Страница 2 из 86
Девушка была в одном коротеньком передничке. Её острые груди упруго подрагивали в такт шагам. Несмотря на круги перед глазами, пожилой жрец с удовольствием смотрел на словно выточенную из красного дерева, изящную фигурку.
— Ты не видела, куда мои пастухи погнали храмовое стадо{13}? А то я тут уже испёкся живьём, как щука, насаженная на вертел, а ни одной коровы и близко нет. Сетх забери всех этих лоботрясов-работничков!
— Да вон туда, за холм, на дальнее поле погнали пастухи ваше стадо. Там ещё в прошлом году шакалы осла старосты задрали, — ответила громко, по-деревенски растягивая слова чуть нараспев, поселянка.
— О боже, — выдохнул Иуйа, — они с ума сошли, что ли?
— Да нет, — звонко рассмеялась красотка, ударив себя по крутому голому бедру, на которое сел овод, — с ума они ещё не сошли, но языки их заплетались сильно, когда мимо нас проходили, да и ноги тоже. Видать, пива нализались изрядно{14}, и это в такую-то жарищу. Все меня с собой звали, но я не такая. — И, не став объяснять, какая она на самом деле, девица весело оглядела могучую фигуру Джабу и бодро засеменила крепкими, дочерна загорелыми ногами по дороге.
Нужно было спешить, тем более на них уже косо поглядывали селяне. Господин Иуйа, конечно, уважаемый человек, да и старый уже, однако всем отлично известно, что в девицах, созревших, но ещё незамужних, есть что-то такое, что может сбить с пути истинного даже пожилого жреца, не говоря уж о молодом нубийце, на которого поглядывала плотоядно вся женская половина населения городка и окрестных деревень. Да и Джабу, как знала вся округа, не отличался особой целомудренностью. Вот и сейчас он присвистнул с видом знатока, глядя на проворный девичий зад, так волнующе виляющий на ходу, на него свешивались только два красных шнурочка передника, игриво завязанных бантиком. Да и тот красотка надела только после настойчивых просьб и увещеваний родителей.
— В поле и так никого нет, чего напяливать эту тряпку, ведь голышом же работать сподручнее! — ворчала деревенская красавица, хорошо зная, что рядом с местом, где она только начинала трудиться, словно из-под земли тут же возникали и молодые, и пожилые представители мужского населения деревни или расположенного рядышком городка. У них почему-то постоянно убегали козы или свиньи, как только они видели, как, соблазнительно покачиваясь, словно стройная пальма на жарком африканском ветру, идёт на работу вместе с родителями известная всей округе красотой и весёлым нравом девушка. Но жреца Иуйа, конечно же, в этом легкомыслии никто не подозревал.
— О, Мин, великий мой бог, — причитал тщедушный представитель храма, тяжело отдуваясь и смешно складывая в розовый пятачок губы, — за что я обязан терпеть эту муку вот уже столько лет подряд? Ну почему именно я должен надзирать за этим проклятым стадом? Что, я какой-то простолюдин, чтобы таскаться по полям и искать этих полупьяных пастухов? Напились, наверное, пива под завязку и загнали сдуру бедных наших коровок в такую глушь, где ни травинки не найти. А ведь шакалы проклятые вокруг рыскают да скалят зубы, облизываясь на славных храмовых бурёнок! Ну зачем на меня свалили такую обузу, это в мои-то годы?
— За это вам почёт и уважение, хозяин. Вы ведь не просто обычный жрец в старой дырявой повязке, едва прикрывающей его тощую задницу. Вам ведь не надо каждое утро драть на голодный желудок пересохшую глотку на молитве и быть довольным чёрствой лепёшкой в обед. Вы начальник храмового стада, который по утрам и вечерам густое молочко пьёт, да и своим близким даёт сливками и маслицем полакомиться, — довольно облизнулся Джабу, вспоминая приятные моменты своей жизни, связанные с высоким положением своего благодетеля.
Он произнёс эти слова громко и глухо, словно его голос раздавался откуда-то из огромного глиняного сосуда. В его плоском носу задорно блеснуло на солнце медное кольцо, продетое сбоку в правую широкую ноздрю. Нубиец поставил корзину и стал обмахивать веером худое морщинистое лицо своего господина.
Жрец посидел молча, переводя дух, затем поправил ветхий паричок на голове, встал и, тяжело вздохнув, направился по дороге к холму, за которым предполагал найти своих нерадивых подчинённых и злополучное стадо. Джабу, проворно взяв в руки стульчик и корзину, направился за ним. Со стороны смешно было наблюдать, как огромный негр почтительно семенит, с трудом укорачивая свой широкий шаг, за маленьким жрецом. Но поселяне давно уже привыкли к этому зрелищу. Сколько они себя помнили, жрец Иуйа во второй половине дня постоянно искал своё стадо, беспокоясь, как бы шакалы или забредшие из пустынных саванн голодные львы не задрали бы его круглобоких храмовых бурёнок.
Вскоре, обойдя холм, на котором росли пальмы в окружении густых кустов тамарисков и акаций[7], на удивление зелёные, несмотря на испепеляющий жар летнего африканского солнца, жрец наконец-то увидел своих коровок, мирно пасшихся на пышном травяном ковре. Неподалёку от них спали пастухи{15}, широко раскинув руки. За стадом присматривали две большие короткошёрстые собаки с длинными узкими мордами{16}.
Они завиляли хвостами, увидев хорошо знакомые фигуры: низенькую — жреца и огромную чёрную — нубийца.
— Спите, проклятые! — Иуйа своим тоненьким посохом хлестнул ближайшего пастуха.
Тот махнул рукой, видимо, подумав, что его укусил один из слепней, летавших в изобилии вокруг коров, и повернулся на другой бок.
— А ну, вставайте оглоеды! — крикнул жрец и приказал Джабу: — Разбуди-ка ты, сын мой, сих ленивцев. Да построже с ними, построже!
Получив по рёбрам хороших пинков чёрной нубийской ноги, больше напоминавшей бычью, чем человеческую, оба пастуха вскочили, ругаясь спросонья, но, увидев Джабу и его хозяина, склонились в почтительном поклоне.
— Так-то вы несёте службу, пьяницы и дармоеды? — Иуйа двинулся осматривать коров.
Животные ласково толкали его мордами, когда он шёл между ними.
— Ишь ты, скотина, а посмышлёней иных двуногих будет, — довольно приговаривал жрец, поглаживая бурёнок. Приказав достать из корзины лепёшки, он посыпал их солью и кормил столпившихся вокруг него коров и быков. — Ну, чего стоите, рты раскрыв? — крикнул он пастухам. — Берите в корзине то, что наша хозяйка вам приготовила. Но предупреждаю, ещё раз утром пивом нальётесь, как бурдюки, велю вас выдрать палками, а затем выгоню с позором со службы. На ваши места вон сколько желающих, любой деревенский пахарь пойдёт с удовольствием. Паси коров, а денежки сполна получишь от храма.
Потягиваясь, зевая и сохраняя на опухших лицах привычно-почтительное выражение, пастухи, не споря о своей славной судьбе, проворно уселись у корзины и стали выкладывать снедь на грубую холстину, разложенную рядом. Вскоре четвёрка под нравоучительные слова жреца, всё реже слетающие с его уст, начала с завидным проворством уплетать лепёшки, огурцы, чеснок, лук, зелёные листья салата, пирожки и жареную рыбу{17}, которые приготовила жена жреца Туйа.
— Эх, хорошо ваша хозяюшка жарит пирожки с мясом и тыквой, просто во рту тают, — вздохнул один из пастухов, протягивая мозолистую руку к кувшину с пивом. — Можно, хозяин?
— Да ладно, запей, нерадивый ты слуга Сетха{18}, — кивнул смягчившийся Иуйа, с удовольствием жуя нильскую щуку под маринадом{19}, столь им любимую. — Да и мне, грешному, плесни в кружечку.
Янтарный напиток полился из кувшина. Пили не спеша, смакуя каждый глоток. Допив пиво, все четверо уселись в тени пальм, акаций и тамарисков на краю поля и осоловевшими глазами стали смотреть на раскинувшийся вокруг прекрасный мир, созданный богами и ухоженный руками сотен поколений. Перед ними простиралось обширное зелёное поле, на котором пёстрые упитанные коровы не спеша похрустывали сочной травой, равномерно помахивая хвостами. На шеях позвякивали колокольчики. Неподалёку в арыке журчала вода. Солнце клонилось к западу. Долина застыла, изнемогая от жары. Даже серые птички перестали попискивать и суетливо бегать по хребтам коров, выискивая насекомых, а спрятались в жидкую листву акаций и тамарисков и замерли там, широко открыв желтоватые клювики. Вскоре и жрец, и пастухи, и нубиец захрапели так громко, что коровы, вздрогнув, удивлённо повернули к роще свои морды, увенчанные длинными рогами. Однако через некоторое время вновь раздался сочный хруст и мелодичное позвякивание колокольчиков.
7
...росли пальмы в окружении густых кустов тамарисков и акаций... — Ко времени Нового царства в Египте осталось мало леса. В стране росли акация, тамариск, сикомора, можжевельник, пальма-дум, финиковая пальма. Роспись в гробнице того времени показывает рубку только маленьких деревьев. Строевой лес и дерево лучшего качества доставляли из соседних стран.