Библия и литература

Нестор-летописец В. М. Васнецов.

Эскиз-вариант росписи Владимирского собора в Киеве

Для самого повествования преподобному Нестору Печерскому (или тому летописцу, который этот текст писал, – мы не всегда точно знаем, что принадлежит одному или другому летописцу) было важно начать не просто, скажем, с основания Киева, а начать с предыстории народов. И указано, что семьдесят два народа лежат в основе человечества. Это условная священная цифра. В Библии многие цифры священны условно. Например, семь означает полноту. В Иерусалимском Храме до его разрушения в определенные дни приносилось семьдесят две жертвы – за каждый народ Земли. Фактически, несмотря на разделения, конфликты и взаимонепонимания, эта идея единства человечества была очень древней и исключительно смелой. Крупнейший русский специалист по Древнему Востоку Борис Александрович Тураев писал в своей книге, что Библия дает уникальный образец сознания единства человечества в ту эпоху, когда почти каждый народ человеком называл только представителя своего племени, а иные люди – это были уже потомки дьявола или дети каких-то злых богов, и это вполне понятно, потому что первобытному человеку свойственна боязнь чужого. И вот эту смелую библейскую идею о том, что все мы, люди, кровно связаны между собой, древний летописец делает преамбулой к истории своего княжества, славянских племен, своего государства и народа.

Я рекомендую каждому из вас найти «Повесть временных лет» – она у нас издавалась неоднократно, она вошла и в сборник Библиотеки всемирной литературы, и в серию, издающуюся под редакцией Д. С. Лихачева, и во многие другие издания, – и прочесть там «Речь философа» перед князем Владимиром. Конечно, эта речь изложена не философским языком. Это картина, более того, я бы сказал, что это икона истории: там все слегка упрощено, но это то, что западает в душу, которая начинает искать истину.

В чем же тут смысл? Для древних греков, для древних индийцев, для многих языческих народов истина была великой тайной, и остается таковой поныне: это тайна, которая скрыта за миром явлений. Но Библия открывает нам нечто иное: что история имеет священное значение для человека, что история есть то лоно, в котором замыслы Божии осуществляются. Поэтому она не безразлична, не маловажна, не есть что-то преходящее. Она – то пространство, где осуществляется великий диалог между человеком и его Творцом.

Историзм Священного Писания… Удивительно, что отцы истории, такие как Геродот, Фукидид, этого не знали. Они были почти летописцами, они просто изображали цепь событий, которые цеплялись друг за друга, а иногда казались изолированными. У них не было представления о том, что история имеет вектор.

Почему так было? Потому что человек ориентировался в древности на природу, а в природе нет вектора. В природе все вращается, все приходит на круги своя. Вот сейчас желтеют осенние листья, но мы с вами знаем, что приближаются зимние холода, потом будет опять весна, потом опять лето – и так вновь и вновь. И древний человек видел это неизменно, почти в любом поясе Земли. Даже в тех регионах, где климат сезонно не очень колеблется, двигались светила, утром всходило солнце, вечером оно обязательно садилось, менялись фазы Луны – все было статичным или вращалось по кругу. И поэтому весь мир естественно воспринимал бытие на Земле как статическую картину. И только Библия пробивает здесь брешь. Не потому, что ее писали какие-то особые философы, которые додумались до иной модели – так сказать было бы неверно. Они приняли это как Откровение, как прорыв чего-то иного, что даже им самим было не очень понятно. Но уже усвоив и приняв эту концепцию, они пронизали ею все дальнейшие Книги, и можно сказать, что от Бытия до Апокалипсиса Библия разворачивается как великая историческая поэма. Поэтому «Речь философа» – это не афоризмы, не какие-то статичные догматы, а эпос, рассказ, сюжет. Творение мира – благость Божия. Противление человека, который благодаря своей свободе может повернуться к Богу спиной, катастрофы, которые этим порождаются. Постепенно Бог выводит человека из этой темноты и ведет его к явлению света. Откровение, данное Аврааму. Авраам еще ничего не знает, он не знает, что произойдет. Он только призван на какое-то таинственное дело. Но именно потому, что он верит Богу, он идет и закладывает основание ветхозаветной Церкви. Это великая фигура, которая потрясала людей многие столетия. Авраам пошел в неведомое, но он знал, что есть какая-то цель. И история Ветхого Завета становится подготовкой к явлению Христа.

Христос является в мир как осуществление тысячелетних надежд. Для чего? Для того, чтобы дать человеку, слабому и немощному, новые силы для движения к полноте бытия, к Царству Божию. Человек не так-то легко на это поддается, человек этому сопротивляется, человек борется с Богом, и Бог его побеждает. И это святая победа, радостная победа. Но свобода остается. Потому и приходит Христос без меча, без силы и славы внешней. А принять Его человек может только свободным актом. Узнать Его, почувствовать Его! А потом идет развязка, и над ней размышляет князь Владимир в «Речи философа».

Что же произошло в двух мирах, прошлом и новом, что нового принесло христианство? Для некоторых людей сегодня – это мысль о какой-то иной морали. Нет, это не совсем верно. Значительную часть этических принципов христианства мы найдем у стоиков, в буддизме, в Ветхом Завете. В чем же тут особенность, почему – два мира? Над этим размышляет еще один древнерусский писатель той же эпохи, знаменитый Иларион.

Знаменитый, но неведомый. Человек, о котором мы очень мало знаем. Первый из русских, назначенный митрополитом Киевским по желанию князя Ярослава Мудрого – обычно митрополиты назначались из Византии и были греками; и вот, собрались у князя духовные лица – высшая иерархия – и провозгласили, очевидно, независимо от Константинополя, этого человека митрополитом. «Муж книжный», «честной постник», образованный человек.

Мы очень мало о нем знаем. До сих пор неточно атрибутированы его произведения. В XIX в. профессор нашей Духовной академии прот. Александр Васильевич Горский сумел доказать, что «Слово о законе и благодати» принадлежит ему. Оно включает в себя также и исповедание веры и молитву.

«Слово о законе и благодати» написано в 50-е – 60-е гг. XI в. В это время в Болгарии, Византии и во многих других восточных странах распространялось учение манихейства. Манихеи учили, что все материальное, все природное создано низшим богом, а истиный Бог создал только дух. Вы понимаете, насколько для сознания простых людей это было понятным и объяснимым? Наши болезни, смерть, трудности, голод, жажда, старение – все то, что угнетает нас в материальном мире, – все это одним росчерком относилось к злым силам. А единственной ценностью становился дух. Получалось как бы два творца: злой и добрый.

Эта идея пришла из Ирана, из древней персидской религии Заратустры. В истории религии ее называют «радикальный идеализм». Ее усвоили гностики, манихеи. Несмотря на то, что манихейство преследовалось и христианами, и последователями других религий, оно неудержимо распространялось. В Европе манихеи назывались альбигойцами или катарами. Наверное, многие из вас помнят со школьной скамьи знаменитые Альбигойские войны, которые бушевали во Франции именно в это время, в XII–XIII вв. Альбигойцы захватили почти всю южную Францию, захватили в прямом смысле слова: то есть к этой доктрине склонились могущественные феодалы, у которых были замки, войско, и шла война.

В России источником дуализма была соседняя Болгария. Там это учение называлось богомильством. Богомильская литература очень быстро проникала на Русь, и не всегда люди, особенно не богословы, могли отличить книги подлинно церковные от этих еретических книг.

Может показаться, что митрополит Иларион, когда он писал о резком противопоставлении старого закона и новой благодати, находился под влиянием богомильской ереси. Но это не так. Это очень сложное произведение, очень трудно толкуемое с богословской точки зрения, причем автор подчеркивает: «Я же пишу не неграмотным, не детям, а людям, которые в этом разбираются». Значит, у него уже тогда была изощренная богословская аудитория, для которой он мог написать такую сложную и спорную вещь. Для того чтобы отклонить мысль о том, что он разделяет ересь богомилов (или катаров, или альбигойцев) о двух заветах – завете дьявольском и завете Бога, Иларион начинает с такой преамбулы: «Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский, за то, что посетил и дал избавление людям Своим». То есть Бог Ветхого Завета для него тождествен Богу Нового, и здесь не может быть никаких сомнений. «Кто еще велик, как наш Бог? Он один, творящий чудеса, установил закон, предваряющий истину и благодать, чтобы в нем пребывало человеческое естество, от многобожия языческого отходящее к вере в единого Бога; чтобы человечество, как сосуд скверный, но омытый, словно водою, законом и обрезанием, восприняло молоко благодати и крещения. Ибо закон предтечей был и слугой благодати и истины».