Великий пир

Проклятие! В голове шумело, трещина лица пульсировала болью, я чувствовал, что совсем скоро отключусь. Я с криком расколол череп санитара вялым ударом аптечки, чтобы хоть как-то взбодрить организм. В осколках блеснул ключ, невесть как туда попавший. Так вот, что привлекло птицу к костям, ей понравился блеск металла.

Взглянув на тело птицы с неуместным сожалением, я провернул ключ в замке и он со щелчком открылся. Благо, все медикаменты оказались на месте. Я нашел пузырек нашатырного спирта, открутил крышку, а затем глубоко вдохнул его пары. Резким запахом, едва ли не огненным, дыхательные пути будто обожгло, взгляду вернулась ясность, пусть временная.

Я брызнул на рану на боку перекисью водорода, и, когда перекись запузырилась, вступив в реакцию с кровью, не удалось сдержать болезненного крика. Я зажал рану комком ваты, туго обмотал его бинтом, а затем намотал еще один слой бинта выше раны, стремясь максимально уменьшить кровоток в нижнюю часть туловища. С хрустом разорвал бинт, туго завязал узел, хотел обработать рану на шее (мало ли, что там было у Жени на клыках), но сила уходила из рук, они тяжелели. Перед глазами поплыли жирные черные пятна, шум в голове усилился, я глубоко вдыхал нашатырь, но вдохи ни к чему не приводили.

Я погрузился во тьму, и понял, что вряд ли когда-нибудь очнусь.

Но человеческое понимание – вещь очень нестабильная и гибкая. Сначала ты понимаешь факты одним образом, а потом совсем иным, часто полностью противоположным исходному. Меня разбудил пробурчавший желудок и чувство голода, я распахнул глаза, обнаружив, что валяюсь со скелетом в обнимку.

– Твою мать! – я брезгливо оттолкнул скелет, и на удивление бодро вскочил, тут же сделавшись будто каменный.

Зрение было четким, ясным. Кровь стабильно курсировала по телу, наполненному силой. Ум работал с необычайной бодростью. Мышечный тонус восстановился, в приступе неверия я сжимал и разжимал кулак, убеждаясь, что мышцы послушные. Я заметил даже улучшение состояние относительно того, в котором пребывал дома. Никогда так не высыпался, даже если спать удавалось полноценно.

Все бы хорошо, если бы не дикое чувство голода, давившее на желудок.

Нижняя часть туловища, как и следовало ожидать, немного онемела, но ослабшими руками я не мог сильно затянуть бинт, потому конечности исправно двигались. Развязав повязку, я отодрал окровавленную марлю, увидев на боку пятно засохшей крови. Даже не сразу понял, что раны попросту не осталось.

Что за дела?

Осторожно ткнул бок пальцем, боясь приступа боли и уже стиснув зубы, но ничего не произошло. Ни боли, ни раны, в общем, одни чудеса. Похоже, кроме обычных заморских птиц ту была необычная, заморская атмосфера, плодотворно отразившаяся на организме.

Новое состояние я воспринял с огромным облегчением. По телу прошлась волна тепла, мышцы расслабились, я осознал, что выжил, а значит, смогу добраться домой. Или хотя бы куда-нибудь.

Из песка достал небольшую деревянную табличку, струхнул с нее песчинки, прочел: «Берегись тритов», а под надписью трафаретный рисунок птицы с тройной челюстью, выполненный густой черной краской. Триты? Я взглянул на тело убитой птицы. Значит, тварь тут точно не одна.

Где остальные?

Будто реагируя на мысли, пара тритов с воем села на крышу палатки, вцепившись в ткань когтями. Ну и голоски же у них были…. Меня до мурашек продрало. Не хотелось бы мне с утра пораньше услышать такое чудное пение. Триты глядели на меня оценивающим взглядом, но приближаться пока не рисковали, наверное, увидели тело погибшего соплеменника.

На скелетах я увидел многочисленные пробоины, явно проделанные чем-то, напоминавшим птичий клюв. Уж не триты ли над лагерем поработали? Решив пока не думать об этом, я сосредоточился на текущей задаче, а именно – выбраться из пустыни. На небе светило три солнца, издавая такой томительный жар, что я удивился, как вообще могу стоять на открытом месте. Тут любой коренной араб с ума бы сошел.

Пожевать бы чего-нибудь.

В пустовавших жилых палатках кроме коек и растрепанных местной живностью старых сухих пайков, кроме коробка спичек, ничего не было. Перекусить не получится. Голод, конечно, не усиливался, был терпимым, но терпеть как-то не хотелось. Обнаруженные спички сунул в карман.

Вот же черт…. Я отчаялся.

Куда меня, офисного планктона, запихивать в такие условия? Если Бог пошутил, то с чувством юмора у него явно проблемы. Я даже первую помощь себе грамотно оказать не могу, не говоря уже о более сложных вопросах выживания. Достал из внутреннего кармана кошелек, нашел там пару банковских карт типа «платиновый VIP» на имя Владимир Щепетнов, а так же пропуск в офис компании «Риткор», на котором виднелась гордая надпись «Генеральный директор». Да хоть минеральный!

Денег у меня было полно, но в пустыне, вдали от цивилизации, даже Уоррен Баффет со своими миллиардами бы подох. А говорила мне мама: «Занимайся спортом, сынок, учись выживать», да куда там нам, золотым детям.

По сути, я был генеральным директором номинально, а всеми вопросами заправлял старший брат, которого я никогда не видел. Вот из любопытства его найти и я связался с нашим общим знакомым, с Женей, который оказался монстром, загнавшим меня сюда.

Выбраться бы теперь, прижаться бы к Каринке, вернуться к разгульной жизни. Очень не хватало выпивки, клубной тусовки, громкой басистой музыки, радостных человеческих криков и праздников. Ладно. Главное не фестивалить с местными скелетами, и не пополнить чудную коллекцию тритов.

Вот вернусь, нагуляюсь и напьюсь вдоволь, отказавшись от возможности строить из себя серьезного бизнесмена. Брат писал мне, что я могу ни о чем не волноваться, живя в свое довольствие, но нет, надо же выделываться, строить из себя то, чем не являешься, как бы «решать проблемы компании».

В палатке с красным крестом, как и следовало ожидать, почти ничего не оказалось. Только увесистая деревянная палка валялась в песке, в небольшой ящичке нашелся медицинский спирт и марля. Много-много бесполезной марли, которая вот ничем не могла мне помочь в данный момент, разве что с ее помощью как-то можно было фильтровать воду, но я не знал, как.

Желудок забурчал. Черт! Да где в этом лагере еда?!

Я был не просто дураком, а идиотом в третьей степени. У меня же в кармане валялся «Сникерс»!

Я надорвал обертку, втянув носом сладкий аромат подтаявшего молочного шоколада, рот наполнился слюной, я не мог отвести от батончика взгляда. Только собрался куснуть – снаружи донеслось многочисленное гарканье тритов, хлопки крыльев, птиц в лагере прибавилось.

Осторожно выглянул на улицу. Огромная стая тритов оккупировала крыши палаток, стоило мне высунуть голову, как птицы дружно загаркали. Они кинулись в мою сторону, я резко прожужжал молнией входа палатки, закрыв ее, и тут же услышал вой, напоминающий китовое пение. Снаружи мелькнула крупная тень, напоминавшая блин, триты напряженно загаркали, завыли, но качать права не рисковали. Парочка птиц, судя по звукам, проявила агрессию, но тут же послышался выстрел электрического разряда, по душам ударил вопль умирающих тритов, вслед за которым повисла полная тишина. Запахло сгоревшим мясом.

Кто был в лагере?

Трясущимися руками я осторожно потянул молнию, оставив маленький зазор для просмотра. Увидел самого настоящего ската, прям как те, которые плавают в океане. Большого (размером с автомобиль, не меньше), покрытого красивыми, светящимися белым электрическим светом символами. Скат парил, нарезая круги над моей палаткой, и протяжно пел, будто кит. Триты смиренно молчали, не желая связываться с ним, и правильно сделали – четыре хорошо прожаренных птичьи тушки валялись в песке.

Скат что, охранял меня?

На мое появление скат отреагировал радостным пением, завис передо мной в нескольких метрах, уставившись голодными черными глазами. Я невольно отшатнулся, испугавшись, что он хочет съесть меня, в ответ скат радостно кувыркнулся, давая понять, что не хочет нападать. Да и желай он моей смерти, что мешало поджарить меня прямо в палатке?