Страница 19 из 92
Южное царство сумело выстоять под ударами ассирийцев. Наш современник, быть может, увидит в этом счастливую случайность, но не так смотрели на дело историки традиции Второзакония: они видели в этом результат повиновения заповедям Яхве. В конце VII века до н. э. Ассирия погибла, но ее место заняла новая ближневосточная держава со столицей в Вавилоне, гордая древней славой этого города. В 612 году вавилоняне в союзе с другими государствами захватили столицу Ассирии Ниневию. Вскоре иудеи обнаружили, что их страна со всех сторон окружена вавилонскими владениями; и около 586 года после того как последний иудейский царь не пожелал мириться с положением вассала, вавилоняне захватили и без того разрушенный войнами Иерусалим, снесли с лица земли Храм и переселили множество иудеев «в изгнание» – в Вавилон. Туда, по всей видимости, отправились лидеры иудейских общин, так что оставшиеся не смогли ни восстановить страну, ни организовать сопротивление. Изгнанникам не разрешалось возвращаться вплоть до 539 года, когда сам Вавилон был завоеван персидским царем Киром. Однако и после этого не все иудеи вернулись домой: некоторые остались и создали вавилонскую общину, на протяжении многих столетий остававшуюся одним из важнейших центров иудейской диаспоры.
В изгнании и после возвращения
Эта новая катастрофа стала ключевым событием в истории народа Израиля. Если бы вавилонское изгнание продлилось больше полувека, быть может, страстное желание восстановить и сохранить иудейскую идентичность среди изгнанников было бы утрачено. Но вышло иначе: вернувшись, изгнанники первым делом восстановили Иерусалимский храм, заново освященный в 516 году до н. э. О суверенной и независимой монархии речь теперь не шла: возможность заново отстроить Храм представилась благодаря великодушию нового завоевателя, Кира, и его преемников. Так Храм вместе со своим священством, оставшись единственным значительным учреждением в Иерусалиме, стал абсолютным центром иудейской идентичности – и оставался таковым на протяжении следующих пятисот лет. Восстанавливать Храм помогали изгнанники, оставшиеся в Вавилоне. Однако важно отметить характерную деталь: иудеи отказывались от помощи местных жителей, остававшихся в Израиле, – среди которых, возможно, были и представители иных народов, переселенные вавилонскими завоевателями из каких-нибудь других мест. Изгнанники, а затем и их потомки испытывали презрение и неприязнь к тем, кого изгнание не коснулось – к «народу земли», не разделившему страдания богоизбранного народа, не сидевшему на реках Вавилонских, не плакавшему при воспоминании о Сионе.[75] Некоторые из этих презираемых израильтян возвели собственный храм, в соперничество Иерусалимскому, на горе Геризим в центральной части Палестины, в Самарии, и отсюда получили имя самарян, или самаритян (для иудея слово ругательное); крохотный остаток их и сейчас живет вокруг своей священной горы. Много лет спустя Иисус расскажет шокирующую притчу о самарянине, оказавшемся добрее и великодушнее представителей респектабельного иудейского общества; один из евангелистов также рассказывает нам о том, как, познакомившись и поговорив с самарянской женщиной, Иисус был глубоко впечатлен ее искренностью и верой.[76]
Плен и новое осмысление священной истории
Голос бывших изгнанников, а также иудеев, оставшихся в Вавилоне – общины, считающей себя теперь выразителями мейнстримового иудаизма, – слышен в увеличившемся числе священных писаний эпохи Второго храма. Их стремления, заботы, пережитый ими опыт навеки окрасили собой иудейскую религию. Например: вполне возможно, именно жизнь в Вавилоне, на реке Евфрат, навела их на мысль, что патриарх Аврам пришел в Землю Обетованную из Ура, древнего города недалеко от устьев Тигра и Евфрата. В Вавилоне они познакомились с древними легендами – например с распространенным по всему Ближнему Востоку сказанием о великом потопе, – и включили их в собственные повествования о седой древности. В Вавилоне иудеи заинтересовались древней вавилонской традицией наблюдения за звездами и планетами и размышления о них, и обогатили эту традицию собственными идеями. Еще более важно: после изгнания евреи задумались о том, как мог любящий Бог допустить разрушение собственного храма и – казалось бы – уничтожение всего, что Он обещал своему народу. Одно из возможных объяснений заключалось в том, что существует некое злобное существо, тратящее все силы на разрушение Божьих планов: этот противник (Ха-Сатан), в Еврейской Библии занимающий очень незначительное место, приобретает все более важную роль в позднейшей иудейской литературе, особенно у авторов, испытавших влияние других религиозных культур, где действуют мощные демонические силы. Ха-Сатан захватил воображение секты христиан: ко времени написания книги Откровение он, под именем сатаны, превратился в могущественного космического врага, который в конце времен сойдется с Богом в последней схватке.[77]
Поиски смысла трагических событий
Однако иудаизм опасался придавать противнику Яхве слишком большую значимость в космологии, понимая, что это противоречит идее уникального и единственного Бога. Некоторые иудеи считали, что задаваться вопросами о смысле происшедшей с ними трагедии – пустая трата времени, что это даже неблагочестиво. Таков смысл Книги Иова – классической повести о жестокости и несправедливости мира, где раздается крик боли и гнева против незаслуженных страданий, где сатана впервые выходит на литературную сцену как самостоятельный персонаж. Страдания Иова – не наказание за дурные дела; он – один из вернейших слуг Божьих. Он страдает по бессердечному капризу высших сил – из-за того, что Бог и сатана заключили между собой пари о его верности. Страдания прекращаются, когда Иов полностью покоряется таинственной воле Бога. Позднейший автор, называвший себя Кохелет, т. е. «проповедник» или «учитель» (греки попытались перевести его прозвище как «Экклезиаст»), подошел к той же проблеме по-иному. Отказавшись облекать свою мысль в художественные образы, он делится с нами наблюдениями – неожиданными, одними из величайших в религиозной литературе размышлениями о тщете человеческого бытия:
Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
Скорбная усмешка Кохелета над человеческой глупостью печальнее, чем насмешки греческих стоиков и циников; она переходит в описание неизбежной старости, дряхлости, угасания на пути к могиле. Яхве не дает утешения: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратился к Богу, Который дал его. Суета сует, сказал Екклесиаст, все – суета!»[78]
Однако в иудейской литературе этого периода звучат и иные ноты. Порой она, прямо противореча и Иову, и Кохелету, призывает к активной позиции и морально праведной жизни. Такова Книга Притчей: ее чеканным афоризмам, утверждающим ценность повседневных добродетелей, суждена была долгая жизнь и в иудейском, и в христианском обществах. Авторы, мечтающие восстановить Израиль, давали на великий вопрос, мучивший иудеев с 586 года, четкие и недвусмысленные ответы. Они создавали новые своды законов, тщательно восстанавливали и расширяли былую практику храмовых богослужений, стараясь изображать все это в виде возвращения к древним заветам Господним, данным еще до Изгнания. Еще более сурово настаивали они на отделении от окрестных народов – главной идее второзаконнических реформ; что, как не вавилонское пленение, подтверждало, что Яхве ждет от своего народа повиновения Его законам и сурово наказывает за ослушание? Израиль не должен повторить эту ошибку!
75
Пс 136. Рассказ об этом с точки зрения изгнанников можно найти в Езд 4.
76
Лк 10:29–37; Ин 4:1–45.
77
T.J.Wray and G.Mobley, The Birth of Satan: Tracing the Devil’s Biblical Roots (Basingstoke, 2005), особенно 51–52, 66–68, 75–148.
78
Еккл 1:8–9, 18; 12:7–8.