Страница 5 из 12
Мы с Володей решили присмотреться к обстоятельствам, поработать на заводе в роли вольнонаёмных мещан-мастеров. Собственно, только на заводе мы и проработали всю жизнь, после окончания машиностроительного института. Я больше десяти лет протрубил в заводской лаборатории, последние годы в должности её начальника. Хотя начинал с технолога в литейном цехе и первые два года из литейки не выходил, своенравные там работяги, любят молодых инженеров носом ткнуть в недоработки. Без выпендрёжа скажу, что в части анализа сплавов равного мне специалиста в городе не было, а в голодные девяностые приобрёл неплохой опыт анализа различных руд, минералов и непроизводственных соединений. От золотых и серебряных покрытий, до титановых и марганцевых руд, судя по всему, уральского происхождения. Вова был богом механики, должность зама в отделе главного механика давно перерос, но, в силу своей скромности, не рвал рубаху на груди перед руководством завода. За что его и ценили, а ещё за талант. Он, лучше многих слесарей-сборщиков, мог найти неисправность в самом сложном станке или механизме, и, почти голыми руками, её исправить. В его присутствии даже домашняя техника и автомобили переставали капризничать, работали без заминок. А детали, которые он вытачивал за станком, могли повторить лишь токари шестого или седьмого разряда. Да, да, токари и слесари седьмых разрядов на нашем заводе ещё сохранились, но, все были пенсионного возраста. Эти разряды, по-моему, перестали официально присваивать в конце семидесятых годов.
Так вот, мы договорились назваться своими данными и попроситься на завод, сперва рабочими, там видно будет. Судя по всему, квалифицированных специалистов на заводе мало, назовёмся беглецами-немцами из Данцига во втором поколении, сильно обрусевшими, авось пройдёт. Селиться все решили отдельно, дабы не вызывать подозрения у начальства, сразу податься в церковь, где исповедоваться, что шли в поисках лучшей доли к Демидовым, да утопили всё имущество, посему и остались в Воткинске. Также и доложить управляющему заводом, чтобы контракт подписывать не более, чем на три года, с намёком, что в Ёбурге нас ждут, но, без упоминания будущих работодателей. Палыч одобрил наши мысли, сообщив, что назовётся уволенным по сроку службы солдатом, идущим на поиски лучшей жизни, в Сибирь, с остановками по пути следования. Он, кстати, посоветовал наше оружие припрятать, хотя бы карабины. А ружья обернуть тряпками и не показывать никому.
– Не забывайте, с таким оружием вы сами превращаетесь в дичь, любой охотник захочет получить «Сайгу» с патронами. Перешагнуть через труп неизвестного бродяги, коего никто не хватится, это проще простого. В Молдавии был у меня похожий случай, за простую СВД, пацана зарезали румыны.
Прятать решили по отдельности, с равным запасом патронов, чтобы не складывать все яйца в одну корзину. Свою курковку двенадцатого калибра с полусотней патронов я разобрал и обмотал запасной одеждой, прятать ничего не пришлось. Когда ребята вернулись из леса, начерно обсудили перспективные планы «внедрения и прогрессорства». Мы с Вовой ставили целью ближайших лет освоение местных технологий с дальнейшим улучшением. Я надеялся организовать производство бездымного пороха, динамита и инициирующего вещества для капсюльных патронов, хотя бы на базе гремучей ртути. Получится заинтересовать местное начальство – хорошо, нет, так на свои средства будем влезать в частное производство, как в Воткинске, так и любом другом городе. Владимир намеревался под мои боеприпасы сконструировать простейшее гладкоствольное ружьё, под патрон с пулей-турбинкой. Благо, их у меня было два десятка, не меньше, для образцов достаточно.
Самую трудную задачу взвалил на себя Никита, но, он на две головы выше нас в бизнесе. Добравшись до Питера с двустволкой Вована, взятой взамен помповика, он надеялся организовать производство подобных ружей и патронов под них, либо на паях с власть имущими, либо в наглую, одному. И, попытаться протолкнуть закон о патентном деле, учитывая, что пошлины с патентов пойдут в казну, вероятность подписания нужного нам закона имелась. На подкупы чиновников мы с Володей отдали Никите свои наручные часы и термосы. Если всё у него получится, он добьется нашего перевода в столицу, если нет, к исходу трёхлетнего срока вернётся в Воткинск, будем думать дальше.
– Всё нормально, ребята, – согласился с нашими планами Палыч. – только я предлагаю уменьшить сроки до двух лет.
– Почему?
– Вы забыли, что через три-четыре года будет восстание Пугачева, чьи войска пройдут по Воткинскому заводу. К этому времени вам лучше отсюда убраться, хотя бы в Казань, – он передёрнул плечами, – видел я эти народные волнения, кровавое, доложу вам, зрелище.
– Договорились, к Рождеству с 1772 на 1773 год встретимся в Казани, у ворот кремля ждать друг друга неделю. Если мы не сможем добраться, отправить туда связного, с запиской и синим флажком в руке.
Были и другие разговоры, но, в памяти моей остались только эти планы, внедрению которых мы посвятили все свои силы. К вечеру мы добрались до выселков на месте будущей Осиновки, где заночевали, одарив хозяина бутылкой водки из взятого запаса, со смытой этикеткой, разумеется. Ночевали, на сей раз на сеновале, где оказалось достаточно тепло, а завтракали также, сырыми яйцами. С хозяином общался только егерь, мы начали работать на свои легенды полуиностранцев. От выселков до заводского посёлка дошли после полудня, сразу направившись на ночлег к Марфе Носковой, дальней родне Прокопия Малого. Хваткая вдова лет тридцати с хвостиком, с тремя детьми, но, вполне симпатичная женщина, держала двух коров, стадо гусей и, как раз завалила трёх откормленных за лето кабанчиков. Без лишних слов она отвела нам пустующую гостевую комнату на втором этаже своего дома, подала плотный ужин. Однако, не преминула договориться от плате за проживание на год по две копейки с носа. Возражения, что мы без лошадей, и надо брать меньше, не были приняты во внимание.
– Вы, чай, баре, кормить вас надо иначе, потому и беру по две копейки в неделю, – отрезала Марфа, – не нравится, ищите других хозяев.
Спорить мы не собирались, дом вдовы стоял почти в центре нагорной части посёлка, в полусотне метров от базарной площади. В двадцатом веке тут будет кирпичное здание аптеки. Кроме того, умерший от простуды три года назад её муж был бригадиром в литейном цехе, а Марфа до сих пор сама иногда подрабатывала на заводе. Связи её и покойного мужа могли пригодиться. Об этом мы и завели разговор, выставив в качестве аванса пару бутылок спиртного, хладнокровно убранных хозяйкой за печку. Выслушав наши легенды, совместно с заверениями об отсутствии денег, она прояснила нас в оплате труда рабочих и мастеров. Покойный муж Марфы получал восемь рублей в месяц, потому и смог оставить своим детям крепкое хозяйство. Оплата рабочих начиналась от трёх рублей в месяц в литейном производстве, доходила до десяти рублей бригадирам. Поразмыслив, Марфа дала нам советы, куда и к кому обратиться из заводского начальства, подсказала, кто главнее и кому удобнее дать подарок, в виде наших обручальных колец и охотничьих ножей. Так мы наутро и поступили, попутно посетив с утра местный базар, заполненный изделиями «народного промысла», от деревянных топорищ, до кованых скоб и дверных петель.
Глава вторая.
– Наш немец-то, Васятко, не иначе, колдун настоящий, – выпучив глаза, размахивал руками Бынька, носивший крестильное имя Афанасий, – по вечерам уходит в свой лабаз, где разные дымы выпускает. Веришь, красного и жёлтого цвета дымы, а вчера даже зелёный дым видел.
– Сам ты немец, – заступилась за соседского жильца Ирина, на пол головы выше всех мальчишек, собравшихся у речки после обеда, – маманя говорит, русские они, а вашего даже Андреем зовут, сам, поди, знаешь.
– Имя-то русское, а по утрам всё лето, как шаман вогульский пляшет, в любую погоду, – не сдавался Бынька, пытаясь доказать друзьям, что его жилец непростой, очень непростой, – как снег стаял, каждый день за огородом приседает и прыгает, словно белка. Мне по секрету сказал, что это имнастика называется, для здоровья полезная.