Страница 2 из 8
Один из известных отечественных психологов, Л.С. Выготский, описывает кризис семи лет, венчающий дошкольный период развития и начинающий младший школьный возраст, с помощью следующего примера. Мальчик с врожденным вывихом бедра, увидев в окно, как мальчишки играют в футбол, начинает проситься на улицу. Его мама напоминает, что вчера было то же самое, что он прибежал домой в слезах, что он говорил, что больше никогда не будет играть в эту противную игру с этими противными мальчиками. Однако мальчик уверяет ее, что это было вчера, что сегодня все будет по-другому.
Но не проходит и десяти минут после выхода во двор, как мальчик с громкими рыданиями возвращается домой. (Его либо не приняли в игру, либо приняли, но у него не получилось так быстро бегать и бить по мячу, как у его сверстников, и в конечном счете его выгоняют из игры.) «Это плохая игра, я никогда не буду в нее играть, и мальчишки тоже злые и нехорошие. Сами меня попросят, но я с ними больше играть не буду», – говорит он сквозь слезы.
Однако на следующий день, а иногда даже и в этот же самый, ребенок вновь просится на улицу, искренне веря в то, что на этот раз все будет по-другому.
Вот какую характеристику психологии дошкольного возраста дает Л.С. Выготский, объясняя, что дошкольники непосредственны, что они не управляют своими эмоциями, что у них еще нет «обобщения переживания».
Однако, продолжает свой пример Л.С. Выготский, спустя некоторое время мать замечает, что ребенок больше не просится на улицу. На ее предложение пойти погулять ребенок отвечает, что он вообще не любит гулять и что ему гораздо интереснее и приятнее посидеть дома и почитать книгу или сделать что-то другое.
По словам Л.С. Выготского, этот ребенок прошел кризис семи лет. Он научился обобщать свои эмоции. У него, как писал ученик Л.С. Выготского, замечательный детский психолог А.В. Запорожец, возникли предвосхищающие эмоции.
Итак, младший школьник отличается от дошкольника (в этом, кстати, и есть суть проблемы психологической готовности детей к школьному обучению) тем, что он теряет непосредственность, что он научается предвидеть свои эмоции, и если эти эмоции носили отрицательный характер, как в случае с хромым мальчиком, то он научается намеренно и произвольно уходить от этих ситуаций.
Рассказывая о психологическом содержании кризиса семи лет, еще один известный детский психолог Д.Б. Эльконин ссылался на аналогичный пример. Отец научил шестилетнего сына играть в шашки. Однако их совместные игры всегда кончались одинаково: папа выигрывал, а ребенок проигрывал. При этом мальчик обижался и плакал, часто говоря, что больше никогда не будет играть в шашки, что папа жульничает и только поэтому выигрывает и т. п. Но на следующий вечер, встречая папу с работы, мальчик стоял в прихожей с шашками, уверяя, что теперь он обязательно выиграет, а если и проиграет, то расстраиваться не будет. Однако весь сценарий повторялся полностью.
Через некоторое время отец вдруг осознал, что ребенок перестал приставать к нему с игрой в шашки. Считая, что мальчик сильно травмирован, он предложил ему сыграть в шашки, пообещав, что на этот раз выиграет ребенок. Ответ мальчика ошеломил отца: «Нет, я лучше пойду и поиграю с соседским Вовкой. Он играет хуже меня».
Итак, вот еще один яркий пример того, что происходит с ребенком, когда он психологически становится младшим школьником. Во-первых, он начинает осознавать свои эмоции, во-вторых, он учится ими управлять, и, наконец, он приобретает способность избегать нежелательных для него ситуаций и, одновременно, продуцировать ситуации, которые имеют положительный характер (в данном случае – играть в шашки с соседским мальчиком).
Закономерно возникает вопрос: зачем все эти приобретения младшему школьнику? Что они дают ребенку в плане его психологической готовности к школьному обучению?
Краткий ответ на этот вопрос может звучать следующим образом: «обобщение переживания» и возникающая вследствие этого «интеллектуализация аффекта» (то есть способность привнести свой смысл в эмоции) и есть та основа, на базе которой ребенок научается учиться.
Для того, чтобы лучше понять данный тезис, приведем еще один небольшой пример. Два брата едят за столом. При этом мама замечает, что один явно ест медленнее, и это может привести к тому, что они опоздают в театр. Желая ускорить данный процесс, она предлагает соревнование – кто первый съест картошку. Однако вскоре замечает, что и второй ребенок не только не старается обогнать своего брата, а, наоборот, начал есть медленнее. На недоуменный вопрос мамы, что происходит, один из детей объясняет: «А мы едим на „медляки“ (то есть кто медленнее)». Это пример интеллектуализации аффекта.
Вряд ли кто-то из читателей не встречался со случаем, когда, к примеру, проигравший ребенок говорит: «А я нарочно поддался», – или нарисовавший (слепивший и т. п.) что-то несуразное малыш объясняет, что именно так он и хотел сделать.
Для того чтобы понять, что эти способности – обобщение переживания и интеллектуализация аффекта – дают младшему школьнику, необходимо подробно остановиться на классической проблеме психологии и педагогики: преемственности дошкольного и младшего школьного обучения.
Глава 2. Преемственность дошкольного и школьного образования
Если посмотреть на темы конференций и семинаров, «круглых столов» и симпозиумов по проблемам образования, понятие преемственности, безусловно, будет одним из самых используемых и дискутируемых.
Известный социолог И.В.Бестужев-Лада как-то сказал, что суть преемственности дошкольного и школьного образования заключается в том, что дети не замечают, что они пересели из-за столиков в детском саду за парты в школе. Звучит это красиво и убедительно. Но если посмотреть на школьную практику, то получается, что не все так ясно и понятно.
Во-первых, дети очень хотят замечать изменение своего социального статуса – превращение из дошкольников в младших школьников. На это указывали и указывают многие исследователи дошкольного и младшего школьного возрастов: «Я теперь школьник и уже не буду днем спать», или «Мне надо делать уроки, а вы мне мешаете», или «Я уже хожу в школу и могу идти спать, когда мне захочется», – и т. п.
Во-вторых, открытым остается вопрос, насколько это полезно для ребенка не замечать разницы между школьным и детсадовским обучением. Многие теоретики и практики стараются эту идею воплотить в жизнь. В обучение дошкольников вводят отдельных специалистов, превращают занятия в настоящие уроки, ставят дошкольникам отметки и т. д. В результате всего этого оказывается, что дети с каждым годом все меньше и меньше хотят идти учиться в школу. А, собственно, зачем им школа? Уроки есть и в детском саду, воспитатель медленно, но верно тоже трансформируется в учителя. А главный атрибут школьного обучения – школьную форму, о которой мечтал каждый дошкольник, отменили.
Кстати, эта тенденция – решать проблему преемственности путем переноса требований более высокого уровня образования на более ранние этапы – присутствует не только при переходе от дошкольного к школьному образованию. Так, сейчас модно читать учащимся старших классов лекции, как это делается в вузе, вводить предметников в начальную школу, что всегда было характерно лишь в средней школе, и т. д.
Сказать, что эта практика – уподобления более низкого уровня образования под более высокий – дала хоть какие-то положительные результаты, к сожалению, никак нельзя. Часто, разбирая с точки зрения психолога тот или иной конкретный случай, вспоминается образ, с помощью которого А.В. Запорожец пояснял, что происходит во взаимодействии ребенка и взрослого при таком решении проблемы преемственности. Взрослый, подчеркивал А.В. Запорожец, тянет ребенка за уши, чтобы тот поскорее вырос. Ну и что получается? Ребенок по-прежнему остается маленьким, только уши у него непропорционально большие.
Но давайте вернемся к интересующей нас проблеме преемственности дошкольного и школьного образования. Для того, чтобы разобраться в ней с психологической точки зрения, попробуем рассмотреть, в чем состоят особенности школьного образования, и чем оно принципиально отличается от образования дошкольного.