Страница 25 из 27
Пьемонтское уголовное законодательство допускает смертную казнь, и даже не в очень редких случаях; но приложения ее к практике старожилы туринские почти не запомнят. Не знаю, мягкость ли тамошних судей этому причиной, но только с 1849 года ни в Турине, ни в других провинциях королевства, не случалось ни разу подобных трагических представлений. Последний из приговоренных к лишению жизни сардинским уголовным судом был Джузеппе Мадзини, который, как вы знаете, очень благополучно живет в Лондоне и недавно оправился от тяжелой болезни. А потому казнь мясника возбудила не одно сожаление к нему в свидетелях этой кровавой сцены.
Вопрос о смертной казни занимает многих весьма почтенных криминалистов; уважая специальность, я не стану приводить здесь свои личные, очень неглубокомысленные в сравнении с их учеными трудами, мысли об этом предмете; но каюсь, что в моих глазах подобные кары правосудия имеют в себе слишком много варварства. Нельзя не сознаться в том, что со стороны государственной экономии этот способ расправы представляет свои выгоды: гильотина стоит несравненно дешевле пенитенциарной (да и всякого другого рода) тюрьмы, к тому же и не требует очень сложной администрации. Экономные правительства поэтому очень любят этот дешевый, но и действительный, способ восстановления однажды нарушенного порядка. Двор Св. Петра, по бедности, вынужден очень часто обращаться к нему. По римским законам всякое убийство, совершенное не в пользу церкви и не во время широкко, наказывается смертью: последняя оговорка делает большую честь человечности и предусмотрительности новых римских законодателей. В летние месяцы в Риме и в окрестной Кампанье дует очень часто и сильно сухой, южный ветер из африканских степей, раздражающий нервы и доводящий до болезненного исступления жителей Вечного Города. Но и без этой климатической случайности палач там может, положа руку на сердце, сказать, что не даром берет свое жалованье от священного двора. В настоящее время в особенности должность его стала до такой степени трудной, и требует такой неусыпной деятельности, что, говорят, даже железное здоровье Padrone Checco[193] не устояло. Некоторые приписывают его нездоровье угрызениям совести, возбужденным в нем смертью Чезаре Лукателли[194], в которой он не мог считать себя невинным.
Вам конечно известно, что Чезаре Лукателли казнен в Риме несколько месяцев тому назад; его обвинили в убийстве одного из папских жандармов во время небольшой стычки между этими ревностными блюстителями порядка и гуляющими. Очень скоро после смерти Лукателли открылся настоящий виновник преступления, бежавший в итальянские владения тотчас после катастрофы. Лукателли принимал очень пассивное участие в случившемся смятении, но остался израненный на месте, и так как он один из всей толпы попался в руки полиции, то и должен был, для поддержания чести римской Фемиды, исправлять должность преступника. В виде посмертного утешения бедному страдальцу итальянские журналы все без исключения разгласили его бесчестный процесс со всеми его возмутительными подробностями. Но как приняли римские граждане эту казнь? По обыкновению, свирепо сверкая своими огненными глазами, угрюмо теснились они вокруг эшафота с глухим ропотом, и бросали от времени до времени вовсе недружелюбные взгляды на окружавших его швейцарцев в их шутовском наряде. В толпе слышались порой возгласы сочувствия страдальцу, тысячи рук протягивались с медными байоками[195] к чаше, в которой собирались деньги на панихиду по усопшем – одним словом, как это всегда бывает в подобных случаях, как это было и нынешней весной, когда место Чезаре Лукателли занимал молодой трастеверинец[196], душегубец, успевший извести столько своих собратий, сколько ему было годов от роду. Вы может быть выведете из этого очень невыгодные для римского народа заключения. Но дело в том, что они во всяком, входящем на ступеньки эшафота, видят такого же Чезаре Лукателли, и если бы римский двор присудил кардинала Антонелли или де Мерода[197] к подобной экзекуции, – они готовы были бы с любовью и сожалением смотреть на этих двух ненавистных своих врагов. Если падре Пассалья, экс-иезуит, пользуется некоторой популярностью в Италии, то этим он обязан исключительно негодованию против него наместника св. Петра, которое высказалось, между прочим, очень оригинальным образом. На дверях одной из церквей Иисусова братства в Риме, в большой картине al fresco, между многими столпами ордена изображен и Пассалья, бывший в то время ревностным защитником Ватикана. Недавно святой отец отдал приказание, чтобы голова этого портрета была отрезана, в ожидании пока удастся повторить эту самую операцию над оригиналом.
Бывшее неаполитанское законодательство тоже было довольно щедро на такую энергическую меру уголовного наказания. Я не думаю, чтоб оно было побуждаемо к этому чрезмерной экономией, или было вынуждено дурным состоянием финансов. Известно, что королевство Обеих Сицилий было одно из самых счастливых в Европе в денежном отношении, и если б отнять хотя десятую долю тех капиталов, которые ежегодно тратились на всякого рода празднества, на украшения дворцов и церквей, то можно было бы устроить очень хорошие тюрьмы и содержать многочисленную и благоустроенную администрацию. Более снисходительное, нежели правительство св. Петра к человеческим слабостям, неаполитанское уголовное законодательство не придерживалось ветхозаветного правила: жизнь за жизнь. Убийцы щеголяли в красных куртках с выбритыми затылками и с очень легкими цепями на ногах и содержались порядочно в многочисленных тюрьмах. Между низшими классами красные куртки пользовались даже несравненно большим почетом, нежели желтые – мундир пойманных воров – и серые, служившие отличием других преступников гнусного разряда. Многие из них даже сожалели о том, что заслужить эту почетную одежду на всю жизнь было слишком трудно, пожалуй и совсем невозможно. Зато попасть на эшафот было слишком легко, и желающие могли добиться этой чести, даже не угнетая свою совесть грехом против восьмой заповеди. Не говоря уже о Пизакане[198], Бандьера[199], Милано[200] и других, за смерть которых дикие калабрийцы жестоко отплатили полициотам и сбиррам, много крови пролито было этими варварскими чиновниками, в руки которых бурбонское правительство отдавало подвластные ему страны. Бедная Сицилия особенно пострадала от их наглого самовластья. На этом острове вся низшая полиция была составлена из передавшихся в руки правосудия разбойников. Я забыл теперь имя одного из них, занимавшего очень важный пост по этой отрасли администрации, и особенно отличившегося грубым цинизмом своих кровавых оргий. Этим почтенным юристом пытка была введена как очень обыкновенное дело при всякого рода уголовных следствиях, хотя собственное признание виновного вовсе не было необходимо для его осуждения. Всё это делалось с таким возмущающим цинизмом, что совершенно понятной становится та глубокая ненависть, которую питают к павшему правительству неаполитанцы.
Между исчезнувшими итальянскими правительствами, которые правили отдельными клочками Полуострова во имя Бога и Австрии, одно заслуживает особенно благосклонное внимание, по человечности своих законов. Я говорю о бывшем великом герцогстве Тосканском. Кодекс, имевший силу в этом маленьком государстве, мог бы служить образцом для многих других, выгоднее во всех отношениях поставленных правительств, и в этом сознаются даже враги ex officio[201], следовательно, самые свирепые враги Леопольда и Австрийского дома. Тосканцы самый положительный народ во всей Италии; но и они способны увлекаться, как все другие и даже лучше, чем все другие, потому что они увлекаются хладнокровно. И теперь еще не совсем прошла та политическая лихорадка, которая овладела ими при первых известиях о победе при Сольферино[202], и они еще не приобрели способности беспристрастно смотреть на свое прошлое, как это и естественно, если это прошлое не совсем прошло, или прошло очень недавно. Леопольд-Babbo, как они называют его иронически, и теперь еще для них предмет очень сильной ненависти, во многом несправедливой. Бывшее правительство, конечно, не удовлетворяло всем потребностям страны, и революция готовилась с давних пор; за это тосканцев обвинять нечего. Но личная ненависть к великому герцогу, извиняемая до известной степени лихорадочным состоянием народа, является в глазах всякого беспристрастного человека пятном на разумных, всегда обдуманно девствующих тосканцах.
193
Прозвание римского палача Мастро Титта (Titta; наст. имя: Джованни Баттиста Бугатти; 1779–1869).
194
Чезаре Лукателли (Lucatellr, 1825–1861) – патриот-бунтарь, казнен по ложному обвинению в убийстве (в оригинале ошибочно Локателло).
195
Baiocco – мелкая серебряная монета, бывшая в употреблении преимущественно в Папском государстве.
196
Житель района Трастевере, «за Тибром».
197
Джакомо Антонелли (Antonelli; 1806–1876) – кардинал, государственный секретарь Папской области; Ксавье де Мерод (de Mérode; 1820–1874) – бельгиец по происхождению, архиепископ, сподвижник (военный министр) Пия IX.
198
«Карло Пизакане Pisacane, бывший паж короля Фердинанда, с горстью неаполитанских изгнанников (в числе которых были и недавний итальянский министр внутренних дел, барон Джованни Никотера), хитростью овладев почтовым пароходом, на котором они отправились пассажирами, пристали близ Сапри, возле Пиццо, где был расстрелян Мюрат, пытаясь вызвать республиканское восстание в Калабриях. Они большей частью погибли»; Мечников Л. Последний веницианский дож… (2017) – С. 270.
199
Аттилио Бандьера, иначе Бандиера (Bandiera] 1810–1844), Эмилио Бандьера (1819–1844) – два брата, родом из Венеции, предпринявшие неудачную попытку поднять антибурбонское восстание, были казнены в Калабрии. Л. Мечников посвятил им отдельную статью, посланную Н. Некрасову в «Современник» (принятую в № 3, 1863), но запрещенную цензурой.
200
Аджезилао Милано (в оригинале ошибочно: Милани) (Milano; 1830–1856) – офицер-республиканец; в 1856 г. ранил Фердинанда II штыком и был казнен; неаполитанский король умер по прошествии более двух лет, однако некоторые полагали, что его смерть наступила в результате ранения Милано, от заражения крови.
201
По службе (лат.).
202
Битва между сардинскими и австрийскими войсками в 1859 г., проигранная Австрией.