Деловая операция

Однажды меня вызвал редактор отдела Виктор Краски. Крупный, неторопливый, он обладал мягкими манерами и никогда не повышал голоса. Даже неприятные сообщения умел облекать в уютные фразы, излагая их доброжелательно. В отделе знали, что этот великолепный редактор, умевший одной вычеркнутой или вставленной фразой и небольшой перестановкой слов придать статье остроту и динамизм, про себя считал, что он делает не только свою полосу, но и всю газету. Впрочем, под показной добропорядочностью он умело прятал болезненную зависть ко всем нам, печатающимся, чьи имена стояли под "вылепленными" им статьями, он мог втихую крепко насолить. Поэтому вызов к нему почти всегда был связан с неприятностями...

- Дорогой Кларк, у меня к вам поручение.- Круглое лицо Краски расплылось в улыбке, лысина блестела, и, казалось, тоже улыбалась. Он предложил мне сесть в кресло.- Ваши материалы пользуются успехом,- продолжал он, стоя, глядя на меня сверху вниз.- Я вижу, что мои семена попали в благодатную почву: вы уже начали понимать, что статьи надо лепить, подобно скульптору. С сегодняшнего дня вы будете печататься под своим именем и получать двести в неделю плюс гонорар с каждой строчки.!.

Свою роль наставника Краски нисколько не преувеличивал.

Именно его высокий профессионализм помог мне сравнительно быстро постичь ремесло газетчика.

- Благодарю вас, господин Краски.

Его лысина начала излучать солнечные зайчики, а я с тревогой ждал дальнейших пояснений. Он вышел на середину кабинета, остановился возле меня.

- С особой радостью хочу сообщить вам об очередном задании редакции. Вам предстоит поездка во Францию...

В другое время при известии о таком путешествии я бы не удержался от ребячьего восторга... Но сейчас отъезд был для меня очень некстати. Ведь со дня на день мог подвернуться клиент для мыслительного аппарата Боба Винкли, и ужасно не хотелось, чтобы все самое главное произошло в мое отсутствие.

- Вы, конечно, знаете о завещании старого Тирбаха.- Краски глядел на меня в упор.

Имя Эдварда Тирбаха не сходило с газетных полос. Это был семидесятилетний магнат, владеющий военными заводами, банками, отелями, состояние которого исчислялось миллиардами. Разумеется, немало места газеты уделяли частной жизни Тирбаха. Писали, например, что он повздорил с сыном от первого брака, Рудольфом, из-за того, что тот отказался исполнить его волю: карьере бизнесмена он предпочел профессию художника. Для продолжения образования Рудольф уехал в Париж и начал заниматься в Академии изящных искусств. В ответ на это Эдвард лишил сына материальной поддержки, а все свое состояние завещал молодой жене - Кэт Тирбах. И не исключено, что из-за неравнодушного отношения к газетной шумихе вокруг своего имени сам позаботился о том, чтобы это завещание стало достоянием гласности.

- Вы лучше других справитесь с этой задачей,- продолжал Краски.Разыщите Рудольфа Тирбаха и дружески побеседуйте с ним... Разузнайте истинные мотивы его поступков ("Вот оно, началось!" - подумал я), проследите за его отношениями с отцом, с детских лет, определите силу увлечения его живописью или чем-то, а, может быть, и кем-то другим... Наконец, выясните его перспективы на избранной стезе. Ну и так далее... Не мне вас учить. Дело в том, что сейчас очень много говорят о завещании Эдварда Тирбаха, и, как правило, осуждают его поступок. Мы должны дать объективную оценку этим фактам.

- Симпатии автора, насколько я понимаю, должны быть на стороне отца? спросил я.

- Не обязательно.- Он не спускал с меня глаз.- Вы не учитываете либерального духа нашей газеты. Кто в этом споре прав, вы решите сами. Узнаете, насколько перспективно увлечение Рудольфа и стоило ли ему так яростно противиться воле отца, чтобы семейное разногласие переросло в конфликт...

Я понял, что Рудольф Тирбах может удостоиться благосклонного отношения газеты только в том случае, если его увлечение не окажется безрезультатным. А это могло выясниться очень не скоро.

Поэтому я должен был осветить в негативном плане, по всей вероятности, чистые и благородные юношеские порывы. Задание пренеприятное.

Я попытался встать и объяснить свои сомнения, но Краски уже отвернулся от меня: возражать не имело смысла. Я поблагодарил его за доверие и вышел из кабинета. Вечером я уже прощался с Лиз, попросив ее сообщать мне телеграфом все новые сведения о Бобе, и вылетел в Париж ночным рейсом, даже не подoзревая, насколько это вынужденное удаление приблизит меня к деловой операции друга.

Не буду утверждать, будто Рудольф Тирбах понравился мне с первого взгляда. Скорее наоборот. Красивый юноша со спортивной фигурой был очень немногословен и казался гордым. Мы встретились с ним на улице. Мое корреспондентское задание он воспринял равнодушно. Побеседовать со мной согласился с большой неохотой. А когда я пригласил его в ресторан, он сухо ответил, что предпочитает разговаривать, стоя у мольберта.

На одной из улочек Монмартра мы поднялись в скромную мастерскую, расположенную на чердаке. Она была загромождена холстами, подрамниками, этюдами, а также неоконченными произведениями из корней, сучьев, древесной коры и еще бог знает чем.

За узкой занавеской, отгораживающей небольшой угол, виднелись газовая плита и деревянный топчан, покрытый выцветшим пледом.

- Знакомьтесь, моя подруга Полетт...

Я удивленно осмотрел комнату.

- Полла, у нас гость с моей родины,- к кому-то обратился Рудольф.

Из-за дальнего подрамника высунулась кудрявая женская головка и, кивнув, опять скрылась.

- Извините нас, в академии очень напряженная программа, - проговорил Рудольф.- К тому же надо зарабатывать на жизнь. Не хотите ли приобрести несколько моих этюдов?

Он, смущаясь, показал на небольшие картины на полу. И я как бы заново увидел стоявшего передо мной человека. Рудольф стыдился своей бедности, к которой еще не успел привыкнуть, и еще более - своей стеснительности, которую не умел скрывать.

Всюду были видны следы бедности: потертые брюки, залатанный халат на вешалке. И этот застенчивый юноша мог отказаться от миллиардов, от обеспеченной и интересной жизни? Скромность не помешала ему воспротивиться такому властному характеру, как Эдвард Тирбах! Выходит, Рудольф имеет колоссальную силу воли?

Я стал рассматривать картины... Они мне понравились. Городские пейзажи, казалось, выполнены небрежно, но это был Париж с его легкой, трепещущей красотой, с его прославленной в веках романтикой. На обороте каждого полотна была проставлена просто мизерная, на мой взгляд, цена.

Я похвалил его манеру письма и, как мне кажется, сделал это довольно убедительно, так как не кривил душой... Все запечатленное воспринимались как будто сквозь легкую дымку, что придавало картинам своеобразный колорит.

- Как вы добиваетесь этого? - удивился я.

Художник слушал меня внимательно, с размягченным выражением лица. В конце опять слегка покраснел и, ничего не ответив, отвернулся. Моя похвала, видимо, растрогала его.

Я выбрал пять картин и сразу же расплатился.

Рудольф поблагодарил меня за лестный отзыв, за деньги и, не считая их, с показным безразличием опустил в карман.

- Это я должен благодарить вас, господин Тирбах, так как убежден, что в будущем стану обладателем редких и ценных полотен большого мастера.

- Вы льстите мне, господин Елоу.

- Какой в этом прок? Я говорю искренне,- заверил я его и попытался перевести разговор на старого Тирбаха: - Нелегко без родительской помощи. Чем ярче талант, тем нужнее ему материальная сила.

- У отца свои позиции, которые я не вправе осуждать,- тихо проговорил он.- Мы расстались мирно. Скорее из-за того, что живем в разных плоскостях.

- Вы расходитесь во взглядах на избранную вами профессию?

- Во взглядах на банкноты. Отец считает, что деньги в нашем обществе нужны только тем, кто умеет умножать материальные ценности. Эти люди - цвет нации, на которых держится общественное благосостояние. Все остальные иждивенцы общества. Для отца это не пустая фраза,- продолжал он,- и не только иредлог для обогащения.