Страница 3 из 4
Идет в сторону левого портала. В какой-то момент останавливается. Ищет что-то перед собой и как будто находит, зафиксировав свой взгляд на одной точке, продолжает.
Люблю говорить с теми, к кому уже никто не приходит. Просто когда приходят… те – они беспокойные. Словно оживают – только растравляют. Невозможные даже. Мешают им. Успокоиться. Они же не просто так легли. Чтобы успокоиться. Не затевать корчевание пней и дрожь земли. А то и каждый день. Мы вас любим, нам без вас тоскливо, без тебя пес не ест и у мужа псориаз. Как же они не понимают, что лучше вообще не приходить. А то стоят, курят нехотя и жалуются. И те, что склонились, выжимая платочки, и те, что в стороне смолят непрерывно. Поглядывают на своих жен, что привели. Во сука, думают, выходной испортила. Нужно, как только выйдем, в магазин заскочить за раствором успокоительного с градусом. Разве что один придет, поплачет, но это исключение… а так – кладбище не место. Фотографируются, да и разное делают. А они же ждут. Те, что лежат. Между собой переговариваются. Особенно первое время после похорон, после того, как приходят скучные лица с тоской и сожалением. «Поторопилась ты. Еще бы годик. А потом можно». А мои спокойные, да, резвятся, но так, по крайней мере, их никто не портит дурным влиянием, Я их один воспитываю. Они не против. Так я и ограду покрашу, и подмету, и землю взрыхлю, чтобы цветы росли. А пока пусть вот эти елочные цветы. Они ничего, правда же?
Сцена 2
Та же спальня примерно через год-полтора. Все, что должно быть при появлении ребенка – детская кроватка, комод, разложены пеленки, слипики, шапочки, над кроваткой мобиль. У Девушки на руках грудной ребенок. Ребенок плачет. Девушка пытается его успокоить с помощью бутылочки, соски, звука «з-з-зз», но тот не унимается. Слышится стук в стену.
Девушка. Поняла. Все! (Стук продолжается. Она встает, отвечает еще более сильным стуком.) Что, умный такой? Сейчас стену пробьешь, и что дальше? Чур, чай с меня, с тебя тортик. (Непрерывный стук.) У кого руки трясутся возле стенки? Мне наплевать, что у вас нервы, золотая свадьба и уважение с подписями. Мне нужно понимание. Он же ребенок, он должен кричать. Я же не могу его подушкой накрыть. Может быть, у вас принято подушкой и над газом держать, знаю, есть такие, но мне нужно время. (Стук, крик.) Вре-мя! (Устало.) Мне нужно время, мне нужно… (За стенкой слышится, что громко включили телевизор.) Спасибо. (Крик.) З-зззз-з. Молодежь переехала, теперь меня окружают старпёры, которые день и ночь дома, выстраивают график, как им угодно. А удобно им в точности то, что неудобно мне. Не любите ночью спать. Нормально. Ночью не спят, смотрят до самого утра телевизор, хотя, может быть, и спят под Олимпиаду, кино не для всех. При этом бормочут, бормочут… Вперед. Бл. дские лыжники. Бл. дские конькобежцы, бл. ские боксеры, бл. дские футболисты. Мимо! А ты чего телишься? А под утро другие соседи радио слушают. И все это в ответ на наш крик. (Крик.) Баю-бай, засыпай, а то соседи к нам придут, свою колыбельную споют. Только эта колыбельная не настоящая, а поддельная. (Громко.) Правда же? (В ответ стук, как в азбуке Морзе, – точка-тире, точка-тире.) Вот так живешь, не видишь соседей и кажется, что их и нет вообще, что там пустая стена. Как будто мы находимся в картонных декорациях. А там нет ничего. Весь этот звук – он записан. На нас направлены камеры, снимающие фильм, в котором мы спим, пытаемся уснуть. Чтобы потом его смотрели и под него спали. А что, большинство фильмов как раз для того и нужны, чтобы спалось как надо. Ретуширует ту реальность, в которой они живут. Мы спим, смотрим сон, в котором тоже спят. Уснул. Вот же уснул. (Телевизор делается тише.) Вот же уснул. Сперва с животиком мучились, потом не мог угомониться. А что сделать, если вечером не могу не выпить глоток. А потом другой. А утром понимаю, что не надо было – его, маленького, кормить снова и снова нужно, а я выпила, в груди не молоко, а ядреная простокваша. Остаются смеси. Ах, эти смеси… В них натолкают разного, от чего и пучит и выворачивает. Прочитаешь состав, хочется выбросить, а он-то тянется, вот и даешь. И укропная вода не помогает. «Эспумизан» извела. Потом даешь слово, а к вечеру повторяешь после ужина, а ночью открываешь новую банку и разводишь, морщась. И снова обещание, и еще одна банка. По-другому невозможно. И снова крик, и снова этот взгляд: «Помоги мне, почему я кричу? Мне это неприятно. А-а!» Блин! Я сдерживаю себя, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. З-зззз-з. Так и просится наружу. Такие мысли. З-зззз-з. И про падение, и желание свернуть шею, проколоть глаз. И про окно. И подушкой. (Успокаивается, всхлипывает.) Вот так. Я тебя люблю, только когда ты кричишь и не слышишь моего «ради бога!», то мне хочется ударить тебя так, что… тихо, тихо. Надо выпить.
Кладет ребенка, уходит, ребенок издает крик во сне, за стеной резко включается и выключается телевизор, она возвращается с бокалом, оправдываясь.
А что? Папки нет и не будет. А живот – это у нас семейное. Мама – чуть что, все своей сестре отдавала: и обед, и ужин порой, та же была младше, а отец – он так и умер от переедания. Весь день ничего не ест, а вечером придет и как наестся! Вот и ушел в тот мир сытым. Я к нему еще перед сном подходила, чтобы он лекарство выпил, он у меня взял, в руке зажав, уснул. Хре-хре. Хрю-хрю. Сделал вдох, а выдохнуть не смог. Если бы я жила с мамой, то она бы с тобой, и у меня… как только подумаю, как бы все получилось. Только и она тоже. Все уснули. И сестра от приема внутрь. И мама неосторожно приняла успокоительное. И папа. Хрю-хрю. Все спят… (Следующее она говорит быстро, как будто старается таким образом успокоить себя.) По мне, спать нужно много, чтобы не оставалось времени на плохие дела. А то, что остается, – нужно говорить, чтобы не обрывать жизнь. А так замолчишь, проснется и снова в крик, то все… Поэтому и гуляем мы больше, и купаемся тоже. Чтобы уставать. И спать по-другому.
Пауза здесь нужна. Во время этой паузы девушка рассматривает своего спящего ребенка, но нет в ее взгляде умиления, что свойственно матери по отношению к своему ребенку, а больше напряжение.
Родились мы слабые, чуть больше килограмма, думали – не жильцы. Да и этот «дущ» вечно в градусе, вот и получился «высококачественный» продукт, правда, с истекшим сроком. Первые три месяца прятались, он приходил, все так же спал, прятала под подушку его вещи, а потом заприметил. Я не знаю, чего ждала, но точно знала, как только скажу ему об этом, то больше не увижу. Поэтому тянула до последнего. Мог бы и вообще не заметить. Я слышала, что есть такие семьи, в которых отцы настолько зарабатываются, что забывают, сколько у них детей. А что – нормально. Когда бы он приходил, малыша в соседнюю комнату, а сами… Я думаю, справилась бы. Что ему надо – этого и того. Меня и буйвола на тарелке. Но фокус не удался, живот мой стал заметен, да еще тошнота в тот вечер открыла его узкие глаза. Смылся, конечно. Мне не нужно было в душ уходить, напевать и намыливать, прямо так и сказал: «Мне здесь делать нечего, коли так». Вот удод! Ушел и не приходил больше. Все. Да мне и не того даже. Успевай менять. Да, появился еще один. Ему нужно было попробовать с такими, как я. Тоже женатый, тоже не храпит, но не так одиноко. Обходимся без ночевки, спит всего час, а потом как ветер – фьють, и нет его. Не успеваю поговорить. Хорошо, что ты у меня родился. Какой-никакой, но уже мужчина. С тобой мы разговариваем. Я тебе рассказываю про все. А ты меня слушаешь, спишь и… только живот, но есть укроп и «з-ззз», только соседи не понимают.
В следующее мгновение напряжение на лице сменяется долгожданным умилением, она берет ребенка на руки, подходит к окну.
Когда человек спит, то ему обязательно что-то снится. Помнит он об этом или нет, но снится точно. И чаще что-то невероятное, то, чего не хватает ему. Жизнь наша скучна, свою жизнь я изменить не смогу, уже поздно, а его… я постараюсь. И сделала вывод, что там… (показывает куда-то туда, в окно, за пределы) там все такое ненужное, все такое злое, все такое не для тебя. Поэтому лучше спи. Спи больше. Спи. (Резкий крик, запоздалый звук телевизора. Она укачивает и возвращает крикуна на кровать.) У тебя все будет. Все, что можно вложить в слово «все». Конечно, трудно будет, знаю. Придется тебя спящего кормить, купать, но я справлюсь. И ничего, что мы на кладбище гуляем. Там как-то поспокойней будет, чем в парке. Нет, мы пробовали, конечно, но там просто ужас – один мальчик как завопил, будто его режут, а девочка стала просить у мамы мороженое, а та не взяла кошелек, что тут началось! Мы ушли, а кладбище – оно рядом, ближе, чем парк, там никого не бывает утром, вот мы утром и приходим, правда, там смотритель есть, такой пожилой дядька, так он посматривает за нами, но ничего, у него работа такая – смотреть. А мы погуляем, пообщаемся с разными Олями, Петями, Марусями, посмотрим на красивые фотографии, цветочки, посидим и там, и там, так хорошо, так спокойно, и время как-то очень быстро проходит. Погуляем, приходим голодные. (Крик. Стук.) И ешь ты меньше. Правда, с животиком все мучаемся, по ночам такие концерты, соседи, ау! Но я жизнь положу, чтобы сделать твой сон нормальным. Изведу соседей, все сделаю. Трудно будет, знаю, но я справлюсь, потому что только так возможно.