Страница 84 из 92
Двенадцать Церквей
При новой династии царей Загве (1137–1270) эфиопские христиане возводят целую серию религиозных построек, не менее впечатляющих, чем ранние аксумские стелы: в Лалибеле, столице Загве, создаются двенадцать церквей, высеченные в скалах. Былая столица – ныне маленький городок в сельской местности – была названа по имени царя из династии Загве, правившего на рубеже XII–XIII веков, которому и приписывается постройка этих удивительных зданий. На самом деле они должны были строиться намного дольше: очень вероятно, что некоторые из них – гораздо старше, что они пережили беспокойные времена Гудит, поскольку разрушить их было просто невозможно. Рассказывают, что царь Лалибела, побывав в Святой Земле, загорелся мыслью построить у себя в столице второй Иерусалим, ибо первый в 1187 году снова был захвачен мусульманскими войсками (см. с. 416). Как часто случается с эфиопской историей, невозможно сказать, каков был изначальный план царя и что добавили к нему за долгие столетия потомки. Во всяком случае, сейчас двенадцать церквей действительно ассоциируются с Иерусалимом: есть здесь и церковь Святой Гробницы, расположенная в самом центре храмового комплекса, и церковь Голгофы, а в ней две гробницы – для Иисуса Христа и для царя Лалибелы.[562] Ясно, однако, что эта новая волна христианской жизни в Эфиопии выразилась не только в строительстве церквей, но и в возрождении монашества. Впервые монахи начали селиться в центральных районах страны, обычно сознательно выбирая для монастырей дохристианские священные места – и совершали там героические подвиги аскетического самоотвержения, завещанные их сирийскими и египетскими предшественниками. Эти два столетия считаются вторым золотым веком эфиопского христианства – хотя и этот «золотой век» не обошелся без борьбы и раздоров.[563]
В конце XIII столетия династия Загве была свергнута; и в период между основателем новой династии Йекуно Амлаком (годы правления 1270–1285) и его внуком Амда Сейоном (годы правления 1314–1344) Эфиопия восстановила свою былую военную мощь. Коптская египетская церковь, по-видимому, возмутилась узурпацией престола и отказалась присылать абуна, так что некоторое время, чтобы сохранить апостольское преемство, эфиопы были вынуждены выписывать себе епископов из Сирии.[564] Сомнения коптов в легитимности новой династии требовали ответа – и в Эфиопии началась кампания по поиску корней нового царя в древней истории и возведения его родословной к царю Соломону: имя Амда Сейона – «Столп Сиона» – выбрано не случайно. Возможно, именно на этой стадии Эфиопская церковь начала тесно связывать себя с Израилем. Быть может, вдохновением для нее послужила «Кебра Нагаст» – и действительно, в известной нам литературной форме эта книга восходит к времени около 1300 года.[565]
Подвиги аскетов
Позднейшая традиция приписывает негусу Йекуно дружбу с видным активистом современного ему монашеского движения монахом из Дабра-Дамо по имени Ийасус Моа (Иисус восторжествовал). Легенда правдоподобная, но и удобная, поскольку монахи, независимые в суждениях и обладающие харизматическим авторитетом, должны были представлять для «соломоновой» династии немалую проблему. Главный ученик Ийасуса Моа, Такла Хайманот (Саженец веры), прославился своими аскетическими подвигами: рассказывают, что значительную часть жизни он провел, стоя у себя в келье на одной ноге и питаясь одним зерном в год, которое приносила ему птица. Когда вторая его нога атрофировалась, Бог вознаградил его парой крыльев.[566] В таких историях ясно читается указание на то, что этот религиозный лидер был весьма внушительной фигурой. Такла Хайманот стал первым из монахов, занимающих при дворе ключевой пост эчадже. Этот чиновник играл в правительстве и в жизни церкви ту же роль, что мог бы играть абун, не будь он престарелым египтянином.
Скоро между монархией и монастырями начали возникать конфликты, связанные с тем, что свое новообретенное рвение монахи часто обращали на призывы к реформированию существующих общественных институтов, да и тесную связь некоторых монашеских лидеров с царским двором не все из них приветствовали. Была и специфическая проблема, волнующая христиан по всей Африке вплоть до сего дня: спор между полигамией и моногамией (см. с. 973–976). Церковь пыталась бороться с многоженством, поскольку, хотя откровенными многоженцами были многие герои ТаНаХа, для Нового Завета эта практика была явно неприемлема. Эфиопские монархи, следуя африканской традиции, обычно имели по нескольку жен: монах по имени Басалота Микаэль имел смелость открыто обличать самого негуса Амда Сейона за многоженство и содержание целого штата наложниц, и стоит отметить, что «Кебра Нагаст» настаивает на моногамии для христиан.[567] Власть заставила большинство критиков умолкнуть, даровав крупнейшим монастырям плодородные земли, – а полигамию не прекратила. Так же поступала и бо́льшая часть эфиопов-мирян: они мирились с тем, что не могут венчаться со своими последующими женами и вынуждены платить за многоженство отлучением от причастия. Отлучение они даже обращали себе на пользу – те, кому запрещалось причащаться, ревностно постились.[568]
Монашеские общины
Группы монахов и монастырей образовали нечто вроде монашеских орденов, подобных тем, которые возникли в Западной Европе в XII столетии (см. с. 421–424). На протяжении нескольких столетий, с начала XIV века, важную роль играла северная община под названием «Дом Эвостатевоса», по имени монаха, который во второй половине жизни был изгнан из Эфиопии и много странствовал по разным странам, побывал даже в миафизитской Армении. Несмотря на необычный «космополитизм» своего основателя, почитатели Эвостатевоса сосредоточили внимание на чисто эфиопской теме, связанной с особым вниманием к иудаизму в Эфиопской церкви: соблюдении вместо христианского воскресенья иудейской субботы. Это вызывало возражения, особенно со стороны христиан, находившихся под влиянием александрийских абунов, которым была известна практика «большой» церкви. Среди множества надписей на деревянных досках из Лалибелы самая обширная, авторство которой приписывается (возможно, ошибочно) самому царю, восхваляет воскресенье: это, быть может, ничего не говорит нам об отношении к этому предмету самого царя – но ясно говорит о том, что по этому поводу велись жаркие споры.[569] Главный вопрос состоял в том, насколько Эфиопская церковь готова двигаться в собственном направлении, презрев связи, соединяющие ее с большим миром; монахи из «Дома Эвостатевоса» отрицали рукоположения, совершенные абуном, и, возможно, в итоге могли бы полностью отделиться от христианства и образовать независимое движение, как их сородичи фалаша (см. с. 268–269).
Зара Якоб
Победу субботе обеспечила горячая поддержка одного из самых известных эфиопских монархов, Зары Якоба (годы правления 1434–1468), который наряду с военными успехами прославился пламенным благочестием и даже сам писал для своих подданных наставления в вере. Благодаря Заре Якобу власть Эфиопии вновь распространилась до берегов Красного моря. Несмотря на гордость эфиопским благочестием и его отличительными особенностями, к «большому миру» негус относился отнюдь не безразлично – не случайно он взял себе тронное имя Константин. Немалое удивление испытали европейцы, когда в 1441 году на папский собор во Флоренции (см. с. 531–532) – тот самый, что принял изъявления покорности от коптов, – явились делегатами два монаха из эфиопского монастыря в Иерусалиме и назвали имя своего далекого царя. Кроме того, большое духовное утешение Зара Якоб черпал из необычного источника: благочестивой книжки под названием «Чудеса Марии», составленной, по-видимому, во Франции в XII веке, которая приобрела большую популярность в Западной Европе, была переведена на арабский, а затем на эфиопский язык. Изучение этой книги негус сделал обязательным для своих клириков: так случайный текст из чужого мира превратился в полезное орудие для формировании единого эфиопского благочестия – и с тех пор в Эфиопской церкви чрезвычайно усилилось и распространилось почитание Марии.[570] Другое распоряжение Зары Якоба, по духу уже совсем не французское, гласило, что все его подданные должны вытатуировать у себя на лбу слова «Отец, Сын и Святой Дух», на правой руке – «Отрекаюсь от дьявола», а на левой – «Слуга Марии». Благочестивые эфиопские христиане по сей день украшают себя религиозными татуировками – голубыми крестами на лбу или на подбородке.[571]
562
Скептическую оценку предания о том, что Лалибела пытался создать второй Иерусалим, см. в: S.Munro-Hay, Ethiopia, the Unknown Land: A Cultural and Historical Guide (London, 2002), 190–191.
563
Hastings, 21–22.
564
Munro-Hay, Ethiopia, the Unknown Land, 24.
565
S.Munro-Hay, The Quest for the Ark of the Covenant: The True History of the Tablets of Moses (London, 2006), 82–87, хотя он скептически относится к общепринятому мнению, что эта книга была написана с целью возвести эфиопский царский род к Соломону.
566
Munro-Hay, Ethiopia, the Unknown Land, 58.
567
Hastings, 28.
568
K.Ward, “Africa”, in Hastings (ed.), 192–237, at 200.
569
Hastings, 31. Манро-Хэй сомневается в датировке доски: Munro-Hay, Ethiopia, the Unknown Land, 191.
570
Hastings, 34–45, подробно рассказывает о царствовании Зара Якоба.
571
Munro-Hay, Ethiopia, the Unknown Land, 54 and Pl. 1.