Страница 10 из 27
Рационализируя опыт – «внутренний мир», – наше мышление порождает «консервы» смыслов, описаний, методов, карт, схем, указателей, сценариев, как некоторый фантом, из которого впоследствии экстериоризируется «внешний мир». Чтобы спроецировать иррациональную эмпирику вовне, нужен некоторый посредник, Логос, который упорядочит и рационализирует эмоциональный хаос, внедрит проект в дискретный набор сенсорных сигналов. Только тогда мы сможем визуализировать мир в виде осознанного и в какой-то степени устойчивого «коллективного сновидения».
Психика
В прошлой главе мы наметили маршрут, каким образом эмпирика переходит в сенсорику. Но в нашем описании еще явно чего-то не хватает – не понятна природа самой эмпирики. У нас в эмпирике есть масса ощущений – головные боли, экстазы, страхи, взлеты вдохновений – происхождение которых остается не проясненным. Откуда они берутся? Это первый вопрос, но есть еще и второй, который звучит так: что происходит с сенсорной картиной мира дальше? Можем ли мы проследить «историю мира» после того, как он был обнаружен сенсорикой и «выставлен напоказ»?
Мы поняли, благодаря усилиям философии, природу рациональной фазы эмпирики, делающей невидимый мир видимым, и назвали этот механизм перехода мышлением. Теперь остается понять, как выглядит рациональная фаза сенсорики. В этом вопрошании нам послужит опорой уже не философия, а психология. Психологов всегда интересовал тот факт, что одна картина мира нам почему-то нравится, а другая не очень, один вид нас устраивает, а другой вгоняет в тоску и депрессию. Вот тут психологи попытались поставить под сомнение модель, которой придерживались философы – они спрашивали, если наше мышление предшествует миру, то почему мы, тем не менее, на мир как-то реагируем? Мы «читаем» мир, а не только его продуцируем, и от «чтения» получаем нечто обратное «мысленному созиданию». Мы как-то продолжаем, длим картину мира. Такой цвет обоев подходит, а такой не подходит. Что это за событие? Не вдаваясь в детали, назвали это психическим актом. В отличие от мышления, психику определили, как событие не созидающее, а реагирующее, реактивное, и фактически весь психоанализ строится на различении типов реакций.
Рационализацией сенсорики должно быть, в сущности, такое событие, которое призвано беспокоиться о том, чтобы этот объективный мир никуда не делся, чтобы он длился. Мышление функционирует во имя того, чтобы «Я», как некое одинокое, длилось. И оно же проецирует для этого «Я» «внешний мир». Но, вместе с тем, «Я» реагирует на мир, каким-то образом соотносит себя с ним, вступает в отношение. Почему мы так не безразличны к миру, который дан нам всего лишь как изображение на сетчатке глаза, как отображение собственной эмпирики? Почему мы переживаем, испытываем страсть или похоть, если перед нами выставлена сплошная иллюзия? Это основополагающая, обескураживающая загадка. Мы уже частично аргументировали этот парадокс нашей склонностью ошибочно принимать этот объективный мир за «реальный». Однако, удивительно не это, а другое: ведь самой своей психической реакцией на мир мы делаем его «реальным», как бы повышаем его статус или признаем за ним некоторую «реальную» ценность.
Зачем вообще нужно длить, рационализируя, сенсорику? Какой от этого прок? Мы говорили, что рациональные фазы бытия – это наша способность, упаковывая действительность в «смысл», преодолевать «черные дыры» – те моменты, когда все сущее исчезает на «вдохе» Единого. Следовательно, психика и есть наш инструмент для хранения объективного мира. Психика упаковывает внешний мир в эквивалент психических реакций – чувств. В чувствах мы длим наше мнение о мире. Здесь тоже можно говорить о феномене памяти – чувство это своего рода память о какой-то картинке из мира. Увидели красивую девушку в метро и влюбились, приехали домой, а перед глазами все еще стоит эта девушка…
Мы «раскрашиваем» мир психически, упорядочиваем его своими чувствами для того, чтобы, когда действительные свойства уйдут в темноту, мы могли бы продолжать «видеть» мир уже не как физический объект, но как психический. По большому счету, нам все равно, какой мир длить – «внутренний» или «внешний», невидимый или видимый. И чувство, и мышление дают одинаковый шанс на бессмертие, что бы там философы ни говорили и как бы ни превозносили мышление над чувством. Разница лишь в том, что мышление – это «холодная» функция, которая длит мир через конструкцию, тогда как чувство – «горячая» функция, которая длит мир через эмоцию, как бестелесный слепок его свойств. И пока есть хоть сколько-нибудь различимое сущее, в виде описаний или энергий, есть и «Я».
Психика имеет непосредственную связь с психеей – душой. Поэтому такое слово, как «одушевление» совершенно точно описывает феномен хранения и дления мира. Испытывая к миру какие-то чувства, эмоционально откликаясь на мир, мы порождаем всполохи душевных энергий в качестве эквивалента сенсорной действительности, а это значит: одушевляем мир. Любовь, в частности, есть один из грандиозных способов одушевлять сетчатку глаза, придавая ей статус реального события. И это не просто метафора. Психика на самом деле уравнивает «внешний» и «внутренний» мир в правах, придавая им одинаковый статус реального: психика переводит объекты «внешнего» мира во «внутренние» переживания. Мышление порождает иллюзии, но чувство делает эти иллюзии в высшей степени Реальными!
Видеть мир иррационально значит видеть все время новые картинки, оставаясь безразличным. Видеть мир рационально значит испытывать к нему чувства, одушевлять – схватывать картинки психикой и нести их в себе, хранить. Заповедь «люби ближнего, как самого себя» сенсорный иррационал понимает, как внимание к ближайшему, сейчас фактически предстоящему перед тобой. Сенсорный рационал выделяет из фона некоторого «ближнего» и утверждает эту близость своим чувством, делая его единственно ближним, ближним навсегда. И покуда он чувственно длит этого ближнего, он, тем самым, длит и себя. Сенсорному иррационалу нравится нечто только в актуальном настоящем, в тот момент, когда оно появляется на сетчатке глаза. Он любит старинный особняк, мимо которого проходит каждый день, за его розовый цвет, или соседского пуделя, с которым периодически сталкивается во дворе, за его лохматые кудри. Но стоит перекрасить особняк в какой-нибудь синий цвет, стоит соседке остричь пуделя, и сенсорный иррационал уже просто будет его игнорировать, ему тут же начнет нравится что-то другое. Сенсорный рационал, напротив, будет вести себя так, словно ничего не произошло. Он будет вести себя так, словно не замечает изменений. Он будет смотреть на особняк и «видеть» прежний, розовый особняк, а в пуделе – прежнего кучерявого пуделя, которого он когда-то полюбил. А возможно, он будет рефлексировать в этом особняке и в этом чувстве самого себя, проходившего когда-то мимо. Возможно, он будет всегда любить во всяком ближнем и через всякого ближнего только себя самого…
Иррациональность или витальность – это способность смотреть каждый раз на мир сызнова и видеть действительность, вообще «не притрагиваясь» к миру, не реагируя, оставаясь безразличными или, как говорят на Востоке, совершенномудрыми. Даже если мы и реагируем (а психика, собственно говоря, всучена каждому человеку от природы), мы «просто не берем это в голову», наша реакция кратковременна, она быстро угасает и забывается. Иррациональное всегда регистрирует фактическое положения дел. Рациональное же подменяет действительность образом, оно воображает и длит, тем самым, некоторую бессмертную выжимку действительности – образ.
И тут может возникнуть путаница, поскольку распространено мнение, что самый «живой» человек есть тот, который наиболее чувствителен, у которого развито чувство. Чувственность и способность чувствовать, реагировать считаются в обиходном толковании вообще признаками жизни. Следует спросить тогда, что тут понимается под «чувством» и что понимается под «жизнью»? Согласно нашим определениям, витальность или жизненность соответствуют иррациональности, тогда как чувство – рациональная функция: чувство это путь к постоянству, бессмертию, «консервированию». Психолог Джеймс Хиллман очень точно описал чувство метафорой «разум сердца». Само слово «разум» указывает на рациональную природу чувств, на родственность чувств мышлению.