Страница 40 из 50
— Что?!!
Люб ухватил Селю за руку, словно стальными клещами сжав запястье. Матей сплюнул в ее сторону.
— Вот и послал он болото поджечь. Чтобы выкурить или задохлась. Мы уж сколько с нёйд воюем, никак их крапивное семя не извести.
Аурора молчала, перебирая пальцами золотую закраину плаща.
— Вот они, плоды прогресса, — Фенхель сощурил глаза до пылающих зеленых щелей. — Несть ни солейлца, ни сатверца, зато возник новый эгрегор, считающий, что имеет право истреблять всех, кто не с ним.
— А сколько уничтожено уникальных животных и растений! — прогремел Липат, скребя шелушащуюся щеку. — Поврежден редчайший биоценоз, и совсем не известно, как скоро он сумеет оправиться.
Госпожа Бьяника дернула щекой.
— А скажи мне, Матей, за что вы вырезали резчиков торфа?
— Так они все тут… поганцы. Святой храм не посещают, Судие требы не кладут.
— Что я и говорил.
— Фенхель, помолчите.
И опять обернулась к пленному:
— То есть, убить человека с этих позиций для вас в порядке вещей? Истребить несколько поселений просто для того, чтобы отомстить единственной ведьме? Вот тут списки у меня, — Аурора поворошила распечатки на добела выскобленном дощатом столе: морщась, точно у нее болели зубы. — Женщины, дети… Слабые погибли в первую очередь и страшной смертью. Это нормально?!
— Чего?
— Треть материка могла выгореть, не только болото. А оно же разумно.
Она шлепнула губами.
— Нет предела человеческой глупости.
— А ведьма закогтила Пшемысла и Колеша, — если бы взгляд мог испепелять, Селестина умерла бы на месте.
— Все с тобой понятно.
— Что с ним будем делать? — Люб наконец выпустил Селестину и глядел, как нёйд растирает запястье. Врачу было стыдно.
— Людей спросим, пострадавших от его дури. Липат, позови выборных.
Подошли звероватый мужик с рукой на перевязи, горластая тетка — много разных слов от нее услышали, пока вправляли вывих, а голосище был такой, что в ушах свербело. Правда, сейчас она выглядела на диво молчаливо и рассудительно. И хромой охотник, одетый в зеленое. Тул с крышкой у бока и лук за плечами казались частью его самого.
Выборные поклонились.
— Вы слышали все.
— Верно.
— Что решите?
Все трое покосились на нёйд. Селестина облизнула губы и кивнула.
— Старый бог все еще кричит, — сказала горластая.
— Отдадим его старому богу, — добавил звероватый. — Пусть кричит через него.
— По-моему, это как-то… — Люб поежился.
— Справедливо, — сказал Фенхель. — Что бы это ни значило. Но на болоте все еще… нехорошо. Ходить вам туда не стоит.
— И не придется, — охотник сделал подножку попытавшемуся бежать Матею. Завернул руку за спину, вместе со звероватым поднял под локти и подтолкнул к болоту. Глянул на краснеющее закатом небо.
— Привяжем за канавой. Его в сумерках заберут.
И даже антрополог понял, что не хочет выяснять, кто заберет и куда. Чересчур опасался богатого своего воображения.
Люди расходились медленно и удовлетворенно. Аурора подозвала Селестину.
— Я не нападала на епископа, — сказала та.
— Риндир на него напал, его вон приятель рыжий, — указала Бьяника на Люба. — Решил, что епископ насилует Бранвен. И нам всем теперь выходит боком его спонтанное милосердие.
— Стоп-стоп-стоп, — пробасил Люб возмущенно. — Он не виноват, что Трилл не способен отличить сокола от вороны!
— А обязан был! Обязан был просчитать последствия.
— Ваш Риндир все сделал правильно, — резко взмахнула рукой Селестина. — Доделайте то, что он начал. Верните власть законной королеве. Это будет ваша вира за наших убитых.
И ушла туда, куда селяне волокли упирающегося Матея.
— По крайней мере, не придется больше делать вид, что мы стоим над конфликтом, — заметил Фенхель.
— Голову мне это открутить Риндиру не помешает.
Аурора провела подушечками пальцев по глянцевым распечатками списков:
— Когда следуешь инструкциям, как-то забываешь, что за именами в отчетах стоят живые люди, и каждое твое решение влияет на них.
Она отвернулась, чтобы вытереть помягчевшие глаза.
— А милосердие неожиданно и коварно проникает в самые узенькие щелки.
— То есть…
— Я еще не приняла решения. Я должна обсудить с Твиллегом варианты наших действий и их возможные последствия. И извиниться перед мертвыми.
Госпожа Бьяника пружинисто встала:
— Доброй ночи всем.
— Доброй, — механически отозвался Люб. И прихлопнул зудящего над плечом исполинского комара. Рассмотрел, держа за крыло: — У, серафимый шестикрыл!
Липат отобрал тушку и сунул в охладитель.
— Вроде вот медик, — проворчал он, — а не ценишь жизнь во всех ее проявлениях.
— Ценю. Ровно до той степени, пока она не пытается меня сожрать. Да и вообще, — глядя на небо, он печально вздохнул. — Жаль было смотреть, как он старается прокусить бронекостюм и не может.
— У! — замахнулся рукой Липат. — Ты куда теперь?
— На вечерний обход. И так припозднился с ним. И что-то еще… что-то еще я должен был сделать.
— Мне термос вернуть? — спросил биолог с надеждой. — Кофе там еще остался? Кстати, спасибо, что откачал.
— Да не за что, — отозвался Люб рассеянно. — Не термос, нет.
Ближе к полуночи, застегивая изнутри палатку, сквозь стенку которой просвечивал костер, врач вспомнил, что посылал Риндира проведать епископа. А штурман, тетеха такая, должно быть, о поручении позабыл. Растянувшись на надувном матрасе и положив руки под голову, врач зевнул и телепатически окликнул друга.
— Ну, как там Трилл?
— Пациент скорее мертв, чем жив, — фыркнул Риндир.
— Опять твои шуточки?
— И не думал даже. То есть, на ужин ему по лестнице столько деликатесов перетаскали, что я слюной залился. А потом посланник пришел объявить Бранвен, что епископ окреп настолько, чтобы встать с ней на совместную молитву. Но когда полетел с ней наверх — Трилла как раз накрыло. При огромном стечении народа. Человек семь там было, не меньше. Не считая нас. Он метался и орал, словно пытался увернуться от невидимого бича. И на спине набрякли ровные такие полосы.
— Стигматы?
Штурман мысленно пожал плечами.
— У меня было чувство, что он оправдывается. Но… я слышу ровно половину разговора. Словно кто-то забыл включить громкую связь. Он все твердил о своей слепоте и несовершенстве и клялся, что больше никогда.
— Что никогда?
— Не знаю. Все остолбенели и лоб об пол Триллу разбивать не мешали. Мне кажется, он договорился… с этими, первыми. Потому что дергаться перестал. Ухватил Судию за колени… статую, в смысле.
— Я… понял.
— А потом капеллу накрыло. Вот как нырнешь, в уши вода попала. Вынырнул. Тебе что-то говорят, а ничего не слышно. А Трилл сполз и лежит. Сперва решили, что умер. На постель перенесли. А у него из угла рта слюна бежит и руки по одеялу бегают.
— Агония.
— Я бы не надеялся. Сволочи живучие.
Глава 31
Пребывая в птичьем облике, каждый день на закате испытывал Риндир острое желание усесться и задремать, сунув голову под крыло, до следующего рассвета. Или утащить с поварни огромный кусок жареного мяса и умять целиком. Он жалел, что не припрятал выкраденную на празднике одежду — на такой вот случай.
Поспать иногда даже получалось — когда Бранни не развлекала его разговорами и не показывала наряды для тряпичной куклы. Шила она, кстати, мастерски. А куклу с одежками прятала от Трилла и его присных в печурке стены, заложенной округлым камнем. И похоже, не только куклу там прятала.
Выпроводив служанку, явившуюся с водой для умывания и горстью причитаний по епископу, королева стала обшаривать захоронки. А сокол, устроившись на облюбованном месте на спинке ее кровати — на дереве светлели следы его когтей, — то задремывал, то вскидывался, лопоча крыльями. И видел Бранвен то вылезающей из-под кровати с зажатым кулаком, всю в пыли и паутине, то скребущей пальцем щель у окна, то влезшей на табурет, чтобы вынуть что-то из замкового камня на двери. Потом все найденное отправилось на подоконник, и при серебристом свете вскарабкавшейся на небо луны девочка стала пришивать разноцветные бусины к кожаной полоске в пядь длиной, ловко орудуя костяной иголкой со вдетой в ушко суровой нитью. Штурману хотелось сказать королеве, что она попортит себе глаза, но для этого следовало превратиться. И он промолчал, сраженный усталостью и волнениями вечера, и уснул окончательно.