Библия и литература

Разумеется, Владимир Мономах совсем не отрицает аскетических подвигов (аскетизм занимает очень важное место в христианстве, в Евангелии), но в то же время князь уловил, сохранил главное, что есть в Евангелии: что все-таки Богу важнее милосердие к ближнему. И ни затворничество, ни голодание не могут быть выше, чем действенная любовь. Это говорит нам человек XII века, повторяя слова еще более древние, в то время как многие столетия спустя люди оказывались не в состоянии понять это понять. Я вполне мог бы дать сегодняшнему человеку, скажем, моему прихожанину, русский перевод духовной части «Поучения Владимира Мономаха» как краткий компендиум православного, христианского, евангельского учения, и практического по преимуществу. Оказывается, в Древней Руси это умели формулировать, возвышенно и благоговейно.

А теперь мы сделаем сразу огромный скачок в истории. Мы перейдем через эпоху феодального распада, ордынского ига, возвышения Москвы (вы понимаете, что в одной небольшой беседе невозможно охватить всю эту огромную тематику) и подойдем к протопопу Аввакуму, человеку XVII века.

Здесь мы найдем удивительный контраст. Я не буду напоминать вам о том, что протоиерей Аввакум Петров был одним из ярчайших писателей своего времени, что это был борец за дело сохранения старых традиций, деятель действительно огромного масштаба. Это такая личность, которая в истории рождается, может быть, раз в полвека, а то и реже.

Я хочу обратить внимание на роль Библии в его творчестве. Он писал, уже находясь в ссылке, в Пустозерске, в суровейших, ужасных условиях, которые и сейчас-то для людей трудны, когда у нас есть и радиосвязь, и электричество. Тогда, в конце XVII в., его сослали туда за инакомыслие и потом казнили жестоким образом (вы, наверное, знаете, что он был сожжен в срубе). Это был человек непреклонный.

Протопоп Аввакум писал там толкования на священные книги, толкование на Библию, на отдельные части Ветхого и Нового Завета. У него мы находим совершенно иной стиль, иной подход. Того величественного, немножко византийского, благоговейно-возвышенного стиля мы у него не найдем. Этот человек пишет, как будто рубит топором, грубыми народными словами, которые он слышал в своей нижегородской юности.

Сожжение протопопа Аввакума в Пустозерске в 1682 г.

Миниатюра рукописи конца XIX в. работы А. А. Великанова

Вот, скажем, он описывает драму первого человека, Адама. Для него это не просто история, для него это вечный архетип человека перед Богом, и в этом он прав. Сказание об Адаме, которое обнимает всех нас, – это сказание о своеволии. Я думаю, вы все помните, что в молитве «Отче наш», единственной молитве, которую непосредственно дал нам Господь Иисус, есть слова: «Да будет воля Твоя». Это великая молитва и великие слова. Только открывшись высшей воле, человек осуществляет себя, осуществляет свое подлинное «я». Чтобы проверить это, человеку говорится: вот здесь красный свет! Но он говорит: да будет воля моя! И змей, который олицетворяет все низменное и темное, сатанинское, демоническое, говорит: можно, – вы будете как боги, владеющие добром и злом – всем миром.

Я должен пояснить это идиоматическое выражение: на древнееврейском языке слова «добро и зло» обозначают «все на свете». «Ведать», знать – не означает научное, философское, теоретическое познание, а обозначает владение, обладание; поэтому, скажем, к мастерству музыканта или к супружеским отношениям прилагается тот же глагол «знать». «И познал Адам Еву, жену свою» – значит, он вступил с ней в союз любви, плотской любви. Так вот, «познать добро и зло» – значит управлять всем. Это как раз девиз науки современной, науки Нового времени: встать у пульта и вертеть Вселенной, как будто бы это детские игрушки. Так захотел сделать первый человек. И когда он вкусил от запретного древа, он увидел только одно: что он голый, что он беспомощен. И спрятался от Бога. Вечный образ. Первое движение – убежать.

Бог спрашивает: «Где ты, Адам? Почему тебя не вижу?» – все так образно, как в натуре. Это сделано специально для того, чтобы люди любой цивилизации, любого уровня, пятилетний ребенок и семидесятилетний старик, поняли. «Где ты, Адам?» (помните, у Генриха Бёлля есть такая книга: «Где ты был, Адам?») – а он говорит: «Я спрятался». – «Почему?» – «Я вижу, что я голый» (у него появилось чувство стыда). – «Откуда ж ты узнал это? Не вкусил ли ты оттуда?» Это момент, важный для совести человека, когда он должен сказать: «Да, я преступил Твою заповедь». Но нет, он говорит: «Это женщина, которую Ты мне дал, она меня соблазнила». Бог спрашивает женщину: «Как же ты вкусила от запретного?» И она не кается, она говорит: «Это змей». И так идет цепочка. И змей тут оказывается «последней инстанцией». Все это настолько бессмертно, настолько передает основную модель искушения – для любого времени, – что мы начинаем понимать, почему протопоп Аввакум мог писать об этом в таких словах.

Вот Аввакум описывает драму Адама и потом говорит: «…Оне упиваются, а дьявол смеется в то время. Увы невоздержания, увы небрежения Господни заповеди! Оттоле и доднесь творится так же лесть в слабоумных человеках. Потчивают друг друга зелием нерастворенным, сиречь зеленым вином процеженным и прочиими питии и сладкими брашны. А опосле и посмехают друг друга, упившагося до пьяна, – слово в слово, что в раю бывает при дьяволе и при Адаме.

Бытие паки (то есть «Книга Бытия продолжает»): “и вкусиста Адам и Ева от древа, от него же Бог заповеда, и обнажистася”. О, миленькие! одеть стало некому; ввел дьявол в беду, а сам и в сторону. Лукавый хозяин накормил и напоил, да и с двора спехнул.

Пьяной валяется на улице, ограблен, а никто не помилует. Увы безумия и тогдашнева и нынешнева!»

Автограф протопопа Аввакума.

Пустозерский сборник. 1675 г.

Подобного рода иронический, слегка юмористический, шаржированный, гротескный подход мы находим почти всюду в толкованиях протопопа Аввакума. И может показаться, что у этого человека как бы ослабел страх Божий, если он подходит к священным предметам иронично. Нет! Вот здесь – большая тонкость литературного гения этого человека, который, употребляя вульгаризмы, даже брань и почти сквернословие (с нашей точки зрения, в нашем лексиконе; я этого вам не стал зачитывать), сохраняет дистанцию. Он говорит нам о том, что это написано не про первобытных людей: это происходит всегда, это касается всех нас, эти священные модели вечны. Он берет в качестве образца пьяницу (а можно было бы взять и другое) – то, что было у него перед глазами, тем более что в Сибири, в этом климате, люди всегда пили хорошо.

Это особый подход, он прочно укрепился в мировой литературе. Мы очень часто можем видеть подобное в современной английской, американской, французской библеистике, особенно популярной. Мне даже приходилось читать специальную книгу «Юмор в Библии».

Да, в самой Библии много юмора, потому что юмор – это человеческое свойство, дар Божий. Ведь у животных юмора фактически нет. И юмор, и даже сарказм были в обилии у пророков. Есть юмор и в Евангелии. Вы скажете: как, такая серьезная книга – какой же там может быть юмор? Есть, и очень много. Просто мы разучились читать свежими глазами. Почти все притчи Христовы произнесены с улыбкой. Вот вам хрестоматийный пример. Господь говорит о том, что в духовной жизни необходима необыкновенная настойчивость. В стремлении, в молитве человек не должен думать, что вот сейчас все получится. И чтобы пояснить эту мысль, Он рассказывает про некоего судью, который Бога не боялся, людей не стыдился. Приходит к нему вдова (очевидно, дальняя предшественница чеховской «женщины слабой и беззащитной»), приходит и начинает его донимать: «Ты мое дело разбери». Сначала он ее отсылает, потом видит: нет, это не та женщина, от нее так просто не отделаешься, и в конце притчи он говорит: «Да, хотя я Бога не боюсь, людей не стыжусь, но что же со мной будет, если я не решу ее проблемы?» И он идет ей навстречу. Господь привел этот как бы смешной случай – но для серьезной цели. И многие притчи именно таковы. Потому что человеку свойственно смеяться и свойственно видеть несоответствие между идеалом и действительностью.