Страница 23 из 25
Путилин потер лоб ладонью и нервно прошелся по кабинету.
– Я очень рад за вас, голубчик, что вы обратились прежде ко мне. Откровенно говоря, все это дело меня очень заинтересовало, и я постараюсь сделать все, от меня зависящее. Скажите, сколько лет мадемуазель Приселовой?
– Двадцать.
– Точнее, точнее! Двадцать лет и сколько месяцев? Вернее: через сколько времени она вступает в совершеннолетие?
– До совершеннолетия ей осталось около полутора месяцев.
– Так… так. Скажите, из кого состоит семья дяди-опекуна?
– Он, еще далеко не старый, любящий широко пожить и пожуировать, и его сестра, старая дева, ханжа, принимающая монашек со всех монастырей России.
– Последний вопрос: вы не знаете, кто лечит больную? Какой врач?
– Совершенно случайно я узнал его фамилию. Это доктор Z.
При этом имени Путилин вздрогнул и подался вперед.
– Кто? – спросил он в сильнейшем изумлении.
– Доктор Z., довольно известный.
Путилин овладел собою и совершенно спокойно сказал молодому человеку:
– Отлично. Я берусь расследовать неофициально ваше дело. Ждите от меня уведомлений и пока не предпринимайте ровно ничего. Понимаете? Ровно ничего.
Я только что приехал после посещения больных и успел переодеться, как ко мне вошел мой знаменитый друг.
– Держу пари, что-нибудь новое, загадочно-необыкновенное? – шумно приветствовал я его. Лицо Путилина было угрюмо-сосредоточенное.
– Ты не ошибся. Важно – новое. И новизна заключается в том, что сегодня я приехал к тебе не как ближний друг-приятель, а скорее, как следователь-допросчик.
Я громко расхохотался, почуяв в этом один из тех бесчисленных шутливых трюков, на какие был таким большим мастером Путилин.
– Ого! В качестве кого же ты желаешь меня допрашивать: в качестве обвиняемого или в качестве свидетеля?..
– Скорее, в качестве первого… – невозмутимо ответил Путилин. – Ты не смейся и не воображай, что я шучу. Я говорю вполне серьезно.
Было в интонации моего друга нечто такое, что я сразу понял, что он действительно не шутит, а говорит правду. Глубоко заинтересованный, я выжидательно уставился на него.
– Скажи, пожалуйста, ты хорошо знаешь и помнишь всех своих больных, которых лечишь?
– Ну разумеется. Хотя их у меня порядочное количество, но я знаю и помню всех. Да, наконец, у меня есть мой помощник – записная книжка, в которую я заношу все, что касается их.
– Отлично. В таком случае ты должен знать и больную девицу Приселову?
– Ну конечно! – вырвалось у меня. – Вот уже две недели, что я лечу эту бедную прелестную молодую девушку.
– Положим, не бедную, а очень богатую, – бросил вскользь Путилин. – Скажи, пожалуйста, чем она больна? Что у нее за болезнь?
– В общих словах?
– Нет, пожалуйста, точный диагноз.
– Изволь. У нее припадки histeriae magnae, то есть большой истерии.
– На почве чего?
– Ну, голубчик, тут причин немало. Прежде всего и главное – наследственность. Как сообщил мне ее дядя, весьма почтенный человек, его брат, то есть ее отец, страдал острой формой алкоголизма и последствиями тяжелой благоприобретенной болезни.
– Мне очень бы хотелось видеть эту сиротку-миллионершу… – задумчиво произнес Путилин. – Болеe того, мне это необходимо. Поэтому ты должен, доктор, устроить вот что: ты повезешь меня в дом господина Приселова и представишь меня в качестве профессора-невропатолога, которого пригласил для консультации.
Я не без удивления задал вопрос Путилину:
– Признаюсь, ты меня удивляешь… Для чего тебе это надо, Иван Дмитриевич?
– Кто знает… – улыбнулся он. – Быть может, я окажусь более счастливым и мудрым врачом, чем ты, и скорее вылечу твою пациентку, если… если это только не поздно. – Последние слова он особенно подчеркнул. – Итак, ты можешь это устроить?
– Конечно, конечно, – ответил я, сильно озадаченный.
– То-то, доктор. А то я ведь могу тебя и арестовать, так как над тобой тяготеет сильное подозрение.
– Ты шутишь? – вырвалось у меня.
– Нимало. Говорю тебе, повторяю, совершенно серьезно.
– Раз ты вмешиваешься в это дело, стало быть, налицо должно являться что-нибудь криминальное?
– Боюсь, что да. Мне вот и надо прозондировать почву.
Мой гениальный друг рассказал мне о странном посещении его молодым человеком Беловодовым, о той сцене, которую вы уже знаете, господа.
– Что?! Отравление? – произнес я в сильнейшем недоумении.
– Да. Он подозревает, что его «невесту», как он называет мадемуазель Приселову, медленно отравляют.
– Но это вымысел, чистейший абсурд и фантазия! Я лечу ее и могу поручиться, что ни о каком отравлении не может быть и речи.
– Не знаю, не знаю… – задумчиво произнес Путилин.
– А тебе не приходит мысль, что этот господин Беловодов сам отравлен… душевным недугом?
– Очень может быть. Вот ввиду всего этого мне и надо осторожно расследовать дело. Мой долг пролить свет на это заявление. Когда мы можем сегодня поехать туда?
– Да когда хочешь. Я навещаю больную почти ежедневно.
– В таком случае я заеду к тебе через час-полтора.
И действительно, через полтора часа он приехал.
Но даю вам честное слово, я не узнал его! Передо мной стоял совсем другой человек.
Сгорбленный, в длинном черном сюртуке, опирающийся на трость с круглым золотым набалдашником. Волосы, обрамляющие большую лысину, торчали характерными вихрами, как у немецких профессоров – кабинетных ученых.
Грим поистине был великолепный, и я не мог удержаться от восклицания восторженного удивления.
– Ну-с, доктор, едем! Вези известного профессора к твоему доброму дядюшке. Кстати, сегодняшнюю ночь я хочу провести под его гостеприимной кровлей.
– Но как это устроить? – спросил я Путилина.
– Очень просто. Ты заявишь, что я хочу понаблюдать за больной в течение ночи-другой, а может быть, и третьей. Надеюсь, что в доме господина Приселова найдется комната для ночлега?
Через полчаса мы входили с Путилиным в роскошную квартиру Приселовых.
В передней элегантный господин Приселов во фраке собирался уже облачаться в пальто.
При виде Путилина сильное изумление отразилось на его лице.
– А-а, доктор, добро пожаловать, – радушно проговорил он, смотря с недоумением на моего знаменитого друга.
– Позвольте вам представить, господин Приселов, моего старшего и уважаемого коллегу, профессора-невропатолога… Вишневецкого… – начал я, называя Путилина первой попавшей на ум фамилией. – Я пригласил его на консультацию, так как считаю болезнь вашей племянницы довольно сложным медицинским случаем.
Путилин и Приселов обменялись рукопожатием.
– Очень вам благодарен, доктор, за вашу любезность, но… разве действительно болезнь моей племянницы опасна?
– Не скрою, что случай довольно опасный. Силы больной тают с какой-то непонятной быстротой.
– Посмотрим, посмотрим… – потирая руки, проговорил Путилин, входя в залу. – А больная у себя? Она лежит, коллега?
– Сегодня она пробовала вставать, но вот недавно, почувствовав сильную слабость, легла, – поспешно ответил Приселов.
Мы втроем направились в комнату больной. В небольшой комнате, роскошно убранной, с массой мягкой мебели, ковров, на кровати лежала моя пациентка. Прелестная молодая девушка, нежная, была сегодня особенно бледна. Глаза горели особым блеском, синие круги окаймляли лентой эти широко раскрытые глаза.
– Ну, как мы чувствуем себя сегодня, милая барышня? – задал я мой обычный вопрос красавице-девушке.
– Очень плохо, доктор, – тихо слетело с бледных губ ее. – Все кружится голова, и сердце все замирает.
– Ничего, ничего, вот профессор, мой друг, поможет вам, барышня.
Путилин с видом заправского профессора подошел к больной.
Он взял ее за руку, вынул часы и стал следить за ударами пульса.
– Скажите, пожалуйста, мадемуазель, когда вы чувствуете себя особенно плохо?