Хозяин горы

Дракон улыбнулся, и Бонни смогла разглядеть его зубы. Клыки, только клыки украшали его раскрытую в оскале пасть, давно не знавшую мягкой плоти добычи. Может быть, он спал слишком долго, и уже не желает охотиться? Охотиться – возможно, но охранять свои многочисленные пожитки, как любой другой дракон… Смауг не мог сбежать от собственной природы.

Дракон сделал пару мелких, осторожных шагов, желая вновь рассмотреть воришку со всех сторон, но гостья поворачивала голову вслед взгляду ящера. Хозяин горы улыбался, забавляясь поджидающей его игрой. В конце концов, сколько времени прошло с тех пор, как кто-то проникал под гору? Здесь, в одиночестве, пусть и столь блаженном, иногда и ему приходилось заскучать.

– Да, Смауг Великолепнейший, Смауг Ужаснейший. Твой век так долог, что нам, скромным хоббитам, и не снилось. И я даже… Я даже не верила…

– Во что? – с неподдельным интересом осведомился дракон.

– В то, что на свете может существовать такое великолепие, – осторожно ответила хоббитянка.

Дракон улыбнулся ее словам. Смауг, как любой себялюбивый ящер, ценил и лесть, и восторженный трепет, что несчастные смертные испытывали при виде его. Когда-то давно, в молодости, он частенько встречал путников, падавших перед ним на колени, молящих о пощаде, и сейчас, живя в затворничестве, Смауг вспоминал те времена с щемящим сердце удовольствием. Тоска не охватывала его, лишь желание снова закрыть глаза и увидеть происходящее во сне, провести еще день или неделю в мечтах.

Бонни зажмурилась, судорожно вспоминая все бабушкины сказки. Ели ли они хоббитов? Возможно, только непослушных… Спиной девушка уперлась в стену. Отходить было некуда, дракон загнал ее в угол между лестницей и стеной. Смауг опустил голову, чешуя его блестела на свету, жадные глаза изучали испуганную жертву. Ящер больше не улыбался.

– Если ты пришла не для того, чтобы украсть что-то, то зачем тебе пробираться под гору, хоббит? И неужели тебя не учили представляться? Кто ты и откуда пришла? – добавил он, чуть повысив тон.

– Бонни Бэггинс, – произнесла хоббитянка быстро. – Меня зовут Бонни. Я проделала очень долгий путь, – расплывчато ответила та, опасаясь, что узнав о Шире, дракон и сам захочет нанести хоббитам визит. – Я желала посмотреть на тебя хоть одним глазочком.

Говоря, хоббитянка то краснела, то бледнела, и сластолюбивый Смауг принял то за смущение, не за дурноту, подкатывающую к ее горлу. Бонни опасалась смотреть ему в глаза, но опустить взгляд к полу не могла: слишком опасно. Пасть дракона открывается быстро, зубы его могут перемолоть ее кости в муку за несколько коротких, но мучительных секунд.

– Я принесла подарок, – произнесла Бонни тихо, вспомнив очередную историю своей бабушки.

– Что-то золотое, да, я чую, – подтвердил дракон. – Так покажи же мне.

Чует, конечно, Бонни понимала. Девушка осторожно, дрожащими руками сняла с ушей две старинные золотые серьги, что мать подарила ей много лет назад. В каждой красовалось по крупной розовой жемчужине, расставаться с которыми было сложно. Только жить хоббитянке хотелось сильнее, можно было пожертвовать хоть всем семейным добром ради этого.

– И все? – обронив смешок, спросил Смауг, когда безделушка упала в золотую горку монет, слившись с сокровищами.

– Мы… Мы небогатое племя, о, Смауг огромнейший, – виновато произнесла девушка.

– Я чувствую, что у тебя с собой есть что-то еще, – заметил хозяин горы. – Что-то более ценное, чем два жалких грамма золота.

Хоббитянка снова сглотнула скопившуюся под языком слюну. Рука ее сама нырнула в карман пиджака, нащупав проклятое кольцо, сжав его так, что острые края больно врезались в кожу. Металл его жег руку, просился ближе и ближе, требовал внимания все настойчивее. Зловещие шепотки эхом раздавались в мыслях, каждый подталкивая к одному: надень же.

Нет, его она не сможет отдать. Ни сейчас, стоя перед верной смертью, ни потом, если опасность не отступит. Хоббитянка решилась поднять взор, скомканно улыбнуться дракону, шагнуть вперед, словно внезапно обретя смелость неосторожных движений. Что-то сверкнуло там, вдалеке, сверкнуло так ярко, что в душе Бонни поселилась греющая мысль: «Аркенстон».

Нужно разглядеть его, подобраться поближе, схватить и убежать в самое нутро горы, к спрятавшимся гномам. Неужели она не сможет перехитрить многовекового зверя, когда смогла уничтожить трех горных троллей, убить с десяток пауков и облапошить мудрого лесного короля? В конце концов, пугающий, недружелюбный, а все же приятный шепот прав. Она ведь всегда может надеть кольцо и скрыться из виду, а ящеру останется только клацать зубами, пытаясь поймать ее невидимую плоть.

– Что же, – словно подведя итог, произнес дракон, обрадованный ее наигранным воодушевлением. – Вот, ты взглянула на мое величие, смогла подышать одним воздухом с чем-то столь прекрасным, – говорил дракон, показывая острые зубы. – Пора предложить мне что-то взамен.

– Но, – произнесла хоббитянка, глядя на сережки, ныне затерявшиеся в золотой бесконечности монет.

– Этого мало, ничтожно мало в обмен на мое величие, не находишь? Я бы посчитал это оскорблением, но вижу, что ты слишком проста.

Да, этого мало, только большего у Бонни не было. Когда хоббитянка попыталась пройти вперед, когтистая драконья лапа преградила ей путь. От Смауга пахло пылью, запеченной кровью и чем-то первобытным, словно запах этот существовал еще до начала времен. Незваная гостья не рискнула пуститься в бег: все равно прятаться ей негде, до разрушенной колонны, что смогла бы защитить от острых драконьих зубов своим могучим телом – несколько долгих метров. Верная смерть.

– Правда, я не был до конца откровенен. Ты увидела совсем не все.

– Но я здесь только за вами, о, великий, – пыталась льстить Бонни. – И мне повезло: вы прямо передо мной. Весь.

Может, так он ее отпустит? Может, нужно пообещать ему вернуться с чем-то более ценным, а самой скрыться в чертогах горы? Смауг загадочно улыбнулся, взмахнув могучим хвостом. Золото за его спиной поднялось от удара, тяжелые монетки подпрыгнули, с оглушительным звоном разрезая воздух, чтобы вновь упасть вниз. Белые клыки древнего ящера в последний раз сверкнули на свету, он наклонился к девушке, продолжая хищно улыбаться.

– Так смотри же.

В последний раз взмахнув могучими крыльями, Смауг поднял в воздух облако золотой пыли, поломанные украшения отскочили прочь. Бонни пришлось прикрыть глаза рукавом потрепанного пиджака, отвернуться на пару мгновений, но потом снова взглянуть на него. Зрелище, представшее перед хоббитянкой, оказалось слишком любопытным, чтобы теперь отворачиваться.

Танец света сыграл ему на руку, холодное рассветное солнце мягко стучалось в зал, и монеты за спиной зверя переливались, поблескивали, точно звезды. Крылья дракона медленно уменьшались, его руки, ноги и тело обретали другой вид, пасть Смауга оставалась плотно сцепленной. Такой странной, но завораживающей метаморфозы хоббитянке еще не приходилось видеть. Ее троюродный дядя Сэмюель страстно любил самых разных насекомых, называл себя энтомологом и показывал маленькой Бонни засушенные экземпляры и рисунки с ними. На одном из исчерканных карандашом листков девушка увидела гусеницу, превращавшуюся в бабочку на глазах смотрящего. Сейчас перед ней словно происходил обратный процесс: крылья дракона становились все меньше, тело и само теряло форму и вес, Смауг менялся.

Наконец, нечто, именно «нечто», уже не дракон, опустилось перед нею. «Он… Неужели он…» – не понимая, думала хоббитянка, смотря за тем, как Смауг твердо стоит на ногах. Перед ней больше не было дракона, закрывавшего своими могучими крыльями небеса, в огромном каменном зале оставались только Бонни, горы драконьего золота и человек. Но человек ли? Смауг обернулся чем-то средним между человеческим мужчиной и ящером. Крылья, пусть и маленькие, все же остались при нем, на красивом лице с высокими скулами кое-где поблескивали острые чешуйки, за спиной извивался длинный бордовый хвост. Бледный человек улыбнулся, и что-то в его взгляде заставило девушку дернуться с места, пуститься в бег.