витражей, за стенами звенели колокола, и им вторили маленькие колокольчики в руках молящихся.
– In nomine patris, et filii, et spiritus sancti. Amen.[8] – торжественно заключил священник и плавно взмахнул рукой, отпуская паству. Кура[9] Челестино был еще совсем не старым, а, скорее, даже молодым человеком и пользовался в Бадалоне большим влиянием. Кроме того, что он был известен как весьма набожный и благочестивый священник, падре прекрасно играл на волынке и сочинял бесконечные поэмы на древнегреческом, которые беспощадно читал всем знакомым. Это хотя и не добавляло к нему почтения, зато позволяло многим смотреть на молодого падре с отеческой снисходительностью, что, в свою очередь, весьма располагало сердца прихожан в его пользу. Ведь простые люди всегда любят тех, кто не выставляет себя более достойными, чем они сами.
– Сейчас посмотрим, – после первых восторженных поздравлений сказал дону Рамиресу кура Челестино. – Что у нас сегодня? Двадцать второе марта, понедельник. Вот если бы родился мальчик, его можно было бы назвать Клавдием, в честь святого Клавдия. Но…
– Клавдий? Но я думал назвать сына иначе. Впрочем, о чем я, ведь Господь послал мне дочь. Клавдий?! А что если…
– Что?
– Что если мы назовем девочку Клаудиа? Возможно ли это, святой отец?
– Мужское имя?
– Но ведь Клаудиа, это уже будет не мужское имя, а женское. И звучит красиво. Клаудиа Рамирес де Гризальва! Как вы думаете, святой отец?
– Я думаю, дон Рамирес, это неплохая идея.
– Неужели, падре Челестино? Вы и в самом деле так думаете?
– В самом деле.
– В таком случае мы так и поступим…
– Погодите, куда же вы, дон Рамирес?! Я как раз хотел прочитать вам последние пять стихов о Гелиадах…
Но новоиспеченный сорокалетний отец, подпрыгивая, словно мальчик, уже мчался домой, сгорая от нетерпения поделиться еще одной новостью с домашними.
– Клаудиа… Клаудиа Хосе Рамирес де Гризальва… Клаудиа, – несколько озадаченно взвешивала на языке непривычное имя донья Гедета, пока счастливые супруги о чем-то радостно шептались. В комнате, несмотря на солнечный день, стоял полумрак, поскольку шторы были опущены, чтобы не беспокоить мать и новорожденную. И в этом сумраке никто не заметил, как повитуха, в чьи обязанности входило лишь приглядывать за родильницей и которые, собственно говоря, уже закончились, подошла вплотную к ребенку.
– Девчонка родилась в день весеннего равноденствия, – вдруг проговорила она, низко склонившись над видавшей виды колыбелью, принявшей многие поколения де Гризальва. – Ей предстоит нелегкая жизнь, но все ее неудачи и страдания будут уравновешиваться удачами и счастьем.
– Так, значит, жизнь нашей Клаудильи будет все-таки… уравновешенной? – с тайной надеждой на хорошее предзнаменование обратилась к ней дуэнья.
– Еще бы! Она многого добьется, ведь она родилась в понедельник. Этот день был отмечен самим Богом, пославшим людям пищу с небес, как день, приносящий множество невероятных событий. А, кроме того, девчонке угораздило явиться на этот свет тогда, когда на небосклоне созвездие Рыб переходит в созвездие Овна, то есть, когда вода переходит в огонь и…
– Замолчи, богохульница, да спасет нас святая дева дель Пилар! – в ужасе прошипела набожная донья Гедета, быстро перекрестившись на статую богоматери, тускло поблескивавшую в нише над изголовьем Марии. Молодая женщина вздрогнула, и даже дон Рамирес тревожно огляделся по сторонам. – Скажи лучше, что ей посчастливилось родиться в один год с инфантом!
На дворе стоял 1784 год.
В этот год в королевской семье у дона Карлоса де Бурбон и доньи Луизы Марии, принцессы Пармской родился наследник Фердинанд, будущий король Испании.
В этот год по исполнении семнадцати лет из Бадахоса прибыл в Мадрид и поступил в королевскую гвардию некий красавец по имени Мануэль Годой. Но о нем в этот год еще никому ничего не было известно.
Глава первая. Вечер у герцогини Осунской
Пуэрта дель Соль, парадную площадь Мадрида, пересекла ничем особо не примечательная карета. День уже клонился к вечеру, и в лучах заходящего солнца ярко сверкали белые колонны ротонды. Ветра не было, улицы в этот час уже опустели, и лишь со стороны королевского дворца доносились музыка, смех и гром фейерверков. Чуть больше месяца назад испанский королевский двор подписал спасительный мирный договор с республиканской Францией, и многочисленные торжества, устроенные по этому поводу, все еще продолжались. Однако в этот вечер в королевском саду гулял далеко не весь двор. Многие видные гранды и дамы испанского королевства собрались у герцогини Осунской. И таинственный экипаж, минуя королевскую резиденцию, тоже устремился по новокастильской дороге в место, называемое Аламедой, где в полутора лигах[10] от Мадрида, находился роскошный загородный дворец герцогини с роскошным парком Каприччио. Именно перед решетчатыми воротами этого великолепного дворца, украшенного личным вензелем герцогов Осуна, и остановился таинственный экипаж.
7
Перевод Н. Горской.
8
Во имя отца, и сына и святого духа. Аминь. (лат.)
9
Кура – священник (исп.)
10
Лига – испанская мера длины, равная примерно 5,5 км.